VI. Автопортрет

1. Три образа. Иконография святости

Просматривая иконографию Гоголя, легко наметить линию изменения его облика в глазах его современников (от романтического до карикатурно-сатирического и классицистского). От первых псевдонимов (типа «ОООО») к случайным зарисовкам и портретным наброскам (не всегда удачным) на пути к «римскому» портрету Моллера, который Гоголь позднее признает за свой физиогномически точный, «похожий», подлинный облик. Приведем перечень портретов Н. В. Гоголя: Гравюра на дереве по оригиналу неизвестного художника, 1827; Автолитография А. Веницианова, 1834; Портрет работы Горюнова (масло), 1835; Акварель П. А. Каратыгина, 1836; Рисунок А. С. Пушкина (1830…); Рисунок К. Мазера, 1840; Портрет работы К. И. Рабуса (карандаш), 1840; Портрет работы Ф. Моллера, 1840 (масло); Портрет работы А. А. Иванова, 1841 (карандаш); Портрет работы А. А. Иванова, 1841 (масло); Портрет работы Ф. А. Моллера, 1841 (масло); Рисунок Ю. Анненкова (1840-е годы); Дагге-ротип, 1845; Портрет работы Э. А. Мамонова; Портрет работы Э. Мамонова, 1852 (март?); Портрет работы Э. Ф. Мамонова («Гоголь в гробу») 22 февраля 1852 г.; Памятник Н. В. Гоголю скульптора Н. А. Андреева, 1904; Памятник Н. В. Гоголю в Москве скульптора Томского, 1952 г.

197

Однако в качестве своего единственно точного и истинного портрета Гоголь избирает портрет, гравированный художником Иордановым. На самом деле этот портрет был переведен в гравюр по портрету (масло), написанному Молле-ром (1841)239. Возможно, это самый красивый из всех известных портретов и самый классичный: идеальное изображение великого писателя. Гоголем были отвергнуты все другие портреты. Вот почему представляется столь симптоматичным скандал вокруг «похищения портрета»:

«Неосмотрительным образом похищено у меня право собственности: без моей воли и позволения опубликован мой портрет. По многим причинам, которые мне объявлять не нужно, я не хотел этого, не продавал никому права на его публичное издание и отказывал всем книгопродавцам, доселе приступавшим ко мне с предложением, и только в таком случае предполагал себе это позволить, если бы помог мне Бог совершить тот труд, которым мысль моя была занята во всю жизнь мою, и притом так совершить его, чтобы все мои соотечественники сказали в один голос, что я честно исполнил свое дело, и даже пожелали бы узнать черты того человека, который до времени работал в тишине и не хотел пользоваться незаслуженной известностью. С этим соединялось другое обстоятельство: портрет мой в таком случае мог распродаться вдруг во множестве экземпляров, принеся значительный доход тому художнику, который должен был гравировать его. Художник этот уже несколько лет трудится в Риме над гравированием бессмертной картины Рафаэля: преображение Господне. Он всем пожертвовал для труда своего, -труда убийственного, пожирающего и годы и здоровье, и с таким совершенством исполнил свое дело, подходящее ныне к концу, с каким не исполнял еще ни один из граверов. Но, по причине высокой цены и малого числа знатоков, эстамп его не может разойтись в таком количестве, чтобы вознаградить его за все; мой портрет ему помог бы. Теперь план мой разрушен: раз опубликованное изображение кого-то ни было делается уже собственностью каждого, занимающегося изданиями гравюр и литографий.

204

Но если бы случилось так, что, после моей смерти, письма, после меня изданные, доставили бы какую-нибудь общественную пользу (хотя бы даже одним только чистосердечным стремлением ее доставить), и пожелали бы мои соотечественники увидеть и портрет мой, то я прошу всех таковых издателей благородно отказаться от своего права; тех же моих читателей, которые по излишней благосклонности ко всему, что ни пользуется известностью, завели у себя какой-нибудь портрет мой, прошу уничтожить его тут же, по прочтении сих строк, тем более, что он сделан дурно и без сходства, и покупать только тот, накотором будет выставлено: Гравировал Йорданов»240.

Гоголь выговаривает Погодину за «кражу портрета», я бы прибавил, «не того портрета». Ведь тот портрет, который выбирает сам Гоголь, не мог быть украден, а должен быть ограниченно распространен. Стоит заметить, что все истории-анекдоты Гоголя так или иначе связаны с кражей: то крадется нос («Нос»), то души («Мертвые души»), то имя («Ревизор»), то шинель («Шинель») — непрерываемая череда краж, нет ли в этой навязчивости кражи способа представлять основную формулу гоголевского миметизма: подражать тому, чему нельзя или невозможно подражать, или наделять ценностью не то, чем владеешь, а то, что у тебя украдено. Истинное подражание как кража, то есть оно осуждается Гоголем как преступление. Да и что такое кража образа? Как можно украсть то, чего нет? Сначала как будто Гоголь говорит о праве на собственный образ. Но какое отношение имеет портрет Гоголя к этому «праву»? Не все же образы, а только один он считает своим истинным изображением. Как если бы он удостоверил собственный портрет не подписью: «гравировал Йорданов», а другой: «это я — Гоголь». Избирается не просто наиболее похожий портрет, а идеальный. Никакой дагерротип не в силах достичь истинного величия, подобного живописному образцу. Кстати, один из известных дагерротипов Гоголя так же подтверждает физиогномическую близость указанных Розановым портретов. Гоголь абсолютно уверен в том, что для других («публики») он должен быть тем, кем хотел бы быть в ее глазах. Единственно верное отражение, за-

