§ 4. Человек и общественный статус: испытание социумом.

4.1. "Нахлебник".

Пьесу "Нахлебник" И. С. Тургенев написал после "Неосторожности", "Безденежья", комедии "Где тонко, там и рвется". Каждая из предыдущих разрабатывала особый тип конфликта: философско-психологический в "Неосторожности", философско-бытовой в "Безденежье" и любовно-психологи-ческий в "драматической пословице". Теперь писателя заинтересовало социальное бытие человека, степень его влияния на личностные качества людей. Возникла необходимость включить в контекст драматургических размышлений еще один вариант несоответствия между желаемым и действительным, а именно: расхождение, несовпадение общественного статуса человека и его внутренних притязаний. Социальная ущербность станет основой существования главных действующих лиц в трех пьесах Тургенева: "Нахлебник", "Холостяк" и "Провинциалка". Сразу обращает на себя внимание сходство их названий, состоящих из одного слова и указывающих на положение центральных персонажей в обществе с точки зрения материальной состоятельности, семейного статуса, места в структуре цивилизации. В "Нахлебнике" мотив унижения как вынужденной формы существования человека зафиксирован заглавием пьесы, на нем сделан акцент и в афише произведения. До "Нахлебника" Тургенев не использовал таких развернутых характеристик действующих лиц при их перечислении. Помимо возрастных данных, привычных для писателя, в афише раскрыты и прямо представлены нравственные черты почти всех персонажей, их моральные качества. Следовательно, автору важно заранее сформировать читательское отношение к большинству героев, не направляя сценическое внимание на постижение их человеческой сути. Из афиши "Нахлебника" видно, что "заселяют" пьесу люди в основном жестокосердные, не знающие жалости и сострадания, причем на разных уровнях социальной значимости, от господ до слуг. Первые представлены Павлом Николаевичем Елецким, петербургским чиновником, который "холоден, сух, неглуп, аккуратен . Человек дюжинный, не злой, но без сердца"; Флегонтом Александрычем Тропачевым, богатым помещиком, бывшим кавалеристом, "по природе грубоватым и даже подловатым". При нем "нечто вроде адъютанта", Корпачев, "очень глупый человек". Слуги охарактеризованы с не меньшим вниманием. Нарцыс Константинович Трембинский, дворецкий и метрдотель Елецких, "пронырлив, криклив, хлопотлив. В сущности, большая бестия"; управитель Егор Карташов, "пухлый, заспанный человек. Где можно крадет"; кастелянша Прасковья Ивановна, "сухое, злое и желчное существо" (249; II, 114). На этом мрачном фоне выделяются характеристики Ольги Петровны Елецкой, жены петербургского чиновника, хозяйки имения, которая названа "добрым, мягким существом", да Ивана Кузьмича Иванова, очень бедного соседа, "смирного и молчаливого существа, не лишенного своего рода гордости" (249; II; 114). Только один персонаж не снабжен никакими авторскими комментариями относительно его нравственных качеств - Василий Семеныч Кузовкин. О нем сказано только, что "носит сюртук со стоячим воротником и медными пуговицами", а до этого даны сведения о его бесправном положении, несмотря на благородное происхождение: "дворянин, проживающий на хлебах у Елецких" (249; II; 114). Сам автор исключение образа Кузовкина из общей схемы афишного знакомства объяснял в беловом автографе следующим образом: "Эта роль назначена Михайле Семенычу (Щепкину - С. П.); следовательно, мне прибавлять нечего. Он из нее сделает все, что захочет" (254; 21). Однако прослеживается в этом и более значимый художественный смысл. Кузовкин - персонаж центральный, о чем свидетельствует заглавие пьесы и совпадающие с ним сведения из афиши о положении Василия Семеныча в чужом доме, именно его чувства и поступки определяют движение действия. Автор "минус-приемом" сразу выделяет его из общего ряда, заставляя обратить на этот персонаж более пристальное внимание и именно на нем сосредоточить основной интерес читателя. В развитии образа Кузовкина просматриваются три действенных стадии, связанных со сменой мотивационных моделей поведения персонажа: унижение (приживала и шут), бунт-признание (мститель), благородный отец, жертвующий своим самолюбием во имя счастья дочери. Первый этап сценического повествования о Кузовкине - самый длительный и обстоятельный. Тематически он связан с широко распространенным явлением российской действительности того времени: иждивенчество разорившихся дворян в домах богатых собратьев, получающих власть над душой и телом тех, кого они приютили. В "Записках охотника" у Тургенева образы таких несчастных тоже встречаются: старик Федор Михеич ("Мой сосед Радилов"), в свои семьдесят лет пускающийся в пляс по мановению руки хозяина, Тихон Недопюскин ("Чертопханов и Недопюскин"), выпивший "по капле и до капли весь горький и ядовитый напиток подчиненного существования" (249; III, 282). В пьесе "Нахлебник" невыносимость подобного существования раскрывается через отсутствие у главного героя личного пространства, своего места в этом огромном барском доме (читай - во всем мире). При первом появлении Василия Семеныча в суматохе ожидаемого приезда хозяев имения дворецкий ему милостиво разрешает: "Вы можете тут в уголку посидеть" (249; II; 118); когда Иванов зовет Кузовкина спрятаться ото всех в комнату Василия Семеныча, тот отвечает: "В мою комнату нам теперь идти нельзя. Там теперь белье разбирают... Перин тоже много нанесли" (249; II; 119). Потеря жизненного пространства сопряжена с потерей имени. Кузовкин ведь долго не поправляет Ольгу Петровну, забывшую его отчество, и покорно откликается на другое, ему не принадлежащее. На вопрос же друга, почему он не поправит хозяйку имения, с досадой отвечает: "Экой ты, Ваня! Ну, что ж тут такое - Петрович, Семеныч, ну, не все ли равно; ну, сам посуди, ты ведь умный человек" (249; II; 124). Не говорит ничего Кузовкин и Елецкому, обратившемуся к нему за столом как к Василию Алексеевичу (249; II; 138). Даже реплику Тропачева: "Ну, как вы поживаете, Имярек Иваныч?" - воспринимает спокойно и даже отвечает на нее: "Помаленьку-с" (249; II; 134). Рабская покорность Кузовкина распаляет окружающих, пробуждает некий гнусный инстинкт человеческой природы, заставляющий испытывать власть над слабым, зависимым и беззащитным. В сцене завтрака Тургенев показывает, как в эту недостойную игру глумления над Кузовкиным, которую затеял Тропачев, включаются все: и петербургский "цивилизованный" чиновник Елецкий, и молодой лакей Петр. Бывший кавалерист не раз уже выставлял на общее посмешище Василия Семеныча, он со знанием дела подливает нахлебнику вина и обещает Елецкому: "Погодите... neus allons rire (мы повеселимся). Он довольно забавен - только надо его подпоить" (249; II; 134). Тропачев начинает расспрашивать бедного Кузовкина о тяжбе за владение селом Ветрово. Для Василия Семеныча - это мечта о собственном доме, надежда на обретение места в мире, возвращение достоинства. Поэтому он готов бесконечно рассказывать о всех деталях тяжбы, делиться длинной историей о смене владельцев деревни. Горячность изложения, не нужные никому подробности вызывают гомерический смех за столом. Но Тропачеву этого мало - он пытается заставить Кузовкина петь и плясать. Нахлебник, стараясь спасти свое достоинство, отвечает: "Я вам не шут дался...". Тропачев тут же доказывает ему обратное. Окончательно споив Василия Семеныча, он прилаживает колпак к голове осоловевшего пожилого человека. Нравственное сопротивление Кузовкина сломлено, ему наглядно продемонстрировано, что он - шут. Древняя забава властьимущих обрела в этой сцене воплощение жестокого генетического напоминания, а сам эпизод, как он выстроен у Тургенева, заставляет задуматься о неистребимости во взаимоотношениях между людьми проявлений духовного насилия, власти сильного над слабым. Дальнейшее развитие действия обращает к другой мысли - чем сильнее унижение, тем вероятнее жестокость ответного удара. Этот момент в развитии образа Кузовкина - самый короткий, но и самый выразительный, как и полагается кульминационному эпизоду. Тургенева здесь интересует не мелодраматический эффект (Василий Семеныч открывает, что он отец Ольги), а глубина психологических процессов, происходящих в душе человека, который пытается избавиться от своей социальной малости. Признание становится формой мести, доказательством своей значимости. Как отмечает И. Серман, в этой сцене мы видим ситуацию, когда "жертва" и "тиран" поменялись местами. &;lt;...