1 Октября 1938 года Дневная репетиция

Мейерхольд. Банкомет — он должен иметь биографию, он должен помнить о ритме. Надо знать, что спектакль этот в стихах, торжественный; театр построен Росси. Банкомет в первой картине — начало спектакля. Нужно вступить в спектакль, сделать начало. Спектакль это строй, гармония, ансамбль. Пока не надо делать образа, не торопиться, надо почувствовать музыку спектакля, иначе [этим образом], возможно, нужно будет пожертвовать ради всего спектакля, ибо он будет звучать не в тон. Надо думать обо всем: о тембре, о возрасте — было ведь так, что в восьмой картине вместо бала была комсомольская вечеринка. […]

Вопросы темпа!! Если это в игорном доме, то там страсти и медлительность иная, если она и есть. В игорный дом ходят с волнением, как болельщики на футбол.

Разговор Казарина и Арбенина не тяжелить, Спинозы тут нет. Все страстно в этом доме, даже на чай берут страстно, мальчик карту поднимает страстно.

«И позабыл товарищей своих» — надо выделить музыкально глагол, так как рифма «своих — других» и так слышна.

{322} «Шприх» — должно прозвучать как нарицательное и, кроме того, это фамилия. Надо им выстрелить, с силой вытолкнуть это имя из губ. (Гайдарову.) Произносить эту фамилию без мягкого знака на конце.

«Адам Петрович!» — позвать, Шприха издали.

«Арбенин» — тоже представить громко, чтобы в зале звучало: «Шприх — Арбенин» — сопоставление.

Первый монолог Казарина должен определить его как человека острого ума, парадоксалиста, способного на эпиграмму. Монолог произносит в спокойствии, но в позе денди, с блеском. Блеск должен преобладать. Зритель должен наблюдать за блеском глаз, за манерой держать трость, если таковая имеется.

Эта сцена должна напомнить разговор Чацкого на балу, когда он расспрашивает о присутствующих.

(Юрьеву.) Арбенину вести сцену чуть легче, не так мрачно, немного от Чацкого, слегка высмеивая.

Казарин должен говорить эпиграммами — эффект прибережен к концу фразы, он слегка покачивается. […]

У Казарина вообще надо убрать камерность.

Улыбка у Шприха злобная, глаза — стеклярус.

Шприха не мельчить!

{323} Если человек надевает фрак, он говорит иначе, чем без него, даже с домработницей говорит по-фрачному.

«Баста» и «Убита» — две коды. Это повторы, эти два слова перекликаются, банкомет уготовит эту игру.

Хозяин — это маска, несущая театральную функцию. Он должен сказать как король Лир: «Пойдемте, господа!»

У князя должна вылететь фраза: «Что ж сделал муж?» — она не поет внутри, она летит как плевок. У князя фразы — раздражители, он их бросает как дрова в потухающий костер, нет, как керосин, а не дрова. [У Болконского вялые согласные.]

Казарин должен так же звонко говорить, как князь. Он должен подражать голосу князя. «Что ж сделал муж?» — в этом слове тяжесть.

У Арбенина должно прозвенеть: «И обольстителя с пощечиной оставил». «Обольстителя» сказать так, чтобы публика сказала: «А, обольститель — вот, кто он». (Юрьев говорит, что было иначе, но соглашается, что и это интересно. Вс. Э. говорит: «Пусть будет впечатление мордобоя от этого обольстителя».) Произнести обольститель — раздельно, чеканя.

Князь в разговоре с Ниной должен избегать ростановской красивости, он должен быть Чайльд Гарольдом. Надо сумрачность: сожжены корабли, все потеряно, он уже в думах об отъезде.

Неизвестный: «Арбенина нельзя ли видеть?» — все слова легче, только Арбенина выделить.

{324} Неизвестный: «Мы пришли подружиться» — это выделить, чтобы шорох в зале.

Нельзя, чтобы Неизвестный пужал людей, он не должен ходить так, как выходец из гроба. Не делать «Праматерь» Грильпарцера, не делать таинственных интонаций.

Неизвестный знает правду, он подсмотрел на балу, нужны интонации испанской драмы, где все таинственно и есть наемные убийцы, нужна сцена мести, как в пьесах плаща и шпаги.

«Лицо у вас в огне» — Неизвестный досадует, что князь рано обнаружился, и говорит ему: «Соберитесь!» Князь должен подскочить к зеркалу, чтобы убедиться в том, что лицо у него расстроено.

Две первые реплики Неизвестного — короче, их надо накинуть, но помнить, что вся сцена — на дрожжах страстей. Надо после слов «Я добрый гений» коротко засмеяться: «ха‑ха» — и дальше — бешеный темп. Надо играть как люди в альковах Бальзака, это же отзвук бальзаковских романов.

Неизвестный: «Я покинул все: женщин и любовь»¹⁹⁴ — отсюда бешеный темп. Как Ленский! Надо нестись, надо захлебнуться. Мысль такова: деньги — царь земли. Экспозиции к ней не надо.

Из темпа — кода. «Узнал я истину» — пауза, «Тебе открою» — и в крик: «Ты убил свою жену!» И дальше холодно: «Я все сказал». Испанский театр здесь весь.

У князя — больше надо стремительности, не уподрабнивать все.

«Маскарад» надо дать плакатно.