Глава II

направления на некоторое время превратилась в публици­стику, направленную уже не только на обзор литературы и воспоминание о различных знаменательных этапах её исто­рии, но и на то, чтобы понять и оценить современную зло­бодневную социальность. Литературно-исторические темы начинают сопровождать актуальный анализ, поддерживать его. Здесь особенно интересна публицистика Ф.К. Сологуба и Д.С. Мережковского. Каждый из них активно участвовал в тогдашней публицистической деятельности. Сологуб ярко и страстно воспевает Февральскую революцию, видя в ней событие эпохальное, полное религиозного значения. Революция - это теперешний аналог Преображения, Рос­сия - новый небесный Иерусалим, спустившийся на землю, а революционные солдаты и рабочие - это современное воплощение апостолов и первых христианских святых. Для Д.С. Мережковского особенно волнующими были темы исторической преемственности русской революции. Её победа, по Мережковскому, является своего рода искупле­нием кровавых жертв, понесённых поколениями русских борцов за свободу, начиная с декабристов и включая Не­красова, Чернышевского, Достоевского, первомартовцев (участников убийства императора Александра II 1 марта 1881 года) и всех других ревнителей свободы. Их прямым наследником представляется Д.С. Мережковскому лидер радикального народнического крыла в победившей рево­люции А.Ф. Керенский.

По мере появления в революции тенденций более радикальных, связанных с идеями большевизма и стрем­лением к коммунизму, в этой публицистике и вообще в общем потоке публицистического слова, наполняющем большинство тогдашних газет и журналов, так или иначе поддерживавших революционное правительство, начинает наблюдаться одна любопытная тенденция. Вдруг (начиная где-то с июля-августа 1917 года) в популярной прессе по­являются статьи и материалы, посвященные классической русской литературе XIX века. Параллельно появляется всё больше сообщений тревожного, иногда просто панического характера о всё увеличивающейся разрухе хозяйственной и общественной жизни, о всё нарастающей кампании

Политика и литературная критика 75

террора против помещиков, офицеров и интеллигенции, в которой очевидным образом оказываются замешаны большевики. На протяжении всего периода между Февраль­ской и Октябрьской революциями в печати появляется всё больше статей о пророческой музе Достоевского, который почти буквально предсказал разворачивающиеся события. В частности, многие события напоминают всё, что описал Достоевский в романе «Бесы», особенно центральная фигура революции и надвигающегося большевистского переворота Ленин, которого многие сравнивают с героями «Бесов», особенно с главным организатором и идеологом кружка подпольщиков-революционеров Петром Верховенским, фигурой, полной одновременно необычайной энергии и бездонного цинизма.

В августе-октябре 1917 года выходит объединённый 34-37 номер популярного еженедельного общественно-политического журнала «Нива». Сам выход этого объеди­нённого номера свидетельствовал о необычайных проис­шествиях в ходе издания журнала. И действительно в это время рабочий комитет печатников, в котором видную роль играли большевики, принял решение о прекращении выдачи бумаги «реакционным и буржуазным изданиям». Целью этого действия было помешать этим ещё свободным изданиям разоблачать подрывную деятельность больше­виков.

В высшей степени интересно, как журнал среагировал на эту акцию. Был выпущен номер журнала, целиком посвящен­ный русской литературе XIX века. В нём, в частности, были впервые напечатаны до тех пор неизвестные произведения Н.С. Лескова, Н.И. Костомарова, Н.А. Некрасова. Повесть Некрасова, до тех пор неизвестная, была посвящена эпизоду из жизни писателей т.н. «натуральной школы», в котором в весьма заострённом и сатирическом духе представлено знакомство этих тогда уже видных писателей (в их числе самого Некрасова и Тургенева) с Достоевским. Повесть сопровождалась обширным предисловием её издателя, очень тогда известного критика, а впоследствии видного советского историка литературы и детского писателя Корнея Чуковского. Любопытно то, что в предисловии Чуковского

76 Глава II

особое и очень тёплое внимание было уделено образу До­стоевского в повести Некрасова, как раз того Достоевско­го, которого в те дни предавала анафеме большевистская печать за его якобы клевету на революцию.

