Маленькая сюита для пианистов

Итак, господин Пьер Дюпре (у которого перо, по-моему, не остывает, если так можно выразиться) считает, что я прав, и, подстрекая меня к бунту, приво­дит целый, хотя несколько случайный список имен особо «провинившихся» пианистов. Признаюсь, я не совсем со­гласен с ним в отношении всех названных имен.

Вот, например, необычайно одаренный молодой пиа­нист — Шарль Лильаман. Я слышал, как он исполнял у Падлу Концерт ля мажор Листа, и аплодировал ему от всей души, ибо нашел его игру блестящей, музыкальной, пылкой. Несколько позднее он играл у Ламурё Концерт ми-бемоль мажор Листа, а после этого он повторил его в Консерватории. Для полного выравнивания своего се­зона г. Лильаману остается лишь сыграть еще раз Кон­церт ля мажор у Колонна. Превосходно.

Но что будет делать этот молодой талант в следую­щем сезоне? Исполнит в Консерватории и у Ламурё Кон­церт ля мажор, а у Падлу и у Колонна, напротив, ми-бемольный.

В данный момент Лильаман уже выпустил анонс о своем вечере Шопена (в эту зиму такой клавирабенд окажется двадцатым). Тут он сыграет двадцать четыре этюда, двадцать четыре прелюдии, вальсы, полонезы, ма­зурки и т. д. Не появляется ли у вас такое впечатление, что мы уже выходим за пределы музыки, чтобы вступить на почву виртуозного проворства пальцев? Речь идет уже не о воссоздании музыки, а о том. чтобы показать себя за счет чудовищно испорченных произведений.

Что до меня, то я не знаю ничего более прискорб­ного, антихудожественного и более противоречащего ин­тересам музыкального искусства, чем карьера непрерывно странствующих виртуозов, обращающихся в разных горо­дах то к одним оркестрам, то к другим, но всегда все с теми же двумя-тремя концертами, которые они демон­стрируют, как дрессировщики своих обученных собак, как акробаты, исполняющие свои сальто. Но, в отличие от акробата, виртуозу не грозит опасность. Акробат на тра­пеции повторяет каждый вечер все одни и те же пируэты, но при этом рискует своим позвоночником. А виртуоз с его обкатанным репертуаром продолжает спокойно

11

домогаться и ангажементов, и оваций слушателей. Он со­старится, мирно убаюкиваемый своими тремя пьесами, которыми «владеет так искусно» и которые он будет ис­полнять все менее и менее совершенно, подобно меха­низму с износившейся пружиной, которая с каждым ра­зом распрямляется все трудней и все больше ослабевает.

Отупев от жизни с постоянным повторением, он своим духовным блеском сравняется со старой шарман­кой, стертые зубцы которой застревают на одних и тех же поворотах, или со старым попугаем, без конца выкри­кивающим: «Ты хорошо позавтракал, Коко?»

Однако именно такого исполнителя большая часть публики рассматривает как «артиста»! Нет, артист — прежде всего тот, кого волнует жизнь его искусства, а эта жизнь — эволюция, которая идет от зарождения к обновлению и представляет собой полную противопо­ложность тупому переживанию одной и той же пищи.

Открытое письмо маргариты лонг

Мой дорогой друг, я никогда не думала, что мне когда-либо придется завязать с Вами эпистолярную баталию. А если мы все же должны сражаться, то было бы естественнее, если бы Вы бились партитурами, я — хроматическими гаммами. Но, в конце концов, это Вы начали писать, и я горю желанием Вам ответить. Во всяком случае, баталия, коль таковая состоится, может иметь только дружеский характер.

На днях Вы опубликовали статью, посвященную соль­ным концертам и, в особенности, фортепианным. Она сильно меня взволновала, ибо молодой Шарль Лильаман, которого Вы впутали в нее, — мой ученик.

Вы считаете его одним из двух или трех наиболее мно­гообещающих пианистов. Вы правы, и я прежде всего благодарна Вам за то, что Вы об этом написали. Но, до­рогой мой Онеггер, не слишком ли сурово Вы судите о по­строении его программы? «Как! — восклицаете Вы. — Вновь Шопен, опять Шопен!» Может быть, я заблуж­даюсь, но Шопена я играю много лет подряд и нисколько

12

не устала, и мне не кажется, что публика устала от него. Неужели вдруг стало зазорным исполнять произведения столь выдающегося мастера фортепиано?.. Того, о ком Клод Дебюсси отзывался, как о самом гениальном!...

Вы знаете и о моем влечении, и о моей приверженно­сти к новой музыке, о которых свидетельствует моя дея­тельность. С большой и никогда не иссякавшей радостью интерпретировала я произведения Форе, Дебюсси и Ра­веля. Но я не ограничивалась ими. Кроме них я испол­няла вещи еще многих других современных авторов. Кого только из них я не играла, и скольких молодых я обучила их играть! <...>

Но если речь идет о сольных выступлениях юного пианиста и, особенно, о его первом клавирабенде, то раз­решите мне сказать Вам, что тут вопрос должен решаться по-иному.

О чем идет здесь речь? Нужно, чтобы пианист, по­мимо своей музыкальной индивидуальности, имел воз­можность показать еще и свои достоинства в сфере тех­ники, ее основательность. Клавирабенд (сравнение, разу­меется, банальное, но Вы, однако же, поймете его лучше, чем кто-либо) до известной степени подобен спортивному соревнованию. Публика ждет выступления артиста с ве­щами, уже знакомыми ей, и собирается судить о нем, ис­ходя из некоторых мест, которые сильнее всего любит. Это составляет неотъемлемую часть суждения слушате­лей об артисте, ибо именно это и притягивает людей к музыке.

Конечно, было бы злоупотреблением, если бы молодой пианист играл лишь «неизбежного» Шопена и два «веч­ных» концерта Листа, но избегать к ним прикасаться было бы еще большей ошибкой.

Я согласна с Вами, что молодых пианистов надо ори­ентировать на исполнение новой музыки, но я знаю, что они не справятся с ней должным образом: они будут в со­стоянии ее защищать и познавать только после оконча­тельного завершения курса обучения.

Кроме того, молодой артист, источником существова­ния которого является его профессия, должен пускать в ход все свои козыри, чтобы собрать необходимый ему полный зал.

Нет ничего постыдного в таких соображениях мате­риального порядка. Вы сами знаете отлично, что нынеш-

13

ние композиторы, даже наиболее крупные, пишут не одни лишь оратории, но сочиняют и музыку для кино­фильмов.

Так не лишайте же мужества сих юных виртуозов и помогите им уверовать в себя, вместо того чтобы посвя­щать им накануне их концертов суровые статьи из двух «столбцов». К тому же у нас с Вами, дорогой мой Онег­гер, я полагаю, те же, в сущности, заботы: служить му­зыке. <...>

Так как Шарлю Лильаману придется дать спустя не­сколько месяцев еще один концерт, то не будете ли Вы любезны предложить мне для него программу, которую Вам было бы желательно, чтобы он исполнил.

<...> А мои споры с Вами радостные, поскольку речь идет о музыке. И это в наше время!.. Пусть вообще существовали бы только такие!

Примите, мой дорогой Онеггер, заверения в моем са­мом дружеском расположении и восхищении.

Маргарита Лонг