{371} 15 Декабря 1938 года 1‑я картина Князь — Студенцов, Казарин — Гайдаров

Мейерхольд. […] Всю эту сцену до сих пор — [до сцены Арбенина и князя] — нужно считать подготовкой к этой кульминации. Игра шла, были какие-то реплики — «загнуть», «жжется» и т. д., потом все постепенно начинают разгораться и все кончается этой ссорой: она ляжет на диалог Арбенина и князя, и потом будет новая сцена.

(Повторение сцены до скандала.)

«Скорей!» — вот теперь реплика Казарина: «Какая там беда?» Теперь это попадет не как ответ на призыв, а как ответ на бой. Казарин подошел к Арбенину, ему кричали: «Казарин! Афанасий Павлович, сюда!», вы отвечали: «Иду!» — и не видели еще, что там уже идет бой. Дайте им разогреться, а потом — «Скорей!» — обернулись, увидали: «Черт возьми, какая там беда?» — и сцена уже иначе будет играться. Это очень важно, чтобы Казарин возник как какой-то арбитр. Вы не играете, но ваш дух здесь должен ощущаться. Вы не стоите где-то у стола, вы не играете, но вы — здесь, и это уже как-то игрокам помогает.

(Повторение сцены.)

Правая группа теперь хорошо играет — много жестикуляции, много отскоков. А в левой — ни черта нет. Мертвецы какие-то. Казарин приходит — и ничего нет. Давайте, товарищи (показ): бросьте карты на стол, вскочите, жестикулируйте, давайте движение — он мерзавец, он шулер, он подменил карту — черт его знает что, выдумывайте сами. Мое дело сцену ставить, а ваше дело играть. А тут ничего нет, ни к черту не годится. Я как режиссер не ощущаю связи моей с вами. Именно потому, что вы мертвы. Я могу восемь рубашек сменить, и все равно сцена не пойдет никак до тех пор, пока вы не поймете, что это и для вас ответственно. До тех пор я ничего один не сделаю, потому что вы не хотите репетировать. Если так, тогда я пойду и брошу репетицию, потому что я не хочу один потеть. Давайте потеть вместе и сделаем хороший спектакль.

(Повторение сцены до скандала.)

(Игрокам левой группы.) Мало, мало! Разве вы Казарина теребите? (Показ.) Вот — один за рукав, другой за лацкан, трясите его: «Послушайте, черт знает что, ведь он подменил, ведь он вот что сделал!» Ведь вы на мимике легко можете это сделать, ведь вас звуком поддерживают. А Казарин должен отмахиваться от вас. Правая группа хорошо играет: есть и энергия и все видно. Там — хорошая игра. […]

(Еще раз: сцена скандала.)

Вполне законно, и на нас не обидится Лермонтов, если мы один и тот же кусок сделаем «бис» — как, когда пишут романс, повторяют последнюю строчку. А так как театр — та же музыка и та же композиция, то есть переработка авторского текста, который кладется на язык сценический, то давайте сделаем с повтором: «Казарин! Афанасий Павлович, сюда! Скорей!» — и дальше на паузе слышно в этой группе, [как] банкомет кричит: «Казарин, Афанасий Павлович! Сюда!» — и Казарин выходит на этот повтор. А то, когда разбились на группы, там, направо, — хорошее начало, а здесь — ничего нет, и Гайдарову трудно вступать. (Повторение сцены до скандала — четыре раза.)

{372} Левая группа, будьте темпераментны, но не забудьте, что эта сцена — не сцена на Яузе из «Царя Федора». Все же это пьеса фрачная, не теряйте элегантности. А у вас уже здесь такая драка, что ужас. Не теряйте стиля, а то выгонят и меня и вас из Пушкинского театра. […]

Я прошу вас отметить следующее: насколько в первой части было ясно, что была буря в стакане воды, то есть в первой половине сцены из-за каких-то мелочей, из-за каких-то мелких штучек были недоразумения, игра была спорная, крикливая, азартная — что хотите; но для меня, для зрителя, она была не столь интересна. Обычное явление: тот передернул, тот неверно сумму поставил — сказал, что 100 рублей, а поставил 50 и т. д. Но когда ввязывается в игру Арбенин, как только он сел за стол, нужно делать постепенно отпадение от карточного стола людей, которые сильно проигрывают. Как только сел Арбенин, счастье повалило ему, а несчастье повалило на голову всем остальным — не буквально всем, на сто процентов, но, во всяком случае, не меньше семидесяти процентов проигрыша. Началась игра; вдруг — бац! — Судовский проиграл, и вот очень важно, как он встал и как бросился здесь на диван. А потом подошел к столику и пьет вино. Бац! — еще кто-то проиграл, встает тоже, сыпанул груду золота на стол и уходит мрачный, закуривает трубку и т. д. Так постепенно нужно, чтобы редела толпа у стола. Тогда будет понятно: «Столпились в кучку все — кажись, нашла гроза…» […]

Ведь это первая картина. Это очень важно, это начало спектакля. Ряд фигур великолепен; хорош Урванцов, Фокин, Кузнецов хорошо говорит, но есть и ряд неудач. Тимофеев не играет сцену отчаяния. Надо прочесть какие-то сцены у Лермонтова — «Фаталист», и вы поймете, что происходит. Прочтите Достоевского, повесть «Игрок», — обязательно надо прочесть что-то, тогда у вас появится вкус играть эти сцены. Прочитать «Пиковую даму» Пушкина — карточная игра у Нарумова. Эти сцены нужно накопить в себе, это ваш материал, из которого вы будете черпать.

Я не уйду сегодня отсюда, пока эта сцена не будет у нас на «ять» идти, потому что эта сцена простая, но требует только внимания. […]