Глава 10 философия истории

Человек и история

Историчность человека состоит не только в том что, живя в настоящем, он имеет позади себя прошлое, а впереди будущее, но и в развитии его представлений об истории. Оно состоит в изменении норм, традиций, оценок, на основании которых осмысляется прошлое, воспринимается настоящее и планируется будущее.

Мы живем в настоящем, и может показаться, что остальные ис­торические измерения имеют чисто умозрительный характер и мало влияют на наше положение в современном мире. Однако это не так, вряд ли у кого-то возникают сомнения, будто настоящее — это продукт и результат прошлого. Так называемая историческая необходимость проявляется, прежде всего, в том, что результаты деятельности наших предков — орудия труда, фабрики и заводы, дороги, транспорт, поля, села и города — составляют ту почву, тот культурный ландшафт, в кото­ром мы вырастаем и который должны совершенствовать. Точно так же о наследии прошлого можно говорить в аспекте существующих соци­альных институтов, учреждений культуры и образования, традиций и форм быта: современное было бы непредставимо как современное без других форм исторического времени — прошлого и будущего. Та­ким образом, переживание современности, ее принятие или неприятие связаны не только с чувством комфортности, но и с пониманием про­шлого и с ожиданием будущего.

Влияние других форм времени на настоящее столь велико, что часто можно встретить людей, живущих либо воспоминанием, либо меч­той. Но чаще всего люди думают, что надо жить только настоящим, использовать те возможности, которые предоставляет время сейчас, без каких-либо сожалений или иллюзий. Тот, кто хочет жить хорошо, должен уметь плавать в бурных волнах времени и ловить свою удачу, Конечно, одни возможности существуют долго и для их реализации требуется много труда и терпения, но другие мимолетны и, как всякие счастливые находки, достаточно редки. Умение жить в настоящем — это искусство терпеливой работы и образования в сочетании с жи­востью и хваткой, выбором удачных обстоятельств. Но не только это. Жить в настоящем — не значит только «собирать камни». В ходе все ускоряющегося движения исторического времени наследие отцов в ка­кой-то мере устаревает, и его уже недостаточно детям, живущим в из­менившихся, новых условиях. Устаревают даже моральные заповеди, и, чтобы выжить, молодым приходится открывать другие, может быть, в чем-то более эффективные нормы, регулирующие поведение в таких ситуациях, которые не встречались в прошлом. Например, традицион­ные добродетели врача требуют существенных дополнений, оправдыва­ющих или осуждающих пересадку органов, аборты или эвтаназию.

Известный историк С. М. Соловьев писал: «Если к каждому частному человеку можно обратиться с предложением: „Скажи нам, с кем ты знаком, и мы скажем тебе, кто ты таков", — то к целому народу можно обратиться со следующими словами: „Расскажи нам свою исто­рию, и мы скажем тебе, кто ты таков"». Выражение «утрата прошлого» имеет не только тот смысл, что выражен в приведенных словах исто­рика, указывавшего на значение богатства истории для наших дней. Дело в том, что прошлое может быть представлено так, что оно будет обеднять настоящее. Если люди не знают своего прошлого или пыта­ются его замалчивать, то они не извлекут из него ни уроков, ни тради­ций. И в то же время они не избавятся от него, а лишь загонят вглубь, подобно чувству вины или греха.

Такой способ хранения истории в подсознании наименее плодо­творен, так как мешает развитию и тяжелым камнем лежит на сердце людей. Прошлое расценивается и как хорошее, и как плохое. Хотя эти оценки производятся с точки зрения настоящего и подлежат измене­нию, тем не менее их нельзя сбрасывать со счетов. Оценка нашего не­давнего прошлого как «ужасного» не всегда учитывает относительную жестокость прошлых эпох, но она имеет право на существование, так как характеризует нашу нетерпимость к ее рецидивам в настоящем. Ut этого прошлого нельзя избавиться ни простыми воспоминаниями о негативных событиях, ни замалчиванием их. Только изучение ис­тории того, как было и почему было, превращает моральный протест ^в Лиственный инструмент настоящей жизни.

Не только знание прошлого, но и представления о будущем делают настоящее глубже и полнее. Тот, кто ничего не ждет от жизни и не затра­чивает усилий на обеспечение лучшего будущего, подобен опустивше­муся жителю ночлежки, который уже не имеет мужества для больших начинаний и принимает все как есть. И можно утверждать, что люди не сумеют улучшить свою жизнь, если не найдут эффективного способа соединения прошлого, настоящего и будущего. Хотя прошлое и буду­щее — это то, над чем мы не властны, тем не менее их познание остается единственной возможностью сознательного планирования жизни. Интерес к истории и футурологии означает, что старые традиции уже не действуют сегодня. История из простого описания того, что было, превращается в очень важную форму сознания, обеспечивающую пол­ноту настоящего и творческое отношение к будущему.

