Последняя гражданская война

18 июля 1585 года Генрих III представил в Парижский парламент эдикт, который санкционировал заключенное в Немуре соглашение с Лигой. Этот эдикт отменял все изданные ранее эдикты об умиротворении, запрещал отправление протестантского культа, лишал протестантов права занимать какие бы то ни было публичные должности, обрекал на изгнание протестантских пасторов и предписывал возвращение короне всех крепостей. После этого Генрих III сразу же направил к Генриху Наваррскому посольство в составе нескольких теологов, дабы те в последний раз попытались уговорить его обратиться в истинную веру. Посланцы короля встретили прохладный прием не в последнюю очередь из‑за того, что заодно потребовали возвратить крепости. В ответ они получили решительный отказ. Перед лицом неизбежной войны Генрих Наваррский и Конде заключили союз с умеренными католиками, выступавшими за примирение различных политических и конфессиональных группировок и национальное единство Франции.

Папа Сикст V лично вмешался во французские дела. Понтифик не одобрял действия Гизов, в которых усматривал мятеж против законной власти, но считал своим долгом поддержать защитников католицизма. Он намеревался вести войну против ереси под руководством и авторитетом Генриха III, из‑за чего поначалу попал в двусмысленное положение, показавшись подозрительным лигёрам, поскольку защищал авторитет короля, но при этом не пользуясь доверием и у верных роялистов, подозревавших его в тайном пособничестве Лиге. Тогда папа уточнил свою позицию. 9 сентября 1585 года он издал буллу, в которой объявлял Генриха Наваррского и принца Конде, еретиков и вероотступников, отлученными от церкви. Генрих лишался своих прав, званий и наследственных родовых владений. О притязаниях на наследование французского престола не могло быть и речи. Булла была незамедлительно переведена на французский язык и опубликована в Париже для всеобщего ознакомления.

Даже многим католикам эта санкция показалась чрезмерной. Генрих Наваррский, не позволяя, как говорили его сторонники, выбить себя из седла, предложил вынести рассмотрение этого вопроса «на свободно и законным образом созванный собор, и если папа не согласится, то считать и объявить его истинным антихристом и еретиком». Таким образом, последствия публикации буллы оказались далеко не теми, на какие рассчитывал папа. Подливало масла в огонь и то, что Парижский парламент, устыдившийся зарегистрировать без предварительного обсуждения эдикт от 18 июля, подал королю протест, делающий честь его авторам. В этом обращении, в частности, говорилось: «Даже если бы ли‑гёры имели достаточно сил для искоренения реформатов, вашему величеству не следовало бы прибегать к ним, тем более что преступление, кое намерены вы покарать, является делом совести, в отношении которой не полномочны железо и огонь и для обращения с которой потребны иные, более уместные средства». Обращение парламента к королю ясно показало реакцию французов на действия папы и попытки иноземного вмешательства в национальную политику Франции. Тем, какой ход приняло развитие событий, больше других была удручена королева‑мать, которой оставалось лишь сокрушаться по поводу беспомощности своего сына‑короля.

И все‑таки обращение парламента не получило должного отклика в обстановке разгоревшихся конфессиональных и политических страстей. Началась восьмая гражданская война – «Война трех Генрихов». Номинальной целью этой войны было приведение в исполнение положений Немурского договора, предусматривавших возвращение протестантами крепостей, временно предоставленных в их распоряжение. В действительности же ставка была гораздо больше: речь шла о том, кому быть хозяином в распавшейся на части Франции. Генрих III, хотя и являлся королем, оказался в худшем положении, почти без средств для ведения войны. Напротив, Гиз, душа Лиги, находился на содержании у Филиппа II. Чтобы не отстать от него, Генрих Наваррский заручился поддержкой королевы Елизаветы Английской и протестантских князей Германии. Последние не только давали ему субсидии, но и поставляли наемников для пополнения войск.

Отдавая себе отчет в том, что теперь гугеноты представляют собой грозную военную силу, Генрих III в очередной раз переменил свои планы и пошел на сближение с королем Наваррским. Генрих Гиз сначала было забеспокоился, как бы два других Генриха не договорились друг с другом, но вскоре выяснилось, что беспокоиться не о чем. И опять Екатерине пришлось вести от имени Генриха III переговоры, которые по заключении перемирия проходили с середины декабря 1586 года в замке Сен‑Брис, расположенном между Коньяком и Жарнаком. Генрих Наваррский тем охотнее пошел на заключение этого перемирия, что, как он верил, время работает на него. При этом он не смог отказать себе в удовольствии помурыжить тещу, заставив ее более двух недель томиться ожиданием в Сен‑Мексане, где первоначально была назначена встреча. Престарелую больную королеву‑мать он довел до того, что та в отчаянии воскликнула: «Да он издевается надо мной!» Каков был уровень доверия между договаривающимися сторонами, можно судить хотя бы по тому, что на свидание с тещей король Наваррский приехал в сопровождении четырехсот всадников, всегда находившихся в состоянии боевой готовности, а та, приветственно обнимая зятя, прощупывала, не носит ли он под камзолом кольчугу. Угадав ее мысли, Генрих со смехом расстегнул камзол и, показывая на свою обнаженную грудь, сказал: «Смотрите, мадам, я ничего не прячу».