205

стывшее в отдалении наподобие статуи, как «вечное изваяние», памятник; к чему мы сможем приблизиться, но что скрывается за «идеальным» портретом — нам так и не узнать.

Немаловажный аспект личности Гоголя — навязчивое желание к сокрытию лица и анонимности. Так, дезавуируя собственные портреты, кроме того, который должен «гравировать Йорданов», он почти повторяет сюжет повести «Портрет» (правда, с инверсией всех миметических знаков). В руки главного героя, талантливого художника Чарткова, случайно попадает удивительный портрет, который неожиданно приносит ему целое состояние и в дальнейшем управляет его судьбой. На картине изображен богатый купец с очень «живыми и пронзительными» глазами. Однако картины, которые он пишет по заказу, оказываются пустыми и без всяких «качеств», то есть он не видит собственного отражения в зеркале собственного творчества241. Он теряет всякую веру в собственное искусство. Одна серия событий, исходящая от загадочного портрета, движется в ритме чередования мнимых удач и признаков близкой катастрофы; другая — вызвана исключительно маниакальным желанием художника Чарткова отомстить искусству за собственный отказ от творчества. Так, он начинает скупать, а затем и уничтожать произведения более или менее талантливых художников. И в том, и в другом случае серии движутся параллельно, симметрично отражаясь друг в друге, чтобы, наконец, пересечься в одной конечной, драматической точке. Рассказывается история портрета: как он передается из рук в руки, принося новым владельцам одни несчастья. В конце концов, на последней странице повести, мы узнаем, что этот загадочный, колдовской портрет снова исчез (не украден ли?). От портрета исходит ужас, и глаза старика как живые… Конечно, и Гоголь времен «Переписки» не перестает быть мимом, однако теперь исполнен решимости контролировать свое «сходство с оригиналом» перед публикой, почитателями и друзьями. Аутодафе рукописей и архива говорят как раз об этом. Итак, есть идеальный портрет с зеркальной похожестью, которая признана самим писателем. Но есть еще и другой, почти невидимый Гоголь, с которым он соотносит себя на пути к религиозному обращению. В том и другом случаях

206

Гоголь опирается на идеальное сходство (между неким оригиналом и копией). Возможно, что гоголевское духовное обращение совпало и со сменой культурного образца: вместо элитных образцов дворянской этики и литературы (ставших «общим местом» античных норм и правил героического поведения) появляются другие, уже классово неопределенные, неустойчивые образцы («религиозно-конфессиональные»).

Весьма симптоматично в этом отношении появление писем-наставлений, писем-рецептов и инструкций, которые Гоголь рассылает близким друзьям. Его корреспонденты становятся жертвами его постоянного инструктажа242.

Вот он пишет, например, СТ. Аксакову:

«Как христианин первых времен примитесь за работу вашу. Не мыслью работайте, работайте чисто фактически. Начните с первоначальных оснований. Перечитайте все грамматики, какие у нас вышли, перечитайте для того, чтобы увидать, какие страшные необработанные поля и пространства вокруг вас. Не читайте ничего, не делая тут же замечаний на всякое правило и на всякое слово, записывая тут же замечанье ваше. Испишите дести и стопы бумаги и ничего не делайте, не записывая. Не думайте о том, как записывать лучше, и не обделывайте ни фразы, ни мысли, бросайте все как материал. Прочтите внимательно, слишком внимательно академический словарь» 243.

«Я посылаю вам «Подражание Христу», не потому, чтобы не было ничего выше и лучше ее, но потому, что на то употребление, на которое я вам назначу ее, не знаю другой! книги, которая была бы лучше ее. Читайте всякий день по одной главе, не больше, если даже глава велика, раздели-V те ее надвое. По прочтении предайтесь размышлению о прочитанном. Переворотите на все стороны прочитанное с тем, чтобы, наконец, добраться и увидеть, как именно оно может быть применено к вам, именно в том кругу, среди которого вы обращаетесь, в тех именно обстоятельствах, среди которых вы находитесь. Отдалите от себя мысль, что многое тут находящееся относится к монашеской или иной жизни. Если вам так покажется, то зна-

207

чит, что вы еще далеки от настоящего смысла и видите только буквы. Старайтесь проникнуть, как может все это быть применено именно к жизни, среди светского шума и, «,. всех тревог. Изберите для этого душевного занятия час свободный и неутружденный, который бы служил началом вашего дня. Всего лучше немедленно после чаю или кофию, чтобы и самый аппетит не отвлекал вас. Не променяйте и не отдавайте этого часа ни на что другое».

