27 Сентября 1934 года Сцена у портрета графини

Мейерхольд. В сравнении с тем, как я репетировал раньше, я меняю: только после того как [Герман] скажет: «От чудного и страшного лица…», после этого вы двинетесь, чтобы эта фраза обозначила ваш отрыв от портрета. Тогда эта сцена будет гораздо выразительнее.

(Оркестру.) Немножко медленнее, выразительнее при повторении этого a tempo; пусть будет показан этот сценический момент, что он отрывается от портрета.

(Герману.) Как будто с какой-то магической силой вы вывернулись, и тогда фраза будет сразу понята. Такой поворот должен произойти сразу после: «… этого страшного лица» — и застыть на переходе оркестра на новую тему — на старую тему, но в новом изображении.

(Оркестру.) Это значительнее, может быть, потом Самосуд переменит, но нужно, чтобы было осознано дыхание новой сцены.

(Ковальский повторяет сцену у портрета.)

Хорошо! Очень хорошо! И не только повернуться, а сделать один шаг на одну ступеньку и — «Да!», чтобы я понял, что вы теперь пойдете к ней. […]

{138} Сцена графини

(Герману.) «Для кого беречь вам вашу тайну?» — более легативно по движениям, и отворачивается, а потом движение (показ), чтобы пение явилось результатом этого движения.

(Мейерхольд показывает, как держать руку. Напряженная рука, пальцы сжаты все вместе на словах «Если в вашей груди билось когда-нибудь сердце…») Рука — это есть стремление, как будто он хочет коснуться ее плеча.

(Ковальский сделал тот же жест ладонью вверх, Мейерхольд останавливает.) Если рука так, то это уже Ромео, который просит Джульетту о чем-то, а это (ладонь вниз) жест убеждения.

(Мейерхольд несколько раз показывает этот жест рукой и просит Ковальского: «Только не растопыривайте пальцы».) Правая рука к груди: «Скажите, скажите, откройте мне вашу тайну». (Ковальский повторяет.) Хорошо! Хорошо!

У графини постоянное положение: либо будет обморочность, либо будет смерть — отсюда стремление к вытягиванию у нее.

Она может акцентировать свое отношение к нему только палкой. Этот жест палкой достаточно выразит ее испуг, поэтому не нужно играть испуга, мы верим, что она испугана, поэтому такая минимальная игра будет сильнее. У нее пульсирует сердце — 120, а для нее обычно — 40, у нее, у старухи, ослабленное сердце, а тут вдруг 120!

(Ковальскому.) «Скажите мне!» — найдите обязательно опору. Надо отклониться и найти опору в камине. Он переводит этот монолог в план большой значимости, поэтому он отклонится.

Чтобы связать себя с музыкой, после «Зачем вам она?» быстрый переход к камину.

Монолог «Может быть, она сопряжена…» — этот монолог наиболее монументальный, в нем вся таинственность раскрыта. Значимость — это не значит кричать, нужно, чтобы все это было закутано флером таинственности; если же все это просто прокричать — он превратится просто в такого резонера, слишком terre à terre.

(Герману.) Ваша растерянность, ваша неудовлетворенность и внутренняя трагедия — это дает ей возможность не звать людей. Вы так себя по-джентльменски ведете, что ей не нужен колокольчик, чтобы звать людей. Вы ее магией своего джентльменства взяли. Вы пришли не как бандит — брать за горло.

Перемена мизансцены: бег графини не к ширмам, а к двери, дверь оказалась запертой — она бежит к стулу. Не должно быть впечатления, что она специально к стулу пошла, она должна проходить мимо — и вдруг упала на стул.

(Графине.) Вы должны воспринимать аккорд после «Да или нет» как хорал, вы именно опускаетесь на колени для молитвы.