1500 Шагах левее [прежней], у деревеньки Алексинки, чтобы поддерживать связь

между обоими армейскими корпусами маршала Нея и вице-короля Италии Эжена

Боарнэ.

Так прибыли мы, наконец, в линию, [чтобы] атаковать русский кавалерийский

корпус, и исполнили это с такой стремительностью, что оба командира, как наш

генерал Монбрён, так и русский генерал Крейц, осталисьмёртвыми наместе.

Нашим особым противником были русские драгуны; очень многие были зако-

лоты нашими карабинерами с их длинными палашами (Espadons), многие были

взяты в плен. Мы потеряли при этих атаках лишь относительно мало людей, так

как кирасы обеспечивали очень хорошую защиту от изогнутых драгунских сабель.

13 Мафусал (Мафусаил) – потомок Сифа, сын Еноха и отец Ламеха. Возраст его определяется в

969 лет. ТемсамымвБиблии это человек, долее всехживший на свете. 14 33º поЦельсию. 15 Ошибкамемуариста, на самомделе в дивизию входил 4-й шеволежерский полк, а точнее один

его эскадрон. 341

Русские были обращены в бегство, мы остались хозяевами поля боя, так на-

зываемого Семёновского плато, и теперь могли снова некоторое время наблю-

дать, в то время как нам был придан новый командир в лице графа Огюста Колен-

кура – брата обер-шталмейстера. Около 2 часов к нему примчался один

императорский адъютант, и сразу после этого раздалось: «Garde à vous, Sabre en

main, à la charge, au gallop, Marche! (Внимание, сабли наголо, к атаке, в галоп,

марш)», и тут мы ринулись на штурм большого укрепления Раевского, который,

вероятно, был нашпигован 12-фунтовыми орудиями, из которых русские ужасно

быстро стреляли по нам сначала сплошными ядрами, а затем тяжёлой картечью.

Примерно в 800–1000 шагах до цели один такой неудобоваримый чурбан попал в

моего старого сивого коня, который, несмотря на свой пустой желудок, при ужас-

ном громе орудий, вновь стал молодым, и раздробил ему правое переднее бедро

рядом с коленом, так что я сел в песок и не смог принять участия в тотчас после-

довавшем взятии этой сильнейшей неприятельской позиции, на и возле которой

нашли могилу так много тысяч [людей]. Здесь пал также наш храбрый командир,

генерал Коленкур, который, во главе своих людей первым ворвавшись в редут,

встретил смерть от русской ружейной пули.

Когда я вновь поднялся рядомсмоимлюбимымживотным, которое стонало от

муки и при этом ещё так преданно смотрело, я совсем не по-военному заплакал.

Сознаться, я не стыжусь, что несколько раз обнял коня и даже поцеловал. Но, так

как мне не оставалось времени на долгие размышления, я быстро принял реше-

ние, вынул свой пистолет из ольстр и пустил ему в голову пулю, которая так хоро-

шо попала, что его страдания мгновенно прекратились, что доставило мне нема-

лое удовлетворение. Я снял с него седло и уздечку, и ожидал теперь того, что

должно было произойти.

Тем временем наши продвигались всё дальше вперёд, и через совсем корот-

кое время наш полковой врач с несколькими помощниками также оказался рядом

с тем местом, где я находился, и реквизировал меня для оказания услуг. Я отта-

щил свою ношу к амбулансу (медицинской повозке) и тотчас был использован для

того, чтобы помогать разгружать повозки.

Сюда прибывали раненые из нашего полка, частью пешком, частью сидя ещё

на своих лошадях, но частью их также несли; среди последних был мой незабвен-

ный командир эскадрона фон Беркхайм, писаный красавец, 30-летний мужчина

почти 6 футов ростом, урождённый эльзасец, самый дружелюбный и добрейший

офицер, какого я когда-нибудь знал. Картечная пуля ударила ему в нижнюю часть

живота и застряла внутри. Полковой врач хотел попытаться вынуть пулю, но он не

вытерпел и сказал: «Оставьте меня, я чувствую, что должен умереть». Карабине-

ры, которые его принесли, должны были возвратиться к полку, а я остался возле

него, после того, как мы постелили ему немного соломы и положили ему под голо-

ву моё большое седло. Бедный человек прожил ещё целый час, в течение которо-

го он переживал ужаснейшие муки. Он подарил мне на память свои золотые часы

и при этомна прощание дружески пожалмне руку.

Когда он навеки закрыл глаза, я горько заплакал, так как в лице этого господи-

на фон Беркхейма я потерял своего второго отца. К сожалению, я не смог его по-

хоронить; я должен был ограничиться тем, что вытащил из-под него половину со-

ломы, на которой он лежал, и накрыл ей его тело. Эта горсть соломы была, таким

образом, саваном, гробом и могилой одного из благороднейших и подающих на-

дежды людей. А сколь много других способных солдат ещё скончалось этим смер-

тоноснымднём 7 сентября!

Ежеминутно к нашему амбулансу прибывали новые тяжело раненые, чаще

всего тяжёлой картечью; поначалу их довольно аккуратно перевязывали, но за-

тем, при большой массе раненых, корпии стало не хватать, вынуждены были за-

менять её паклей, что, вероятно, могло произвести умногих сильные воспаления.

Капитану нашей 6-й роты, чрезвычайно сильному человеку, который во время

кантонирования нашего полка в Крефельде стоял на квартире у господина Лен-

дерса в замке Неерзен, который мог собственными руками сломать толстенную

подкову, а железную трость согнуть между пальцами правой руки, картечная пуля

вырвала оба глаза и часть носа; мы оставили его с этой ужасной раной ещё жи-

вым – что с нимслучилось, я не знаю16

.