Философия и наука

Сегодняшнее критическое отношение к философии не является чем-то необычным, хотя оно затрагивает саму целесообразность ее су­ществования в прежней форме. И все-таки тезис о «конце метафизики» означает призыв не к ее изгнанию, а к пересмотру сложившегося прежде ее понимания. Если обратиться к истории философии, то можно заме­тить, что с самого начала своего возникновения она ориентировалась на постижение законов бытия, в соответствии с которыми строилась научная, социальная и жизненная практика.

Вся система европейского образования, в том числе и существую­щая до сих пор, является культивацией возникшей еще в Древней Гре­ции установки на познание объективных законов мироздания. Вместе с тем просветительская функция философии и науки расценивается неоднозначно.

Действительно, сегодня мы видим, что наука активно вторгается во все сферы практики, но результаты ее открытий чаще пугают, чем радуют нас. Современный исследовательский процесс уже не свя­зан с раскрытием сути бытия и воплощением на этой основе идеальных моделей жизнеустройства. Научное познание связано с технической реализацией и экономическим использованием знаний, оно исследует возможности управления и распоряжения природными ресурсами и социальными процессами. Идет ли речь о производстве новых машин, освоении запасов сырья или о воспитании человека, цель одна — пре­вращение естественного в искусственное, рациональное использование и реализация технических возможностей. Если прежде образование гуманизировало жизненный мир человека, то сегодня наука обслужи­вает потребности государства и его экономических, бюрократических, промышленных подсистем и технологий.

В сознании современного культурного человека сталкиваются две различные исторические традиции. Одна отражает ценности, потребно­сти и представления, образующие ядро идеи человека, на которую опи­рается корпус гуманитарного знания. Другая — технику рационального манипулирования искусственно созданными структурами. Соотноше­ние исторического мира человека и технических искусственных систем имеет конфликтный характер и осознается как дилемма: определяется культура духовными традициями самосознания человека или объективной логикой и техническими возможностями науки, которая контролирует и планирует даже такие формы поведения, которые прежде считались свободными? Вместе с научно-технической цивилизацией в мир пришла новая угроза утраты человеческого смысла жизни: чело­век боится раствориться и исчезнуть в искусственно созданном бытии, но вместе с тем неутомимо работает в этом направлении.

Резкое размежевание «двух культур» вызвало целый поток лите­ратуры, пытающейся найти точки их соприкосновения. Творческая интеллигенция, в основном художники и писатели, подчеркивают принципиальную разницу между миром человека, в котором люди рождаются и умирают, любят и ненавидят, переживают страх и на­дежду, и миром науки, который населен абстрактными моделями, математическими формулами и экспериментальными установками. Считается, что литература описывает индивидуальный опыт бытия в мире, а наука — технический опыт преобразования природы. При этом наука и техника все активнее вторгаются в человеческую жизнь и своими советами и рекомендациями регламентируют ранее считавшиеся свободными поступки. Выход из этого видится в гуманизации научного знания, призванной наполнить его кровью и плотью челове­ческих переживаний.

Интеллектуалы и технические специалисты видят сложившуюся ситуацию по-иному. Становление и развитие науки они связывают с борьбой за объективность, с освобождением от фантазий и иллюзий, с преодолением субъективизма и произвола, с отказом от морализатор­ства и от политических, национальных, групповых и иных ценностных предпочтений. Однако такая борьба нередко сопровождается отрывом от общечеловеческих ценностей. Поэтому внутри научно-техниче­ской культуры также сохраняется противоречие между определением науки, с одной стороны, как нейтрального в ценностном отношении технического средства рационализации практики и, с другой стороны, как универсальной претензии на радикальное преобразование жизни, сохранившейся от пионеров научно-технического прогресса, мечтав­ших осчастливить людей.

Подчиняя поступки человека логике искусственной технической среды, наука искореняет основу свободы, которая заменяется теорией рационального решения, рекомендующей действовать исходя из анализа технических и экономических возможностей. Однако везде ли приемлемы такие решения? В человеческой жизни далеко не все подчинено рациональному обмену и существуют поступки, предполагающие жертву и дар. Образованный человек пытается рационально разобраться, за что его любят или ненавидят, подчинить дружескую привязанность материальным отношениям, однако наталкивается при этом на непостижимые рационально чувства любви и ненависти, верности и вероломства.

Если вдуматься в сложившуюся ситуацию, то обнаружится странное противоречие: наука, порвав с философской традицией, должна была бы устраниться и от решения жизненных проблем. Однако, обретя автономию, она стала влиять на жизнь в неизмеримо большем масштабе. И наоборот, гуманитарное знание, включая философию и искусство, стало влиять на человеческое поведение в неизмеримо меньшем масштабе.

