Эпистемология

Из эпистемологии вам надо знать только одно – как пишется это слово. Вопрос «Откуда мы можем знать, что знаем об этом?» иногда дает очень неплохие результаты, но злоупотреблять им не стоит.

Эпистемологией в наши дни обычно занимаются в рамках так называемой когнитивистики, представляющей собою гибрид логики, лингвистики, психологии и информатики, Когнитивистика пытается моделировать мышление – как человеческое, так и машинное (разработка искусственного интеллекта) и делает это зачастую с помощью девиантной логики (что и неудивительно, особенно когда сталкиваешься с человеческим мышлением). Дело это настолько тонкое и сложное, что понять его до конца может разве что искусственный интеллект.

Философия религии

Здесь, как и в других областях философии, гораздо больших успехов удалось достичь в деструктивном плане, нежели в конструктивном. Люди истинно религиозные – прекрасная мишень для нападок философствующего знатока, потому что они, хотя и воспринимают эти нападки очень болезненно, но из вежливости даже не показывают этого, не говоря уже о том, чтобы дать сдачи.

Если вы не хотите заняться решением вечного вопроса, есть ли Бог, и коли есть, то соображает ли он, что он делает, то вам остается только обратиться к Проблеме Зла и задуматься над не менее сакраментальным вопросом: «Если Бог любит человека и весь подлунный мир, то почему и то и другое так невыразимо безобразны?» Лактанций сформулировал это недоумение очень элегантно: допустив, что Бог существует и обладает теми качествами, которые ему приписывают, остается предположить, что:

1) Он знает о существующем зле, это его беспокоит, но он ничего не может с этим поделать.

2) Это его, несомненно, беспокоило бы, и он придумал бы что-нибудь, но он не знает об этом.

3) Он знает об этом и мог бы что-нибудь сделать, но это его не волнует.

Философия науки

Поскольку философия является, по существу, метадеятельностью, то она применима практически ко всему, в том числе и к науке. Как ученые придумывают свои теории? Как теория связана с эмпирическими данными? Что такое экспериментальный метод? Каким образом, без посредничества денег, одной теории удается вытеснить другую? Этими и прочими вопросами такого рода и занимается философия науки. За последние лет пятьдесят она пережила настоящий взлет – и не случайно: во-первых, она дает философам необычное для них ощущение, что они, оказывается, занимаются делом, имеющим отношение к чему-то реальному, а во-вторых, расширяет ту сферу, где они могут объяснять людям, что именно у них не в порядке.

Карл Поппер (прекрасное имя) принял активное участие в дебатах, развернувшихся в этой сфере, и попытался доказать, что теория – это такая штука, которую нельзя ничем верифицировать (т. е. подтвердить), а можно только фальсифицировать (в смысле опровергнуть). Он утверждал, что никакое количество экспериментальных данных не гарантирует того, что все в мире будет всегда происходить точно таким же образом, как происходило до сих пор, в то время как одного-единственного аномального случая (например, воды, закипевшей при 42°, или вполне съедобного бутерброда в привокзальном буфете) достаточно, чтобы весь предыдущий опыт пошел прахом.

Правильная теория, по Попперу, строится на основе обобщений, универсально определенных с точки зрения количества и не имеющих никаких исключений, или, говоря понятнее, она должна выражаться фразами типа «Все, что ни на есть, есть что-нибудь еще». Наука, по Попперу, развивается только путем выдвижения смелых гипотез («Весь, мир состоит из сыра», например), за которыми уже может следовать опровержение («Этого не может быть, потому что невозможно приготовить такой бутерброд»).

Все было бы у Поппера прекрасно, по беда в том, что чем смелее гипотеза, тем более очевидна ее вздорность. Поэтому иные философы выдвигали иные теории. Тут надо назвать, например, Т.С.Куна, чей конек – научно-технические революции, происходящие в результате парадигматического сдвига. Суть этого процесса понять невозможно, и тем ценнее эта концепция для знатока. В самом обобщенном и упрощенном виде она означает, что людям просто надоедает смотреть на мир под каким-то одним углом и они начинают смотреть на него под другим. Еще более ощутимый удар по Попперу нанес Хилари Патнем, заявивший, что если бы Поппер был прав, то никакую теорию невозможно было бы фальсифицировать, ибо ни одна теория, как и ни один человек, не является изолированным островом. В нем всегда присутствует дополнительное допущение, объясняющее природу универсума, и при столкновении с аномальным явлением мы имеем выбор: либо отбросить теорию, либо же – дополнительное допущение. Можно, конечно, отбросить и то, и другое, если уж очень хочется.

На данный момент Патнем, пожалуй, самый выдающийся из всех выдающихся американских философов. Знатоку он интересен прежде всего привычкой полностью менять свои чрезвычайно тонкие и сложные теоретические построения, как только другие начинают в них что-то понимать. Он делает это регулярно каждые десять лет, в чем перещеголял даже Витгенштейна. Поэтому, высказав ненароком какую-либо неожиданную и сомнительную мысль, вы всегда можете сослаться на Патнема – если он такого еще не говорил, то обязательно скажет.

Полезно также знать Имре Лакатоса и Пола Фейерабенда. Последний откровенно признался, что он методологический анархист, и призвал всех ученых дерзать на ниве науки под девизом «Всё путём». Фейерабенд прославился также тем, что привлек к философствованию Коула Портера⁸ (никому другому не удавалось сделать ничего подобного), да к тому же и сам он был нескучной личностью. Лекции в Лондонской школе экономики он завершал красивым прыжком из окна (хорошо еще, что с первого этажа) прямо на мотоцикл, который, взревев всеми цилиндрами, уносил его вдаль.