Было бы самонадеянно считать, что сегодня мы выработали оконча­тельное и абсолютно правильное отношение к истории. Историческое сознание, как и всякое другое, должно развиваться, ибо оно — необ­ходимое условие понимания настоящего и выбора будущего. Нужно обязательно иметь представление об опорных точках и исторических вехах сознания прошлого. Это особенно важно для понимания того, что история — не просто совокупность сведений, которые мы черпаем из учебников, а особая форма мысли, связанная с исследованием, со­мнением и поиском, прежде всего — с изменением нашего собственного исторического сознания.

По-видимому, к первым формам исторического сознания относятся мифы и легенды, в которых описывается сотворение мира. Правда, там люди играют второстепенную роль. Однако они вмешиваются в дела богов и действие природных сил. Замечательные сочинения первых ис­ториков человечества Геродота и Фукидида (V век до н. э.) переносят нас в иной мир. В них изучаются уже человеческие поступки, их причины и последствия, поэтому история у греков становится наукой и отли­чается от хроник, преданий и иных форм запоминания и регистрации прошлых событий. История, во-первых, рассказывает о героях, подра­жание образу жизни которых возвеличивает ее; во-вторых, она знакомит с некоторой исторической истиной, способной ограничить субъективные амбиции, жажду власти и богатства, несправедливые войны, которые разрушительно действуют на общество; в-третьих, она дает представле­ние о «вечном» в человеке, то есть о его природе и духе, о его пороках и добродетелях (о чем особенно много писали римские историки).

Христианство придает новый импульс истории. Оно открывает ис­торическому сознанию эсхатологический характер — озабоченность че­ловека своей конечной судьбой, «Страшным Судом» и «концом света», и благодаря этому христианская модель истории углубляет наши исторические представления. Полагая Бога в качестве первопричины и творца истории, она указывает на зависимость истории от воли чело­века и налагает на него ответственность за все происходящее. Человек выступает как средство и одновременно как цель истории, ибо боже­ственные предначертания разворачиваются в ходе его деятельности. Наконец, важная заслуга христианского понимания истории — в идее универсальности, согласно которой история разных народов включа­ется в единый общемировой процесс.

Отношение к прошлому в начале нового времени было скепти­ческим. История казалась хранилищем разного рода устаревших традиций, обычаев и предрассудков. Разум первоначально осознавал себя в качестве силы, противоположной истории, и способствовал ее критике. Постепенно в соответствии с рационалистическими идеалами естественно-научного типа строится новая теоретическая модель исто­рического процесса и исторического познания. Обоснование возмож­ности исторического сознания открывает век историзма. Складывается прообраз современного исторического мышления, и как следствие возникают представления об историческом процессе формирования языков, нравов, законов, государственных институтов и других исто­рических образований. История представлялась как история разума и просвещения, однако сам разум понимался исторически и фактически принимался в роли некоего необъяснимого видения. Неудивительно, что реакцией на рационалистическую философию истории стал тезис о неразумности истории. Однако он не означал победы иррациона­лизма; речь шла об открытии объективных структур, не подвластных разуму. В результате само понимание разума стало историческим. Структуры рациональности объяснялись как отражение структур экономики (Маркс), бессознательного (Фрейд), социума, языка, куль­туры, власти и т. п. Так история перестала быть простой иллюстрацией логического развития идей и стала объективной формой исторического времени, которое бросает вызов мысли и заставляет нас думать и дей­ствовать так, а не иначе. Все это существенно изменило представления о специфике исторического познания, которое уже не может мыслиться по аналогии с естествознанием.

Отмеченные изменения можно проследить на примере эволюции российского исторического самосознания. Преобладающей его темой °ыла мысль о глубоком различии между Россией и Западом. Одни историки утверждали полную самобытность России, другие — соот­ветствие ее развития общецивилизационным закономерностям. Этот спор интересен не победами или поражениями противников, а теми результатами, которые он породил. В ходе этих споров точки зрения историков приобретали все большую основательность и глубину и, несомненно, способствовали развитию философии истории не только российской, но и западной.

Ранние славянофилы исходили из идей Гегеля, но заменили не­мецкий народ на русский, призванный спасти человечество от тупи­ков буржуазного рационализма, а на место мирового духа вернули православие. Бесперспективность западной цивилизации виделась славянофилами в рассудочности и раздвоенности правды и истины, в насильственном насаждении права и бюрократической государст­венности. Напротив, русский народ хранит цельность сердца и разума, осознает единство сословий и необходимость справедливой власти. Опорой русского самосознания считалась общинная собственность на землю, исключавшая крайности индивидуализма и частной собст­венности. Конечно, в утверждениях славянофилов можно усмотреть немало наивного. Так, якобы безгосударственный русский народ создал одно из самых сильных государств в мире. Вместе с тем свою задачу славянофилы видели не в исследовании парадоксов русской истории, а в пробуждении исторического самосознания и веры людей в свои силы. А потому к ним как к учредителям нового мировоззрения нельзя подходить только с теоретическими мерками, как это делают многие современные критики.

