2.2.4. Коммуникативные типы парадиалога

Эта комедия продолжается, и мы в ней участвуем.

В. В. Жириновский Выступление в Госдуме 27.04.1994

Можно ли считать парадиалогом разговор, в котором один из участников симулирует диалог, а другой пытается его постро­ить? Как, например, в случае разговора Проханова и Янова, или Жириновского с каким-либо серьезным политиком в Думе? По нашему мнению, да. Это мы считаем одним из двух основных жанров парадиалога, а именно абсурдистским парадиалогом в отличие от нонсенсного парадиалога. Поясним эту несколько искусственную терминологию.

Представим себе, что два собеседника искренно пытаются, но не могут выстроить диалог. В этом случае он может оказаться абсурдным диалогом, но он не будет парадиалогом. Еще раз это зафиксируем: вполне возможно взаимопонимание собеседников относительно отсутствия взаимного понимания предмета разго-

148

вора. Или выражаясь иначе: антагонизм позиций может вести не к парадиалогу, а к абсурдности диалога. Такой (абсурдный) диалог мы будем также называть неудачным диалогом, имея в виду многозначность этого термина.

Здесь имеет смысл ввести несколько дистинкций. Во-первых, как мы видели это выше у французского лингвиста Ф. Жака, есть смысл различать между правильными и неправильными диалогами. Под неправильными мы понимаем все диалоги, ко­торые ведут к формулировке семантических и прагматических бессмыслиц. О них мы говорили выше. Таким образом, непра­вильность есть для нас в широком смысле лингвистическая (се­миотическая) категория.

В класс неправильных диалогов попадают как абсурдные (неудачные) диалоги, так и парадиалоги. От абсурдного диалога парадиалог отличается беспредметностью установок его участ­ников. Другими словами, здесь не выполняется одно из главных условий нормального диалога - установка участников коммуни­кации на поиск истины, на рассмотрение сути дела.

В отношении парадиалогов мы предлагаем еще одну дис-тинкцию. Если хотя бы один из собеседников настроен на бес­предметный разговор, мы имеем парадиалог, а именно, абсур­дистский парадиалог. Он предполагает, что другой участник преследует предметную стратегию разговора, настроен на диа­лог. И вся интрига такого парадиалога - крушение этой его интенции, сведение ее к абсурду. Как правило, эта парадиало-гическая «трагедия» предполагает реальную коммуникативную ситуацию, но нельзя исключить и возможность собеседника с предметной установкой в фиктивной ситуации (к примеру, ког­да он не знает о ее фиктивном статусе).

Абсурдность парадиалогу может задаваться и в другой фор­ме: семантической абсурдностью темы-проблемы (к примеру, когда Е. Киселев на НТВ в середине 90-х гг. мучался вопро­сом: какая из ветвей дома Романовых действительно претендует на российский престол?) или ее прагматической абсурдностью (разговор о «правовой политике» с пробравшимися во власть криминальными авторитетами), или нелепостью коммуника­тивной рамки диалога (обсуждение в стенах Госдумы вопросов, не относящихся к ее компетенции, чем были полны думские речи Жириновского и Марычева). Во всех этих случаях имеет место (по крайней мере, у части коммуникантов) предметная установка на диалог, но она сводится к абсурду. Здесь всегда

149

имеет место - так или иначе, необязательно в форме доказа­тельства или даже вербальной форме - операция reductio ad absurdum.

Такая операция предполагает предметность самой коммуника­ции. Под предметной коммуникацией мы подразумеваем комму­никацию вокруг тем, проблем, вопросов, интересов и т. д., сущест­вующих независимо от коммуникантов и процесса их коммуника­ции. Фиктивная коммуникация оперирует с предметами, статус которых маркирован как вымысел или является неопределенным. Неопределенным в том смысле, что собеседникам не интересно, каков действительный онтологический статус темы (предмета) их разговора¹.

В отличие от абсурдистского, нонсенсный парадиалог как правило имеет место в фиктивной коммуникации (телешоу В. Соловьева - типичный пример). Но можно вполне предста­вить себе парадиалогический нонсенс и в серьезном (по опре­делению) коммуникативном обрамлении (как, например, в рос­сийской Государственной Думе). Главной отличительной чертой парадиалогического нонсенса выступает здесь беспредметность интенций участников разговора. Однако очевидно, что когда оба или много участников коммуникации преследуют беспредмет­ные установки, это косвенно характеризует и общие рамочные условия их общения (в данном случае - парламент страны). Ре­альное, как известно, не всегда так реально, как оно мнит. В этом смысле удельный вес парадиалогов в рамках данного по­литического института может с большой точностью показать, каков его реальный властный статус.

Резюмируя, можно сказать так: достаточно, чтобы один из участников разговора имел беспредметную установку, чтобы имел место парадиалог. С другой стороны, если хотя бы один из участников разговора имеет предметную установку, парадиа­лог никогда не будет коммуникативным нонсенсом, но только абсурдом.

Различие между абсурдистским и нонсенсным парадиалогом является квазижанровым различием, отдаленно напоминаю-

¹ Разумеется, этим мы упрощаем ситуацию, ибо различие фиктивного и реального - вопрос особый, имеющий не только долгую историю в филосо­фии (как, например, вопрос о фиктивных объектах в феноменологии), но также и крайне актуальный сегодня в целом ряде наук, в связи с проблема­тичным онтологическим статусом виртуальных объектов. Эти вопросы мы здесь специально обсуждать не будем, хотя весь комплекс связанных с этим сюжетов играет важную роль и в сфере политической коммуникации.