&;gt; Униженный стал унизителем. Насмешники могут испытать горечь, которую Кузовкину приходилось терпеть всю жизнь" (213; 105). Второй акт целиком посвящен реабилитации Василия Семеныча. С одной стороны, он раскаивается в содеянном, с другой - открывает в себе глубины человечности и сострадания. Он приносит свои амбиции, притязания на значимость в жертву счастью дочери. Преодолев соблазн социального реванша, Кузовкин раскрывается как человек, не растворивший свое достоинство в унижении и угодничестве. Забота о о дочери позволила ему сохранить лицо, вернуть полное имя (он наконец находит в себе силы поправить Ольгу Петровну, напомнив свое настоящее отчество). Не страх руководит решением Кузовкина отказаться от своих слов, а желание оградить дочь от потрясений. Взамен он получает право рассказать Ольге Петровне свою жизнь, избавиться от груза прошлого и его страшной власти над собой и узнает, что такое сострадательная забота дорогого тебе человека. "Я успела оценить вас, Василий Семеныч", - говорит Ольга (249; II; 167), и с этой оценкой готов согласиться читатель. От сострадания и жалости в первом действии Тургенев направляет нашу эмоциональную реакцию к возникновению чувства уважения к Кузовкину, к тому, чтобы открылось внутреннему взору богатство его натуры, конфликтующее с бедностью социальной роли этого человека. Второй акт в раскрытии данного противоречия как основного в пьесе имеет важное смысловое значение, что, однако, не сразу было оценено театром и критикой. Когда М. Щепкин после снятия цензурного запрета на пьесу в 1862 году включил ее в свой репертуар, то ему не удалось до конца почувствовать всей новизны тургеневского принципа построения действия. А. Баженов в рецензии отмечал: "С каким умением и достоинством воспользовался он всеми разнообразными положениями и переливами своей роли в первом действии! К сожалению, нельзя сказать того же об игре Щепкина во втором действии, где он был уже много холоднее и однообразнее, чему, конечно, помогала и самая роль, не столь интересная во второй ее половине" (цит. по: 159 ; 473). Такая оценка самой роли свидетельствует о том, что и актер, и рецензент подошли к ней с точки зрения мелодраматических канонов, приняв лежащую в ее основе мелодраматическую ситуацию за ориентир в распределении эмоциональных сил при исполнении. И тогда, конечно, после сцены признания Кузовкина в отцовстве хозяйки имения, трудно было найти для образа Василия Семеныча яркие краски во втором действии - интрига замыкалась на признании, а дальнейшее развитие текло "вхолостую". Театр впоследствии, обращаясь к этой пьесе, вообще отказывался от второго акта, как и вовсе не обязательного. Долгое время оставалось незамеченным, что сюжетная композиция "Нахлебника" выстроена не по мелодраматической канве. Автор, развернув и закончив интригу в первом действии, во втором пристальное внимание сосредоточил на создании психологических сцен, на раскрытии внутреннего мира действующих лиц, главное место отведя Кузовкину, заставляя в этом униженном и оскорбленном "нахлебнике" разглядеть добрую, нежную и самоотверженную душу. Достоинства второго акта будут оценены в постановке "Нахлебника" в конце XIX - начале ХХ веков. Актер Александринского театра В. Давыдов, исполнявший эту роль в 1899 году в спектакле с одним действием, а в 1916 году - в двух актах, вообще отдаст предпочтение второму акту: "Я даже не представляю, как русские актеры не могли, не могут понять красот второго акта, находя его вялым и бледным, даже как бы ненужным для создания впечатления. Второй акт безусловно сильнее и художественнее первого. Он полон несравненной психологии" (41; 104). Психологическая глубина в "Нахлебнике" обеспечена тем, что Тургенев в пьесе сумел показать несовпадение нравственного содержания личности и ее места в социальной иерархии.

4.2. "Холостяк".