Важным моментом в формировании исторического самосознания были дебаты о реформах Петра Великого, в ходе которых Россия вышла на общецивилизационный путь развития и творчески усвоила начала законности, рациональности, государственности, а также идеи права и свободы личности. С точки зрения задуманных преобразований ре­зультаты реформ были не столь значительными, однако их следствием стало постепенное изменение образа жизни людей. История России изучалась с тех пор не только как история государственных институтов, но и как история цивилизационных достижений — науки, культуры и по­вседневной жизни. Постепенно эта концепция обросла исследованиями роли «географического фактора», хозяйственных, экономических усло­вий. Все это привело к созданию плодотворной основы для постижения реальной истории во всем многообразии ее проявлений.

Исторические закономерности и действия людей

Существуют ли исторические законы? Этот вопрос всегда волновал историков, однако особый накал он приобрел в век Просвещения, когда точное естествознание стало образцом рациональности. И сегодня еше многие надеются подобрать ключ к истории и вывести путем об­работки многочисленных исторических данных если не точный закон, то некую классификацию и периодизацию ее структуры и развития. Эти вопросы самым тесным образом связаны с проблемой человека, ибо осознание его роли в историческом процессе напрямую связано со стратегией преобразования современности. Если существуют объ­ективные исторические законы, то они должны быть познаны и точно сформулированы. Соответственно исторические преобразования, со­вершаемые людьми, должны быть основаны не на произволе, а на зна­нии законов развития общества.

Желание познавать историю по аналогии с науками о природе, которые объясняют и предсказывают факты на основе точных зако­нов, наталкивается на внутреннее противодействие, связанное с же­ланием свободы; человеку трудно примириться с подчинением своей воли неким объективным закономерностям. Достоевский, возражая сторонникам исторического закона, утверждал, что человек всегда и везде предпочитал жить согласно своей «глупой воле». И действи­тельно, если история — это объективная и закономерная связь событий, то как возможна реализация нравственных идеалов и высших духовных ценностей? Да и моральная оценка поступков исторических деятелей оказалась бы совершенно неуместной.

Очевидно, что данное затруднение вызвано переносом на историю идеала познания точных наук. В прошлом она была объектом морали­зации. Поступки людей расценивались как свободные, и следовательно, человек нес ответственность за последствия своих поступков. Привить некоторую дальновидность, научить рассчитывать свое поведение хотя бы на несколько шагов вперед — так понимали свою задачу древ­ние историки. Ситуация изменилась в век науки, которая стремилась овладеть не только природным миром, но и историческими процес­сами. Старые представления о самобытном ходе истории уступили место вере в возможность революционного преобразования общества согласно идеальной модели разума. Великая французская революция и революция 1917 г. в России — наиболее яркие проявления этой идеи. Осмысление этих революций выявило целый ряд как позитивных, так и негативных последствий, которые стали возможными именно в силу преувеличения роли рациональных законов в истории. Сама идея демократических преобразований имеет безусловно положитель­ное значение. Однако ее реализация наталкивается на сопротивление людей, и это порождает репрессии. Если неконтролируемое развитие науки и техники привело к истощению природной среды, то столь же бездумная попытка преобразования общества привела к подавлению человеческой природы, не вмещающейся в утопические модели.

Революционеры исходили из того, что историческое развитие под­чиняется законам. Те, кто препятствуют их действию, объявляются реакционерами. Попытка объяснить исторические события и действия людей ссылками на общие исторические законы дает негативный ре­зультат: они оказываются слишком общими и недостаточными. Каждый раз требуется указание на те или иные сопутствующие обстоятельства, необходимые для объяснения отклонения событий от объясняющих законов. Но в таком случае поступки тех или иных исторических деяте­лей вытекают не из законов, а из обстоятельств, и следовательно, общие положения вообще не требуются.

Приведенный парадокс заставляет искать какие-то иные подходы к объяснению исторических событий и действий людей. Разумеется, человек в своей деятельности подчинен природным и социальным закономерностям, правовым и моральным нормам, а также экономиче­ским и политическим условиям. Однако, будучи существом, несущим тяжелое бремя свободы и духовно-нравственных идеалов, он руковод­ствуется не только потребностями, но и ценностями. На этой основе сформировалась еще одна влиятельная школа философии истории, представители которой стремятся объяснить исторические действия ссылками на цели и нормы, духовные идеалы и ценности. Конкретно говоря, историк должен учитывать намерения, сознательные цели и самооценки действующих в истории людей. Поступок того или иного исторического деятеля оказывается разумным не только в том случае, когда он соответствует объективным закономерностям, но и когда он опирается на определенный план, содержащий цель, и на способствую­щие ее реализации средства. Фактически речь должна идти о выясне­нии мотивов того или иного действия.