Так мы впервые сталкиваемся здесь с феноменом, кото­рый впоследствии станет весьма типичным для советского периода русской истории: в моменты, когда русской культуре в её традиционных формах начинает грозить опасность радикализма и левого экстремизма, литературная критика и литературоведение начинают иногда втуне, а иногда и в открытую выступать как представитель тех, кому либо уже заткнули рот, либо вот-вот заткнут его.

В этой связи особенно интересна публикация весьма лю­бопытной повести Н. Костомарова, видного общественного деятеля середины XIX века, историка украинской культу­ры, боровшегося за права украинского народа и его язык. Повесть эта называется «Скотский бунт». Написана она в шестидесятых годах XIX века и является аллегорической сказкой о том, как на одном хуторе взбунтовались против хозяев-людей подвластные им животные - быки, коровы и проч. Эти «скоты», по выражению автора, потребовали, чтобы люди перестали их резать на мясо. В результате после воцарения отнятой ими силой у людей свободы начались распри, склоки и драки между самими животными. В конце люди водворили на место прежний порядок, и всё вернулось на свои места. Все животные были помилованы за исклю­чением одного бугая-горлопана, которого отправили на бойню. Как указывается в сопровождающей эту публикацию заметке, памфлет Н.И. Костомарова несомненно являлся реакцией на освобождение крестьян, имевшее место в 1861 году. Автор предупреждал о возможных социальных и чело­веческих жертвах этого акта. Для нас ясно, что публикация этого памфлета в популярном журнале в разгар массового движения русской деревни против помещичьего землевла­дения и надвигающегося распада русской государственности была попыткой, в условиях почти цензурного давления на печать, как-то предупредить надвигающуюся катастрофу или, по крайней мере, выразить к ней недвусмысленное отрицательное отношение. Это - один из примеров выдви-

Политика и литературная критика 77

жения литературы на первые линии политической борьбы, которая вскоре превратится в гражданскую войну. Впрочем, именно такое использование литературы, литературной критики и науки о литературе станет типичным, скорее, не для непосредственной гражданской войны, а для того общественного устройства, которое будет установлено после её окончания, когда возможности и литературы, и критики, и науки будут резко сокращены. Неслучайно, что памфлет с абсолютно схожим содержанием будет почти через тридцать лет написан и опубликован Джорджем Оруэллом («Animal Farm») в обстановке надвигающегося тоталитаризма, когда писатель захотел прореагировать на всё более возраставшее влияние одного из тогдашних оплотов тоталитаризма, Советского Союза.

В предпоследнем номере «Нивы» за 1917 год, а также в следующем, которые вышли из печати уже после боль­шевистского переворота, мы находим обширный очерк популярного тогда прозаика и критика А.В. Амфитеатрова о А.И. Герцене. Этот очерк, посвященный основателю революционно-демократического направления в русской литературе, подчёркивает две особенности миросозерцания Герцена: его неукротимую любовь к свободе и стремление освободить русский народ от средневековых уз, сковывав­ших его творческие и жизненные силы, и, определённо, его глубокий пессимизм по поводу направления, в котором движется история России и Западной Европы. Особенно автор очерка подчёркивает непримиримую враждебность Герцена к тоталитарным тенденциям, явственно звучавшим в революционном движении его времени, прежде всего, к Карлу Марксу и возглавляемому им «марксизму».

Так, обращаясь к темам из истории литературы, русские писатели и публицисты, литературные критики и обще­ственные деятели могли не только направлять внимание читателей к актуальным и уже становящимся почти недо­ступными для прямого комментирования и анализа темам, но и добиваться смыслового усиления, амплификации этих тем вследствие соположения рядом аналогичных явлений самых разных временных пластов. В таком случае смысловой свет от «вчера» освещает «сегодня» - и наоборот.

