4. Многозначно предложение или глагол в позиции сказуемого?

Спорным остаётся вопрос о предложениях с одним и тем же глагольным предикатом, но категоризующих разные ситуации, типа Он видел часы и Он видел, что опоздал. Относить это различие к различию в значении глагола или предложения в целом?

Скажем, предложение Джон сломал дверь, Джон сломал ногу, нем. John hat die Tür gebrochen, John hat sein Bein gebrochen, англ. John broke the door и John broke his leg категоризуют разные ситуации, но эта разница не отмечена говорящими синтаксически ни в русском, ни в немецком, ни в английском языках, ибо везде это каузативные предложения, действия Джона одинаково обозначены по результату (дверь сломана, нога сломана; die Tür ist gebrochen, das Bein ist gebrochen; the door is broken, the leg is broken). То, что в действительности они обозначают разные ситуации, языком не учитывается, это понятно из синтаксического (не лексического) осмысления актанта John – логические пресуппозиции о двух разных ситуациях позволяют нам категоризовать первым предложением ситуацию, в которой признак «целенаправленная каузация состояния Объекта» не сигнализируется, но и не отрицается (±А), а вторым предложением – ситуацию, в которой этот признак отрицается (-А), причём результат в обоих случаях положительный. Предложения Джон разбил её сердце, нем. John hat ihr Herz gebrochen, англ. John broke her heart трактуется так же, слушающий легко понимает переносный метафорический смысл: результат тот же – сердце разбито.

Употребляет ли здесь говорящий три разных значения глагола ломать, brechen, break? Истинное положение дел и проще, и сложнее. Проще потому, что единство синтаксической структуры позволяет предположить наличие разных значений у глаголов, этим (значениями) и различаются предложения. Сложнее потому, что присутствие одного и того же глагола позволяет отнести разницу в значениях предложений за счёт других компонентов предложения (зд. Объекта) и за счёт пресуппозиций. Это еще один пример противопоставления композиционального подхода холистическому.

Наблюдаемое сегодня в лингвистике стремление уйти от композициональности при исследовании значения различных языковых единиц свидетельствует о том, что языкознание в очередной раз ищет объяснение явлению многозначности на всех уровнях языка.

Исследуя многозначность слова, лексикологи ставили вопросы: объединяет ли глагол несколько значений (традиционно здесь опираются на лексикографические данные), или «отдельные значения, чётко отграничиваемые друг от друга в определённых позициях, в других позициях оказываются совместимыми, выступающими нераздельно» (Шмелев 1973, 77), или они сразу имеют сложную структуру типа to choose – 2. prefer and decide (Thorndike), их называют «склеенными» (Панкрац 1992, 244) или «сложноструктурированными» (Гуревич 2002) предикатами. В последнем случае можно прийти к выводу, что некоторые глаголы логичнее рассматривать с точки зрения «совмещения» нескольких выделенных значений в пределах одной единицы номинации (Панкрац 1992, 80; Яскевич 1998, 10). Таким образом, современные представления о значении слова постепенно уходят от компонентного анализа, упрочившего понимание слова как системы лексико-семантических вариантов. Языкознание на новом витке своего развития стремится по-новому подойти к представлениям о смысловом единстве слова, бытовавшим в лингвистике в первой половине прошлого века. В истории науки это понятие общего значения слова (инварианта) в концепции Р. Якобсона и главного значения в концепции Е. Куриловича. Признавая принципиальную множественность механизмов, обеспечивающих единство значения языковой единицы (Зализняк 2002, 14), А.А. Зализняк предлагает понятие концептуальной схемы (КС), которая представляет собой «способ презентации этой общей идеи, знание которой обеспечивает говорящему возможность употреблять и понимать данное слово в различных контекстах» (Зализняк 2002, 15). В её трактовке «КС сближается с общим значением, а также с инвариантом в том отношении, что речь идёт о сущности более высокого уровня абстракции, чем любое из значений, реализуемых в тексте. От инварианта КС отличается, однако, как по своей внутренней форме, так и по содержанию: это скорее отношение «сущность – явление», чем отношение «неизменное – меняющееся»» (там же, с. 15). КС «заключает в себе представление о конструктивных элементах выбранной концептуальной конфигурации» и реализуется «в форме частных значений той или иной языковой единицы в определённых контекстных условиях в реальном высказывании» (там же, с. 59).

Мысль о существовании у слова некой общей идеи, которая помогает говорящему использовать номинативную единицу в разных условиях, как бы интуитивно растягивая её, натягивая на крайние точки, согласуется и с теорией фрейма, когда под фреймом понимают структуру значения, «пакет информации, хранимый в памяти или создаваемый по мере надобности из содержащихся в памяти компонентов и обеспечивающий адекватную когнитивную обработку стандартных ситуаций» (Герасимов, Петров 1988, 5-11)^*. Фрейм максимально сближается с прототипической ситуацией Дж. Лакоффа и М. Джонсона.

Если можно рассматривать значение таких языковых единиц, как слово и его части, как реализацию их концептуальной схемы, поскольку эти единицы являются одинаково знаками, то вполне законно предположить существование КС у предложения, а его разные значения считать вариантами КС предложения. КС обеспечивает единство значения предложения, потому что в ней заключена некая общая идея, интуитивное знание, которое помогает говорящему категоризовать данным предложением определённые ситуации. В таком случае логично понимать предложение холистически.