Абстрактная схема объяснения истории на основе законов должна быть дополнена моделью целерационального поведения. В большинстве своем люди действуют не спонтанно, то есть не произвольно, а в соот­ветствии с рациональными планами, и стремятся достичь поставлен­ных целей наиболее эффективными средствами. Соотношение цели и средства помогает понять поступки людей. Правда, в истории часто случается то, чего никто не хотел. Каждый действует по-своему рацио­нально, однако в результате суммирования получается совершенно неожиданный результат. Например, «рациональное» с точки зрения современной технологии использование природных ресурсов приводит к их истощению и загрязнению среды. Поэтому любая попытка объяс­нения поступков людей должна учитывать неадекватность в понимании рациональных целей и средств. Особенно это значимо по отношению к попыткам современников судить прошлую историю. Кроме того, мы сами часто видим, как в жизни расчет оборачивается просчетом. Именно поэтому кроме планов и намерений следует иметь в виду объективные обстоятельства. Только учитывая их расхождение, можно получить цен­ный исторический опыт и действовать в дальнейшем более осторожно.

Изучение прошлого как истории планов и намерений людей имеет свои недостатки: часто бывает так, что человек имел правильные цели и хорошие намерения, однако не смог осуществить их в силу внутрен­ней слабости или давления внешних обстоятельств. Объяснение через мотивы, если его абсолютизировать, ничуть не лучше объяснения через законы, потому что иногда люди поступают вопреки законам, обстоятельствам и мотивам. Умозаключение о том, что если дан мотив поступка, то из него можно дедуцировать сам поступок, ошибочно. Зато возможно иное: если мы стремимся понять поступок, то необходимо вскрыть цели и мотивы, которыми руководствовался человек. Исто­рия — чрезвычайно сложный процесс переплетения природных, соци­альных, экономических и политических факторов, и так называемая «историческая необходимость» — это не какой-то естественный закон, управляющий ходом всех этих разнородных явлений, а многослойная ткань, в которую входят и нити, образованные намерениями и целями людей. Люди с их потребностями, желаниями и идеалами — глав­ный двигатель исторического процесса, поэтому историков волнуют не только закономерности, регулирующие массовые движения, разви­тие общества, образование классов и партий, борьбу профессиональ­ных коллективов за свои права и т. п., но и причины, определяющие поведение отдельных людей. Для того чтобы понять историю не только как политический процесс, а как способ жизни людей, следует отка­заться от абсолютизации объяснения на основе неких сверхисториче­ских законов и использовать возможности понимания, основанного на проникновении во внутренний мир человека.

Что такое понимание, каковы его возможности и границы? Прежде всего, очевидно, что историк имеет дело с сознательными мотивами, нормами, ценностями, на основе которых действуют и поступают исто­рические деятели. Бессмысленно вникать, что ощущает или чем руко­водствуется вода, которую нагревают для перевода в другое агрегатное состояние. Существуют законы, объясняющие переход воды в пар или в лед. Однако физические законы не объясняют поведения людей, которые руководствуются своими целями и интересами.

Исходная проблема соотношения естественных и гуманитарных наук состоит в том, что они как бы не пересекаются друг с другом, и законы одной неприменимы в области другой. Именно такой, кажу­щийся очевидным ответ и был в центре различных концепций понима­ния. Одни авторы полагали, что понимание — это вживание во внут­ренний душевный мир действовавших в прошлом людей. Так история сближается с искусством, которое, опираясь на воображение, пытается восстановить душевные драмы людей, принимавших те или иные важ­ные решения. Другие авторы считали это затруднительным потому, что мы не можем восстановить подлинные переживания прошлых исторических деятелей. Кроме того, эти переживания во многом определяются духовной культурой, традициями, идеями и духовными символами, воображением. Такой видный представитель концепции исторического понимания, как Вильгельм Дильтей, считал, что иссле­дователь должен восстанавливать культурные традиции прошлого, характер образования, социальные нормы поведения людей прошлого. Это требует специфической подготовки.

Образование историков не должно копировать стандарты естествен­но-научного обучения, в ходе которого помимо специальных знаний ученый вырабатывает умение беспристрастно смотреть на изучаемые явления. Историк, поскольку он имеет дело с жизнью, сам должен быть участником жизненного мира и переживать его драмы. В этом случае он может актуализировать прошлое, раскрыть его не только как сово­купность фактов и событий, но и как духовные искания и психологи­ческие переживания, в конечном счете наиболее сильно определяющие поступки людей. Дильтей, безусловно, прав в том, что человеческое общество не может рассматриваться по аналогии с мелкими части­цами в состоянии «броуновского движения». Но понимание прошлого и настоящего как сопереживание, соучастие все-таки слишком субъек­тивно. Дело даже не в том, что оно требует особого художественного таланта. Например, действительно трудно вжиться во внутренний мир такой капризной женщины, какой была Клеопатра. Но трудность еще и в том, что историк должен иметь гарантии, что на место пережи­ваний, предпочтений, ценностей, мотивов, целей исторических деяте­лей он не подставляет собственные или свойственные современности нормы и идеалы.