150

щим различие между трагедией и комедией. Но более близкий нам аналог этой дистинкции - вводимое П. Бурдье различие между «истинно ложными» и «ложно истинными» теледеба­тами. Первый тип дебатов, как их описывает французский социолог, явно обнаруживает черты легковесного, непринуж­денного нонсенса. Это тот случай, когда политики, которые «друг друга хорошо знают, которые вместе обедают и ужи­нают», разыгрывают перед публикой спектакль политической конфронтации по какому-либо, причем необязательно реаль­ному, вопросу. Этим они занимаются почти как профессио­нальные актеры, по всем правилам театрального искусства. Их деятельность на телевидении позволяет себя описывать в артистических терминах: сцена, закулисье, концерты, гастро­ли, поклонники и т. п. Причем любопытно, что Бурдье указы­вает на тесную связь реального поведения этих политических артистов с виртуальным поведением их двойников в переда­че «Куклы» французского ТВ, прямой аналог которой стали «Куклы» российского «НТВ» 90-х гг.¹

В отличие от «истинно ложных» диалогов, ложных даже по внешним своим признакам, описываемый Бурдье тип «ложно истинных» дебатов обнаруживает сходство с абсурдистскими парадиалогами. Внешне они кажутся настоящими диалогами. В них могут участвовать солидные люди, не без предметной ус­тановки на разговор, даже тема дебатов может быть реальной и реально конфликтной. Но это не спасает «ложно истинные» дебаты от их статуса пара- или псевдодиалога.

В качестве главных причин этой ложности Бурдье называет то, что относится к общей беспредметности их коммуникатив­ной рамки - «серию операций цензуры»². Эта цензура осуще­ствляется коммуникативным доминированием ведущего, его правом давать и отбирать слово, менять тему разговора и т. д., а также заранее подготовленным сценарием беседы и драматурги­ческим сообщничеством ее участников, что не оставляет места для «для импровизации, для свободы необузданного, слишком рискованного для ведущего и его передачи, слова»³. В этом же направлении работает и «логика языковой игры», свойственной самому жанру ток-шоу: это должна быть «демократическая дис-

1 . Вурдье П. О телевидении // О телевидении и журналистике. М.: Фонд «Прагма­тика культуры», Институт экспериментальной социологии, 2002. С. 46-47. 2. Там же. С. 48 и далее. 3. Там же. С. 52.

151

куссия, представляемая как бой на ринге: в ней должен быть герой, злодей, схватка между ними» и т. д.¹

Еще одним аналогом вводимого нами различия между аб­сурдистским и нонсенсным парадиалогом является различие между литературой нонсенса и абсурда, которое проводят неко­торые зарубежные и отечественные авторы.

Так, Е. Падучева при анализе сказок Л. Кэрролла замечает, что «при всех многочисленных схождениях нонсенса и абсурда (в обоих случаях язык выдвигается в центр внимания.., ком­муникация оказывается одной из ведущих тем..., тема дефект­ной коммуникации связана с проблематикой тождества героя самому себе...) имеется и существенное различие, состоящее в том, что у Кэрролла дефектная коммуникация имеет фоном аб­солютную психологическую нормальность - быть может, даже нормативность поведения героев (по крайней мере, главного ге­роя - Алисы). Тем самым у героев Кэрролла источники ком­муникативных затруднений обычно чисто языковые, так что собственно лингвистические аспекты коммуникации предстают в более чистом виде»². Другими словами, Падучева связывает литературу абсурда, в отличие от литературы нонсенса, с пато­логиями и аномалиями более широкого по сравнению с речью контекста.

Сходную точку зрения развивает голландский филолог и ли­тературовед Вим Тиггес. «В нонсенсе, - пишет он, - язык творит реальность, а в абсурде язык репрезентирует бессмысленную реальность»³. Наиболее точно, на наш взгляд, специфику нон-сенсного дискурса, в том числе и парадиалогического нонсенса, выразил в своей неопубликованной диссертации немецкий фи­лолог Р. Гильдебрандт: «Нонсенс есть по сути своей алогичная и эмоционально индифферентная форма проявления литературно­го комизма, в которой особенности английского национального юмора проявляются в нетенденциозной, творческой игре, и ко­торая посредством дистанцирующего отчуждения и комических речевых эффектов стремится достичь эстетического удовольст­вия без эмоциональных обязательств (Engagement)»⁴.

¹ Там же. С. 53.

² Падучева Е. В. Тема языковой коммуникации... С. 77-78.

³ Tigges W. An Anatomy of Literary Nonsense. Amsterdam: Rodopi, 1988. P. 128.

⁴ См.: Hildebrandt R. (1962). Nonsense-Aspekte der englischen Kinderliteratur. Цит. по: Tigges W. An Anatomy of Literary Nonsense... P. 18.

152

Разумеется, упомянутые Гильдебрандтом «особенности анг­лийского национального юмора» можно без натяжек обобщить _с учетом, например, русской традиции обернутое¹. Ключевым здесь остается понятие «engagement», которое у И. Гофмана, как мы видели, играет важнейшую роль в создании духа раз­говора. Отсутствие этого элемента ведет к утрате и того духа, что ментально скрепляет партнеров по настоящему диалогу. От­сутствие серьезной эмоциональной вовлеченности есть один из верных признаков парадиалогического нонсенса.

Конечно, приведенные здесь характеристики парадиалогическо­го абсурда и нонсенса требуют уточнений. Но нам представля­ется, что независимо от того, как точно мы проводим это раз­личение, главными критериями основных типов ненормальных диалогов (абсурдных диалогов и парадиалогов) являются два:

• интенции, намерения участников общения (имеется или нет предметная установка);

• онтологический статус коммуникативной ситуации (пред­ метная или фиктивная ситуация).