Показав в "Нахлебнике" жестокость социального прессинга по отношению к человеку, униженному и оскорбленному, в пьесе "Холостяк" И. С. Тургенев в центр драматического действия поставит личность иного склада, иного жизненного самочувствия. Тем не менее, в научной литературе за образами Кузовкина и Мошкина закрепилась такая неразрывная идейно-тематическая связь, что зачастую в рассуждениях исследователей они предстают как двойники. Начало такой традиции было положено еще А. Григорьевым, который видел в центральных персонажах "Нахлебника" и "Холостяка" воплощение поэтики "сентиментального натурализма", истоками уходившей к творчеству Н. В. Гоголя и наиболее ярко проявившейся в литературной деятельности Ф. М. Достоевского. При этом критик считал, что последователи Гоголя измельчили нравственный идеал автора "Шинели". "Вопль идеалиста Гоголя за идеал, за "прекрасного человека", перешел в вопль и протест за расслабленного, за хилого морально и физически человека", - указывал Григорьев (80; 350). Как идентичные рассматривались образы Кузовкина и Мошкина в начале века известным историком Н. Долговым, видевшим их главное достоинство в сходстве с Макаром Девушкиным из "Бедных людей" Достоевского (94; 35). Л. Гроссман расширил контекстуальные рамки восприятия образов до популярного в европейской литературе стиля пауперизма, провозглашавшего интерес к психологии отверженных и униженных людей (83). В. Виноградов в исследовании "Тургенев и школа молодого Достоевского" доказывает влияние на пьесы "Нахлебник" и "Холостяк" "новой системы словесно-художественного воспроизведения мира "бедных людей", впервые осознанной и продемонстрированной в ранних произведениях Ф. М. Достоевского" (91; 49). Однако при безусловно имеющемся типологическом родстве конфликтных основ пьесы "Нахлебник" и "Холостяк" представляют нетождественные трактовки образа "маленького человека", Кузовкин и Мошкин осмыслены в разных социально-психологических аспектах. Во-первых, персонажи демонстрируют несхожие варианты социальной адаптации. Кузовкин - человек, тотально зависимый, он кормится "чужим хлебом", и даже дочь Василия Семеныча носит чужую фамилию и отчество не от его имени. Жизнь нахлебника - это сплошная цепь унижений, бездеятельное существование безвольного человека, полностью подчинившегося обстоятельствам. Мошкин социально самостоятелен и, хотя не занимает высокого общественного положения, способен содержать себя. Этот факт заявлен начальной ремаркой первого действия: "Театр представляет гостиную не богатого, но и не бедного чиновника" (249; II; 175). Он имеет возможность не только наладить собственный быт, но и оказывает помощь другим людям. Сейчас у себя в доме Мошкин приютил сироту. Девушка до смерти матери жила в соседней квартире, а затем Михайло Иванович уговорил ее переехать к нему. Чтобы жить самостоятельно, у Маши не было средств, родственник, "помещик с достатком", которому Мошкин в послании сообщил о бедственном положении сироты, ответил: "Всех-де нищих не накормишь; коли вас, мол, так состраданье разобрало, так возьмите ее к себе, а мне не до того" (249; II; 181). Михайло Иванович так и поступил. Теперь собирается судьбу Маши устроить, выдав ее замуж за своего сослуживца Петра Ильича Вилицкого. Этому молодому человеку несколько лет назад Мошкин тоже помог в тяжелую минуту, когда юноша именье родительское потерял и остался в Петербурге без средств к существованию. "Я его могу назвать своим благодетелем", - признает Вилицкий роль Мошкина в своей судьбе (249; II; 190). Во-вторых, в отличие от Кузовкина, Михайло Иванович - натура деятельная. Он постоянно хлопочет, что-то устраивает, о ком-то заботится. Обстоятельства не довлеют над ним, из каждой ситуации он стремится найти выход, спасти положение. "Живой, хлопотливый, добродушный", - так охарактеризован персонаж в афише (249; II; 174), и это подтверждено целым рядом поступков, совершающихся на глазах у читателей, и теми, о которых рассказывается: он помогал Маше выхаживать больную мать; устраивает у себя обед в честь предстоящей свадьбы воспитанницы и Вилицкого; когда жених не показывается ни на службе, ни у невесты, по нескольку раз приходит к молодому человеку на квартиру, расспрашивает слуг, дворника, оставляет послания, после того, как Вилицкий отказался жениться на Маше и девушке становится известно об этом, Михайло Иванович готов даже сразиться с обидчиком. ты теперь будь спокойна - а я вот что намерен сделать: либо я все устрою по-прежнему, либо я его на дуэль вызову...", - решительно заявляет Мошкин (249; II; 247). И только угроза девушки лишить себя жизни, если он попытается осуществить свое намерение, заставляет Михайла Ивановича отречься от воинственного плана. И тут же предлагает следующий вариант спасения: выйти замуж за него, старого холостяка, чтобы Маша не испытывала моральных неудобств перед окружающими, живя у постороннего мужчины. Ситуационно согласием Маши принять предложение Мошкина