Осовременивание прошлого представляет серьезную опасность для историка. Оно может проявляться не только в переносе наших ду­шевных структур и психических драм на людей прошлого, но и в форме интерпретации структуры и динамики древних обществ на основе современных понятий. Так, сторонники теории классовой борьбы находили ее проявление уже в древних обществах. Между тем мо­тивы действий наших предков не всегда соответствуют современным представлениям об экономической и политической целесообразности. Например, крестовые походы явно не укладываются в схему коло­низации Востока Западом. Точно так же до сих пор трудно понять, что двигало древнерусскими землепроходцами, которые, как известно, основали свою колонию даже в Америке.

Учитывая негативные последствия явных и скрытых гипотез и до­пущений, некоторые историки предложили ограничиться одними фактами. Вместе с тем стремление описать все, как было на самом деле, тоже неосуществимо. Даже очевидцы по-разному излагают со­бытия, и уж тем более по-разному интерпретируют их последующие историки. Исследователь прошлого, в отличие от естествоиспытателя, осуществляет наблюдение и описание в принципиально иной системе координат, нежели та, в которой эти события имели место. Это выра­жается в привнесении определенной позиции, точки зрения, оценки исследователя.

Если бы оказался возможным некий нейтральный наблюдатель-хро­нограф, обладающий чем-то подобным машине времени и способный очутиться в прошлом, то это не привело бы к революции в историче­ской науке и даже, можно утверждать, было бы малополезным для по­нимания прошлого. Такой наблюдатель все равно был бы нагружен современным мировоззрением и обозревал прошлое односторонне, с собственной точки зрения. Он не смог бы выявлять законы и мотивы, ценности и традиции, ибо ему была бы дана простая последователь­ность событий. В постижении прошлого не время, а мы сами оказыва­емся наиболее трудным препятствием. Не в силах отделаться от груза своих обычаев и привычек, мы переносим их на историю и таким обра­зом нейтрализуем ее, упускаем ее возможности. На самом деле время, отделяющее нас от прошлых событий, имеет для истории очень важную позитивную функцию. Как ни странно, чем дальше события, тем мно­гостороннее они видятся. Разнообразие их интерпретаций придает им полноту и всесторонность, их смысл расширяется по мере увеличения горизонта времени, так что ни один историк не может претендовать на роль последнего арбитра в оценке минувших событий.

История людей и история обществ

Кто выступает субъектом истории: личности, отдельные социальные группы, элита общества, классы, народ? Этот вопрос был основопо­лагающим для историков XIX и XX веков. Сегодня поиски «боль­шого», «главного» субъекта истории считаются малоперспективными.

Каждый из перечисленных элементов на своем месте и в свое время творит историю, пеструю ткань, сплетенную из различных волокон. Можно привести большое количество примеров, свидетельствующих о роли великих людей, героические поступки или эпохальные решения которых начинали отсчет «звездных часов человечества».

Не только политики и военачальники определяют судьбу страны. Существует элита общества — видные ученые, писатели, техники, ад­министраторы и даже кулинары, парикмахеры и портные, задающие уровень профессионализма и культуры в своей области. Они и есть то, что раньше называли солью земли, и если они покидают родину, это приводит ее к упадку.

В канун русских революций прокатилась волна дискуссий на тему «Герой и толпа». Одни авторы отстаивали право героев на революцию, другие указывали на их зависимость от толпы. Толпа, масса — это не на­род. Народ выступает хранителем устоев и исторических традиций, и поэтому он не склонен к революционным изменениям. К сожалению, в современном обществе народ, состоящий из крестьянских и ремес­ленных сословий, исчезает, и на смену ему приходит масса — люди, вырванные из традиционного уклада. Они становятся легкой добычей пропаганды и заманчивых обещаний «героев», место которых зани­мают политиканы, играющие на популистских настроениях. Старая дискуссия российских интеллигентов оказалась пророческой. Ход XX века во многом определился взаимной игрой и зависимостью вождей и толпы. Только на первый, поверхностный взгляд вожди кажутся демоническими личностями, принимающими верное решение в усло­виях, когда отсутствует рациональный выбор. На самом деле они сами зависят от толпы и вынуждены потакать ее инстинктам и требованию «хлеба и зрелищ».