Зарождение идеи науки тесно связано с философской ориентацией на постижение начал и причин сущего, на поиски непротиворечивого, доказательного и систематического знания. Однако то, что сегодня является наукой, радикально отличается от этой первоначальной установки. Уже в Новое время наука вовсе не озабочена постижением сути бытия, а связана с поисками эффективных средств его преоб­разования. Если в докапиталистических обществах теории не имели применения в сфере ручного производства и социального управления, то сегодня массив научной информации активно используется для при­нятия решений в экономике и политике. Научно-техническое знание становится инструментом власти и используется для манипуляции природными и социальными процессами.

Оно оказалось оторванным от жизненных ценностей, и сегодня важной задачей общественности является обсуждение стратегических ориентации научно-технического прогресса: каковы его цели и задачи, как гуманитарная культура мо­жет и должна участвовать в их обсуждении и выборе? Эта проблема из умозрительной становится сегодня, возможно, самой актуальной, ибо манипуляция природой, превращение ее в источник сырья для тех­нических преобразований ведет к ее истощению и создает угрозу существованию общества. А манипуляция человеком, научная регла­ментация его поведения приводит к скуке и даже росту психических заболеваний, которые являются закономерной реакцией на перегрузку человеческой психики.

Наука в сознании современного человека выступает чем-то священ­ным, и хотя он боится ее опасных последствий, вместе с тем не подвер­гает сомнению правомерности ее исходных оснований. Между тем, если эти основания первоначально вырастали из человеческих потребностей и желаний, то начиная с XVII века они стали складываться на почве промышленного освоения мира. Так, язык одного из первых филосо­фов науки — Ф. Бэкона — уже полон технических и судейских метафор, и наука связывается не с постижением сути бытия, а с преобразованием и покорением природы. Сегодня «воля к власти» над природой и че­ловеком ставится под сомнение. Обращая внимание общественности на эти скрытые предпосылки научно-технической культуры, филосо­фия способствует их публичному обсуждению и тем самым открывает более широкие возможности свободного выбора людей.

Сегодня субъектом философии является не великий мыслитель, ге­ниальный индивидуум, думающий за других, а разум общественности, коллективного субъекта, сообщества людей, озабоченных проблемами выживания, создания свободного общества и развития духовных цен­ностей. Поэтому философ должен осознать себя как арбитра общест­венных дискуссий и переговоров по поводу направления и целей куль­турного процесса. Располагаясь в поле общественной коммуникации вместе с другими участниками, философ обращает внимание на часто скрытые и кажущиеся очевидными предпосылки рассуждения. Они касаются как фундаментальных представлений о добре и зле, так и ма­лозаметных повседневных различий, которые регулируют обыденную жизнь. Носителем сети репрессивного порядка нередко оказывается язык, который обыкновенно расценивается как простой и послушный инструмент общения. Структуры языка задают способ отношения к самому себе и к другим, формируют картину мира, общества, содержат основные разграничения, которые считаются естественными и объективными. Делая их предметом открытого обсуждения, философия тем самым способствует эмансипации людей.

Считается, что эпоха угнетения и репрессий закончилась. Но, как ни странно, в либеральном обществе дышится ничуть не свободнее, чем прежде, и многие испытывают страх перед нововведениями. Про­водятся свободные выборы, но свободных людей оказывается не так уж и много. Поэтому политические и социальные преобразования должны сопровождаться и дополняться процессом внутреннего осво­бождения от повседневных репрессивных практик на уровне челове­ческого общения. Эта сфера требует пристального внимания филосо­фов. Критический анализ, до сих пор направленный либо на критику идеологии, либо на выявление фундаментальных оснований научной и социальной деятельности, должен быть применен и к сфере повсе­дневной жизни, где в качестве привычных и общепринятых, естествен­ных и несомненных функционирует огромное количество разного рода устаревших догм и стереотипов.

Повседневная жизнь регулируется не только рациональными предписаниями, но и неписаными нормами, а также разного рода правилами, усвоенными в детстве. Наконец, жизненный порядок связан с определенной телесной и психической дисциплиной, которая позволяет контролировать и управлять желаниями. Ориентированная на рациональные методы философия утратила старые традиции работы с телесными, волевыми, чувственными феноменами. Эти традиции нуждаются в восстановлении и обновлении. В современной культуре происходит интенсивная дрессура тела, которая осуществляется по­мимо сознания. Раскрыть разносторонние способы производства чело­веческого, включая его духовный и телесный аспект — значит указать людям на чаще всего не замечаемые истоки конфликтности и диском­форта их бытия. Думается, что тем самым философия смогла бы, с од­ной стороны, восстановить пошатнувшуюся веру в разум и сохранить наследие рациональной философии, а с другой стороны, обратиться к жизненному миру людей, в пренебрежении которым ее справедливо упрекает широкая общественность.