и завершается действие пьесы. В-третьих, главный герой "Холостяка" напрочь лишен амбициозных притязаний. В его душе нет сложных психологических изломов Кузовкина, Михайло Иванович живет в согласии с собой, его внутренний мир целен и светел. На эти качества Мошкина обратил внимание А. Волынский, включив пьесу "Холостяк" в контекст своих рассуждений об идеальном начале в русской литературе. Говоря о центральном персонаже произведения, автор сборника "Борьба за идеализм" отмечает "красоту чистого сердца и беззлобной души, смешной и нелепой в своих житейских столкновениях, но чудесной и обаятельной в своих безотчетных порывах" (58; 255). Психологическая разработка образа Мошкина строится у Тургенева на осознании Михайлом Ивановичем любви к своей воспитаннице, что для самого персонажа вплоть до последней сцены оставалось тайной. В брак Маше он предлагает вступить формально, желая спасти девушку от сплетен по поводу ее пребывания в доме постороннего мужчины. "Говорят, в таких случаях следует спросить у возлюбленной то есть особы: могу ли я, дескать, надеяться? Но ты не бойся, я ничего у тебя не спрошу...", - успокаивает Мошкин Машу (249; II; 249). Когда же она отвечает, что надеяться Михайло Иванович может, старый холостяк сражен открывшейся ему истиной о самом себе: "Это просто такие чудеса, каких на свете никогда не бывало! То-то у меня и прежде сердце замирало, когда я ее сватал... А только я задыхаюсь, ей-богу задыхаюсь..." (249; II; 250). Внутреннее развитие образа Мошкина движется от незнания себя к постижению загадок собственного сердца. Параллельно этому психологическому потоку существует в пьесе другой, омертвляющий и замораживающий душу. Процесс распада личности показан на примере двух персонажей: фон Фонка и Вилицкого. Первый из них, существо "холодное, сухое", знаменует конечный итог такого процесса, второй находится в начале "славного" пути. Причем в афишной характеристике указано, что Петр Ильич - "нерешительный, слабый, самолюбивый человек" (249; II; 174). Слабость, помноженная на самолюбие, вызывает у Вилицкого жадное желание преодолеть свою личностную нерешительность и социальную малость. Для этого он готов пожертвовать чувством благодарности к Мошкину, сердечной привязанностью к Маше. Кумиром для себя молодой человек выбирает холодного, просчитывающего каждый жизненный шаг фон Фонка, который отговаривает Вилицкого жениться на Маше, так как за девушкой нет богатого приданого и выгодных связей. Композиция пьесы и подчинена выявлению контрастных жизненных позиций и взаимоисключающих нравственных установок персонажей. Первое действие насыщено у Тургенева фарсово-гротесковыми сценами. Нелепо здесь в первую очередь выглядят герои, наделенные положительными качествами: Мошкин, суетливый и заискивающий, желающий ради Маши угодить гостям, сама девушка, умирающая от страха и робости перед Фонком и оттого превратившаяся в глупую куклу; друг Михайлы Ивановича Шпуньдик, степной помещик, старомодный и провинциальный. Надменность, нескрываемое пренебрежение Фонка к происходящему лишь усугубляет ситуацию. Обитатели дома Мошкина деревенеют окончательно. К ним ко всем можно применить ремарку, которой автор определяет самочувствие тетки Маши на этом обеде, "опять от испуга пучит" (249; II; 195). Во втором действии нравственно "пучит" Вилицкого, который не хочет встречаться больше ни с Мошкиным, ни с Машей, а по сему безвылазно сидит в своей квартире. Появление Фонка со странным и наглым греком тоже придает сцене комический оттенок, только на сей раз со зловещим отсветом. Мошкин, Маша, Шпундик были нелепы от стеснения, внутренней зажатости, а Фонк и Созомэнос от непоколебимой уверенности в собственной значимости. Третье действие раскрывает истинное содержание души Мошкина, убеждая в его человеческой состоятельности. Он - подлинный, живой, чувствующий и умеющий страдать за других. Ему нечего стыдиться и не за что себя укорять, только сам он об этом не догадывается. Как не догадывается мир. Правда, зритель становится свидетелем внутреннего величия человека с уничижительной фамилией. Но тот же зритель всем ходом действия убедился в том, что следование нравственным принципам исключает заботу о значимости общественного статуса. Как благородство души противоборствует с господствующими в жизни законами социального эгоизма, показано в пьесе через образ Мошкина; как социум нравственно "выжимает" людей, выявлено на примере таких персонажей, как Вилицкий и фон Фонк. В финале пьесы эти действующие лица не пересекаются, оставаясь существовать параллельно друг другу. По жанровой логике "мещанской" драмы и "слезной" комедии, генетическое родство с которой прослеживается в "Холостяке" в эмоциональной направленности на возвеличивание простых и честных людей, порок обязательно должен быть наказан. Тургенев к успокоительной развязке не прибегает. Конфликт социума и нравственности в его пьесе представлен вечной закономерностью человеческого бытия.