Можно ли сегодня возродить столь плодотворную в прошлом связь правителя-героя и народа? Скорее всего, попытка снова повторить формулу «самодержавие и народность» окажется комичной. Однако в современных проектах модернизации, несомненно, должно быть пред­усмотрено не только научно-техническое развитие, но и образование граждан, обладающих чувством ответственности за свою страну. Исход сельского населения в города, девальвация традиционных норм и цен­ностей в современных мегаполисах поднимает острую проблему сохра­нения духовного единства общества. Сами по себе социальные связи, экономическая, производственная интеграция в рамках разделения труда не решают главной проблемы — создания сильного устойчивого государства, поддерживаемого гражданским населением. Крепкое госу­дарство представляет собой духовное единство и пользуется уважением со стороны граждан, которые в минуты опасности встают на его защиту. Сегодня проблемы национальной и социальной идентичности стоят особенно остро, и многие исследователи считают, что XXI век будет эпохой этнических конфликтов. Так «дух народа» мстит за свое забве­ние могучим империям, опирающимся на чисто экономические связи. Этно- и культурогенез может и должен быть осуществлен в цивили­зованных рамках, исключающих военные конфликты. Необходимо стремиться постепенно переводить соперничество наций в плоскость экономической и культурной конкуренции и взаимодействия.

Все сказанное позволяет сделать вывод, что поиски субъекта исто­рии оказываются вовсе не спекулятивным занятием. Поскольку взаим­ная игра «героев и толпы» привела человечество на грань катастрофы, актуальными оказываются поиски других субъектов исторического процесса. В этом отношении весьма интересны модели наблюдатель­ных и вдумчивых историков, которые смогли выйти за рамки отмечен­ной дихотомии и увидеть в обществе другие жизнеспособные силы, обеспечивающие его стабильность и процветание.

Размышляя о роли личности, историки справедливо отмечают, что необходимо отличать каприз от сознательно-рационального поступка. Когда-то Паскаль сказал, что если бы нос Клеопатры был немного короче, то весь облик земли был бы иным. Есть такие периоды в истории, когда роль личности становится поистине огромной. Однако это имеет место в тех случаях, когда она выражает веления времени. Интересна в связи с этим характеристика Карамзиным личностей Петра I и Екатерины II.

Петр — преобразователь, заложивший основы русской государст­венности. Стоя у ее первоначал, он действовал сурово и даже жестоко. Однако его богатырской руке плохо повиновались дремавшие в застое консервативные слои общества. Екатерина Великая вносила в русское общество начала просвещения и нравственности и делала это по-жен­ски мягко и ненасильственно. Каждый из них при этом был деятелем своего времени. Железная рука Петра была необходима для прорубки просек в дремучем лесу. Мягкая рука Екатерины обрабатывала уже подготовленную почву. В этих несколько идеализированных харак­теристиках схвачена взаимозависимость личности и общества: если человек действует в направлении общественного прогресса, то его дей­ствия, как правило, более значительны, если же он идет против этого процесса, то оказывается изолированным.

История — это не только цепь взаимосвязанных поступков отдель­ных вещей, но и развитие обществ, которые проходят в своей эволюции определенные стадии. При таком подходе общество действительно напоминает сложный организм. Первобытное общество, относящееся к «праисторической стадии», поглощено борьбой с природой, и его жизнь определяется в значительной мере внешними факторами: кли­матом, флорой и фауной. История таких обществ была впечатляюще описана Л. Н. Гумилевым, который в век господства социально-полити­ческих схем выступил с природно-географических позиций и удачно объяснил движение древних народов не политическими стремлениями к покорению чужих земель, а природными факторами.

Важное достижение исторического процесса — появление инсти­тутов семьи и религии, а также управления. Современная история протекала под влиянием эволюции институтов государства, права, экономики, науки и образования. Этот процесс нашел отражение в различных моделях исторического процесса. Одна из них принад­лежит Огюсту Конту, который выделял три стадии истории: теологи­ческую, метафизическую и позитивную. При этом интеллектуальную эволюцию Конт считал преобладающим началом, дающим импульс развития низшим ступеням. Теологической стадии присущи воен­ная организация общества и соответствующие ей мораль, искусство и социальный строй. Позитивная стадия наступает в результате раз­вития промышленности, которая накладывает свой отпечаток на все остальные общественные сферы. Схема исторического развития Конта имела универсальный характер и не учитывала локального характера культур.

На это обстоятельство обратил внимание русский историк, со­циолог и философ Н. Я. Данилевский, который считал теорию трех периодов (древний, средний и новый) единой всемирной истории не­состоятельной. Им была предложена новая группировка исторических явлений по культурно-историческим типам: египетский, китайский, ассирийско-вавилонский, или древнесемитский, индийский, иранский, еврейский, греческий, римский, аравийский, европейский. Каждый самобытный культурно-исторический тип образован семейством пле­мен и народов, характеризующихся отдельным языком или их группой и общей цивилизационной основой. Он писал: «Главный поток всемир­ной истории начинается двумя источниками на берегах древнего Нила. Один небесный, божественный, через Иерусалим и Царьград достигает в невозмущенной чистоте до Киева и Москвы; другой — земной, чело­веческий, в свою очередь дробящийся на два главные русла: культуры и политики, течет мимо Афин, Александрии, Рима в страны Европы, временно иссякая, но опять обогащаясь новыми, все более обильными водами. На Русской земле пробивается новый ключ справедливо обеспечивающего народные массы общественно-экономического устройства»¹. 'Данилевский Н. Я. Россия и Европа. - М., 1991. - С. 509.