78 Глава II

С того времени периодическое обращение к наследию тех или иных поэтов или писателей в связи с годовщинами их рождения или смерти станет абсолютно необходимой и очень специфической чертой российского культурного ландшафта на много лет и десятилетий вперёд - вплоть до сегодняшнего дня. Что касается времени событий октябрь­ской революции и гражданской войны, то здесь интересны, по нашему мнению, три годовщины, которые, если и не были тогда широко отмечены, то, всё равно, привлекли к себе внимание литераторов. Речь идёт о сороковой годовщине смерти поэта Н.А. Некрасова в 1918 году, о сороковой го­довщине смерти Ф.М. Достоевского в 1921 годуй, наконец, о совершенно «некруглой» дате: 84-й годовщине со дня смерти А.С. Пушкина в феврале 1921 года.

Каждое из этих событий решительным способом повлия­ло на какой-то аспект русского литературоведения, равно как и на какие-то моменты умонастроения интеллигенции, а через него и на возникающую историческую экономию духовной жизни России.

Хочется начать со следующего: все такого рода со­бытия - юбилеи, годовщины, поминальные и мемуарные собрания, празднования именно культурных событий, а не просто их привязка к актуальности - всё это способствова­ло, возможно, помимо воли новых властей, определенной консолидации иногда совершенно непримиримых культур­ных лагерей. С другой стороны, эти события подчёркивали важность сохранения культурной традиции и выражали надежду на её продолжение и в будущем. Нельзя, конечно, не учитывать и немаловажное и в то время весьма актуаль­ное политическое значение обращения к фигурам именно русского культурного прошлого на фоне широко проклами­руемого «пролетарского интернационализма».

В этой консолидации и одновременно поляризации разных направлений русской интеллигенции особую роль в самые первые годы советской власти играла фигура на­родного поэта Н.А. Некрасова и вообще всех деятелей революционно-демократического лагеря, включая критиков В.Г. Белинского, Н.Г. Чернышевского и Н.А. Добролюбова. Все они играли выдающуюся роль в освободительной борьбе

Политика и литературная критика 79

русского народа и были настоящими символами свободы как для народников и их наследников эсеров, так и для их врагов после октябрьской революции - большевиков. Поэто­му в анкете о Н.А. Некрасове, которую составил известный литературный критик Корней Чуковский, можно встретить имена межлитературных критиков, писателей и поэтов того времени - от непримиримых противников большевиков Д.С. Мережковского и З.Н. Гиппиус до пролетарского поэта Михаила Герасимова и футуриста Николая Асеева. Послед­ний, кстати, отличился тем, что был единственным среди нескольких десятков участников анкеты, кто отозвался о Не­красове отрицательно. Остальные прямо-таки объединились в признании великой роли этого поэта в русской культуре. Более того, именно роль Некрасова как выразителя народ­ных чаяний стало тем, вокруг чего объединились, условно говоря, революционеры и контрреволюционеры.

Объединение это явилось, скорее, парадигмой далёко­го будущего, а не примером того, как может складываться тогдашняя актуальная действительность. Поляризация вы­разилась, скорее, не в сфере самой литературы, а в сфере литературоведения. Все представители так называемого традиционного академического литературоведения, все поборники музы Некрасова и критического бича Белин­ского и Чернышевского непременно оказались в лагере противников большевистской революции. Это, разумеется, прямо вытекало из свободолюбивого пафоса этой традиции. Одним из наиболее выдающихся и активных представителей этой линии в годы Октябрьской революции стал видный историк литературы и публицист Разумник Васильевич Иванов-Разумник (1878-1946). Его фигура стоит особого внимания, по крайней мере, по двум причинам. Одна из них - это огромная и очень своеобычная роль, которую сыграл Иванов-Разумник как идеолог и политический руководитель одной из наиболее влиятельных партий Октябрьской революции - левых эсеров. Другая - это его роль в становлении уже советской традиции научного из­дания, комментирования и описания художественного на­следия русских писателей и поэтов XIX и XX веков. Здесь роль Иванова-Разумника просто неоценима. И, наконец,

80