После этого завязался разговор, о содержании которого нам известно из отчета, направленного Екатериной Медичи Генриху III. Смысл беседы сводился к тому, что собеседники пытались выведать намерения друг друга, рассыпаясь при этом в комплиментах и заверениях в совершеннейшем почтении. При этом не было ни малейших шансов прийти к соглашению, поскольку королева‑мать не привезла никаких более конкретных предложений по урегулированию, чем такое: «Ну что, сын мой, совершим доброе дело?» Тот с готовностью ответил: «За мной, мадам, дело не станет; того же и я желаю». И далее:

–    Так скажите же, чего именно вы желаете!

–    Я желаю, мадам, того же, что и ваши величества.

–    Оставим эти церемонии! Прямо скажите, чего вы требуете.

–    Мадам, я ничего не требую и прибыл сюда лишь для того, чтобы получить от вас распоряжения.

–    Да полно вам, вносите предложения!

–    Мадам, у меня нет предложений.

И так далее, день за днем. Тем не менее Генрих Наваррский не прерывал этот диалог глухих, чтобы дать немецким рейтарам необходимое время прийти к нему на помощь. В течение трех месяцев он как мог развлекал свою тещу. Наконец 15 марта 1587 года он предложил ей помощь французских и немецких протестантов, дабы восстановить авторитет короля, подорванный действиями Лиги, и обеспечить его подданным длительный мир. Полагая, что зять потешается над ней, Екатерина Медичи тут же положила конец переговорам. Они расстались, чтобы больше уже никогда не свидеться.

Война возобновилась. Генрих III и Екатерина оказались заложниками подписанного ими в Нему‑ре соглашения. Положение короля в Париже с каждым днем становилось все более невыносимым. Ли‑гёры ни во что не ставили его – настоящим королем Парижа был герцог Гиз. Не добавляли Генриху III оптимизма и «политики», заявлявшие, что при помощи гугенотов они избавили бы его от тирании Генриха Гиза. Дабы показать, что он еще хозяин в собственном королевстве, Генрих III потребовал, чтобы Гиз и Эпернон примирились. Жуаёз получил приказ оттеснить короля Наваррского в Беарн, тогда как Гиз отправился оборонять восточные границы от немецких рейтар. Король, надеявшийся на победу Жуаёза и на поражение Гиза, подался на Луару, где принял под свое командование резервную армию. Эта позиция позволяла ему в нужный момент вмешаться там, где военная удача благоприятствовала бы ему. Генрих Наваррский, желавший успеха немецким рейтарам ничуть не больше, чем король Французский – Лиге, тем не менее нуждался в этих иностранных контингентах, тогда как Генрих III опасался иностранной оккупации своего королевства.

Однако военные действия стали развиваться совсем не так, как хотелось бы Генриху III: его любимчик Жуаёз потерпел при Кутра сокрушительное поражение от Генриха Наваррского, а герцог Гиз, напротив, разгромил войско германских наемников‑лютеран, шедших на подмогу Наваррцу. Оба эти события в равной мере огорчили короля, хотя победа Гиза над еретиками должна была бы порадовать его, объявившего себя поборником католицизма. Не такова была королева‑мать: она от всей души поздравила герцога с очередным ратным успехом. Ненависть сына к Генриху Гизу сильно тревожила ее. Теперь, когда королевская армия была уничтожена при Кутра, жизненно важным становилось сохранение альянса с Лигой. Отныне, полагала Екатерина, главная угроза трону Валуа исходит от Генриха Наваррского и его гугенотов, провоцирующих иностранное вторжение во Францию.

Если и прежде Лига, по образному выражению Л’Этуаля, была на коне, то теперь она вознеслась еще выше. С королем лигёры разговаривали тоном, не терпящим возражений. Они ультимативно требовали от него точного исполнения положений Не‑мурского договора, изгнания Эпернона и того, чему всегда решительно противилась Екатерина Медичи – введения во Франции инквизиции. Наконец, Лига требовала объявить вне закона всех французских еретиков, и в первую очередь Генриха Наваррского. Генрих III, не зная, на ком еще сорвать свою злость, обрушился с упреками на мать, обвиняя ее в провале переговоров, которые она вела по его поручению. Этот негодный правитель снимал с себя всю ответственность за несчастья, обрушившиеся на его королевство. Такова была его благодарность за всё, что сделала для него мать. Впрочем, в своей слепой, всепрощающей любви к сыну Екатерина и на сей раз скорее готова была признать себя виноватой перед ним, нежели хотя бы намеком выразить свою обиду на него...