В схеме Данилевского были отражены и главные тенден­ции социальной эволюции.

Любая культурная самобытность может быть осуществлена в усло­виях демократии и свободы. Эти начала развивались в социальной жизни не только Европы, но и России. На это обстоятельство обратил особое внимание П. Н. Милюков, удачно синтезировавший модели рус­ских и европейских историков. Он выделил следующие необходимые предпосылки развития культуры: физические и демографические усло­вия, хозяйство, социальный строй, государство, право, политика, куль­тура. Касаясь вопроса о специфике исторического развития России, Милюков писал: «С социологической ли точки зрения — единообразия законов, управляющих исторической эволюцией, с политической ли точки зрения — борьбы самобытности и заимствования, традиции и но­ваторства, с философско-исторической ли — борьбы теорий прогресса круговорота, расцвета или упадка, замкнутого в себе национализма и мировой миссии, — все равно, проблема положения России среди родов постоянно возвращается и настоятельно требует решения»². ² Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Т. 1. — М., 1993. — С. 63.

Концепция единой мировой истории — порождение христианства, согласно догматам которого существует цель развития обществ, извест­ная Провидению. На основе православия была создана особая всемир­но-историческая схема: «Рим — Константинополь — Москва (третий Рим)». Из теологической модель всемирной истории превратилась в метафизическую и рационалистическую. Одни историки считали основой такого единства накопление опытного знания, развитие науки и техники; другие — борьбу против религиозного суеверия и становле­ние рационального общественного устройства; третьи — постепенную гуманизацию человечества и воспитание свободы. Все эти модели в конце XIX - начале XX века были подвергнуты критике с точки зре­ния существования отдельных самостоятельных культур и народов. Однако реалии XX века снова заставляют вернуться к вопросу о един­стве мировой истории. Если во времена колонизации и покорения «отсталых» народов европейцы много говорили о самобытности других культур и выражали протест против европоцентризма, то сегодня, когда национальные и этнические конфликты разгораются по всему свету, они заговорили о глобализации. Это позволяет сделать вывод о нали­чии неких защитных механизмов, которые указывают на опасность односторонних тенденций к обособлению и предостерегают от кризиса.

Современные попытки осмысления единства мировой истории вы­званы повсеместным распространением науки, техники, образования, демократии (против этого не может протестовать ни одна самобытная культура) и учитывают недостатки прежних абстрактных схем. Сама история — это не однолинейный процесс, а скорее «дерево», ветви или корни которого — разнообразно направленные процессы, многие из которых оказываются тупиковыми, забытыми, но иногда получаю­щими неожиданное развитие. И хотя культуры рождаются и умирают, переживают стадии расцвета и приходят в упадок, есть нечто универ­сальное, что заимствуется новыми культурами из старых. Поэтому сегодня так важна проблема традиции и новации. Наша техническая культура ориентируется на новое и создает его культ, что во многом объ­ясняется проникновением рыночных отношений во все сферы жизни. Но не работает ли этот механизм инновации вхолостую? Что действи­тельно нового создала современная культура? Так ли велики ее дости­жения по сравнению с предшествующими? Да, человечество обрело дары научно-технического прогресса, но заплатило за это высокую цену.

Сегодня многие протестуют против техногенного освоения природы и организуют разного рода «зеленые» движения. Они становятся интер­национальными, что также свидетельствует о единстве современного мира. Однако гораздо реже замечают разрушение культурной почвы, традиций, принадлежность к которым и делает человека человеком. Разрушение традиционного уклада жизни превратило народ в плебс, лишенный чувств достоинства, гордости, чести, патриотизма. В каче­стве реакции на это усилились разговоры о необходимости возрожде­ния духовного «аристократизма», то есть норм поведения, образования, нравственности, выработанных прошлыми поколениями. Необходимо затратить большие усилия на воспитание, дисциплину духа и тела, на обучение и образование каждого отдельного человека.

Постижение истории — решающий фактор этого дисциплинарного процесса, приобщающего к духовной жизни, сдержанному стилю поведения, к самостоятельной мысли, прививающего умение сдержи­вать и контролировать свои желания. Если современная экономика в развитых странах заинтересована в самых порой необузданных, даже извращенных желаниях, то противодействие ее разорительному, раз­рушительному влиянию должно заключаться в определенной аскезе. Инстинктивно это находит выражение и у современной молодежи — в отказе от кричащей роскоши в одежде, от демонстрации безудержного потребления. Конечно, в нашей стране люди ведут аскетическую жизнь по причинам экономического порядка, и это порождает обостренные потребности. Это не добровольный аскетизм, и при благоприятных условиях он может превратиться в неконтролируемое потребительство, поэтому именно сегодня следует всячески развивать здравый смысл и чувство собственного достоинства.