И чуть далее, к другому Аксакову:

«При письме этом я прилагаю письмо ко всем вам. Ты прочитай его теперь же (прежде один) и купи немедленно во французской лавке четыре миниатюрных экземпля-рика «Подражания Христу» для тебя, Погодина, СТ. Аксакова и Языкова. Ни книжек не отдавай без письма, ни письма без книжек, ибо в письме заключается рецепт употребления самого средства, и притом мне хочется, чтоб это было как бы в виде подарка вам на новый год, исшедшего из собственных рук моих»244.

Но вот следует резкий ответ К. С. Аксакова:

«Нет, вам прямо понравилось смирение, прямо полюбим лось рубище; вы приняли смирение, облеклись в рубище ' ' очень довольные; оно досталось вам без труда и борьбы: вы поняли красоту смирения. К вам привилось внутреннее зеркало, сопровождающее вас всюду и в движеньях внутренних души; „ч вы уже успели вмиг посмотреться в зеркало. Вы лежите в прахе и видите себя, как вы лежите в прахе». И затем аргументация i; , еще более усиливается: «Есть, мне кажется, и другая причина: вы погрешили вашим достоинством, даром, художниче-!». ством. Перестав писать и подумав о подвиге жизни, вы, в подвиге личной вашей жизни, себя сделали предметом художества; но это вопрос другой, и то самое, что было ис-; кренне как обман, но оно станет просто обманом, как ско-, ро перейдет в жизнь. Искусство непременно раздельно внутри: жизнь есть цельное живое дело. Актер-художник прост на сцене, но самый естественный актер-художник в жизни — все актер. Ваше погрешение есть погрешение худож-г ника. Художник отнял у себя предмет художественной дея-

208

тельности и обратил свою художественную деятельность на самого себя и начал себя обрабатывать то так, то эдак, точно так же, как актер, превосходно игравший роли, бросив играть, станет разыгрывать себя в жизни. Сверх того, вас пленила, как сказал я выше, художественная красота подвига, вы предались ей, этой опасной красоте, столь облыгающей веру и чувство и принимающей на себя их образ, столь соблазнительной, прекрасной и столь ложной, в на стоящей живой жизни и настоящей истинной истине»245.

Игра отражений в агиографическом зеркале, таким зеркалом и является для Гоголя «О подражании Христу», известное сочинение Фомы Кемпийского. Подражание тому, чему нельзя подражать (католические элементы в гоголевском православии)246. Здесь, бесспорно, тайна гоголевского идиотизма. Он хочет быть не как все верующие, он как будто хочет совершить подвиг, стать чуть ли не подвижником христианской веры. «Как будто?» — сомнение оправдано. Как это возможно? Ведь стать кем-то для Гоголя — это опять-таки подражать. Процедура подражания следующая: святой текст -наставления св. Фомы Кемпийского — берется в качестве корпуса правил подражательной техники, овладение которой дает иллюзию отождествления с подвигом Христа. Все происходит так, словно в зеркале один образ подменяется другим, и теперь Гоголь в собственном представлении обретает элементы святости. Тогда подражать — это умение отражаться. Оказывается, зеркальная поверхность (т. е. сочинение св. Фомы Кемпийского) имеет вполне проницаемую границу, отделяющую элементы святости от областей мирского; но достаточно овладеть техникой подражания, чтобы преодолеть ее и чуть ли не стать самому святым. Зеркальное отображение невидимого портрета может сыграть решающую роль (так же, как идеальное портретное сходство, которое Гоголь находит в избранном им портрете Моллера). Возмущенный старший Аксаков указывает Гоголю на неверное понимание им понятия imitatio: нельзя видеть в отображении Христа (даже зеркальном) самого Христа, а в себе того, кто может быть отражен в том, что вообще непредставимо, причем ни в каком отражении, в том числе, зеркальном247. Посы-

209

лая друзьям духовные наставления и инструкции, Гоголь вовсе не смущается принятой священнической ролью, он действительно считает себя в праве говорить от имени св. Фомы. За наказом следует инструкция, за инструкцией — правило и требования каждодневного отчета. Предлагаемая им «духовная работа» оскорбляет религиозные чувства близких ему людей. На каком основании кто-то кому-то дает инструкции и обучает духовной работе? А ведь гоголевские инструкции воспринимались его друзьями вполне серьезно, хотя, быть может, и с недоверием, а позже и с некоторым недоумением. Отсылаемая духовная инструкция была душеспасительна прежде всего для ее составителя (не для корреспондента, конечно). И, вероятно, такой должна быть форма «работы над собой» — своим образом248. Правда, ответственность за ее исполнение должна постоянно перекладываться на плечи других; сам же отправитель инструкций выходит из игры и становится тем, кто следит за их исполнением. Составление инструкции — духовное алиби для отправителя. Рассылка инструкций — тысячи курьеров и депеш.