Современное западное общество уже давно живет в условиях не не­хватки, а излишка вещей, и поэтому проповедует не экономию, а трату. Угрожающая тенденция нашего времени — неверие, давшее вместо свободы нигилизм и отрицание всяческих ценностей. Причем сегодня место «пионерского атеизма» стало занимать суеверие. Оценивая достижения современной эпохи, Ясперс писал: «Наше время — время реального технического и политического преобразования, а не время вечных творений. Со всеми своими великими открытиями и техниче­скими изобретениями наша эпоха скорее подобна времени, когда были созданы орудия труда и оружие, приручены животные, использована лошадь как средство передвижения, чем временам Конфуция, Лао-Цзы, Будды или Сократа»'. 'ЯсперсК. Смысл и назначение истории. — М., 1991. — С. 154.

Мы должны гордиться своими открытиями и изобретениями, но нельзя забывать о том, что мы сами отстаем от них и неосторожно используем технические новшества. Острейшая потребность современ­ности — преобразование самого человека, формирование новых, более эффективных правовых, социальных и моральных норм, обеспечиваю­щих выживание в условиях научно-технической цивилизации. Наивно думать, что все это зависит только от усилий школьных учителей. Будущее творится не только за партой. Производство человека осуще­ствляется в разнообразных дисциплинарных пространствах общества, которые зачастую содержат в себе отпечаток прежних репрессивных времен.

Считавшийся раньше единственно верным и эффективным путь просвещения и революционного преобразования общества сегодня может быть поставлен под сомнение на том основании, что он решает вопрос, скорее, о субъектах власти, не о самой власти. Власть сего­дня — это не политическое или правовое принуждение, она реализуется в форме знания и выступает как контроль и распоряжение образом жизни. Об этом нельзя забывать в погоне за политической властью, иначе, достигнув вершины политического Олимпа, можно испытать большое разочарование от того, что политика оказывается «грязным Делом», то есть лишенным нравственных критериев занятием. Поли­тики и общественность, ученые и гуманитарии должны предпринять самые серьезные усилия по гуманизации не столько науки и техники, сколько нашей повседневности.

Наше общество по-прежнему прибегает к репрессивным практикам, к которым мы настолько привыкли, что подчас просто не замечаем. Необходимо проделать трудоемкую антропологическую экспертизу и значительную социальную работу по оздоровлению многочисленных общественных институтов и учреждений, по улучшению психологи­ческого климата на работе и дома. Не насильственно насаждаемый сверху тоталитарный порядок, а естественный, организующий по­вседневную жизнь, основанный на самодисциплине уклад нужен нам сегодня. Чем больше будет людей, осознавших значение нравственных, жизненных устоев общества, тем быстрее изменится в лучшую сто­рону наша все еще полная «свинцовых мерзостей» действительность. Было бы утопией надеяться только на мораль, тем более что она сама часто выступает средством не самосовершенствования, а давления на окружающих. Изучение «медленной» истории человечества сви­детельствует о том, что люди лучше всего живут там и тогда, когда находят гармонию между идеалами и практической жизнью, там, где им удается пластично соединять пространства храма и рынка, права и морали, и при этом не «в уме», а в повседневности.

Контрольные вопросы и задания

1. Какие ответы вы можете дать на вопрос: что такое история?

2. Учит ли чему-либо история, необходимо ли ее знание для жизни?

3. Дайте определения прошлого, настоящего и будущего и сформули­руйте свое понимание исторического времени.

4. Как вы понимаете историческую память и традицию?

5. Существуют ли законы истории.

6. Раскройте основные ответы на вопрос: кто является субъектом, творцом истории?

7. Опишите диалектику свободы и необходимости в истории?

8. Охарактеризуйте поворот в современном историческом познании и попытайтесь согласовать понимание истории как развития обще­ства и действий конкретных людей.

9. Какова роль личности в истории?

10. Справедлива ли характеристика современности как «массового общества»?

Литература

^L СПб!°2005^В' ^ЧеЛ°^{ВеК> Г}°^{Сударство и Бог в} Философии Ницше. -

2. Очерки социальной философии: Учебное пособие / Под ред К. С. Пигрова. - СПб., 1998 ^Р

³' СПб'юШ⁸' ^ИСТ°^{РИЧНОСТЬ и} историческая реальность. -

4. Философия истории / Хрестоматия. - М., 1994.

5. ТойнбиА. Постижение истории. — М., 1991.

6. Копосов Н.Е. Как думают историки. - М., 2001.