79 Вопрос. Правление Диаклетиана и его политические реформы. Правление Константина. Римское государство и христианство. Миланский эдикт и Никейский собор.

Насколько правление Диоклетиана было более славным, чем у любого из его предшественников, настолько же его происхождение было ниже и презреннее, чем у них. Могучие голоса заслуг и грубой силы и раньше часто заставляли умолкнуть знатность рода с ее абстрактными правами, но до этого времени свободная и находившаяся в рабстве части человечества были строго отделены одна от другой. А родители Диоклетиана были рабами в доме римского сенатора Анулина, и сам он не имел никакого родового имени, кроме того, которое образовал себе от названия маленького городка в Далмации, откуда была родом его мать. Однако его отец, вероятно, добился свободы для всей семьи и вскоре после этого поступил на должность писца, которую обычно исполняли люди его звания. Благоприятные предсказания оракулов, а вернее, сознание собственной большой одаренности направили его честолюбивого сына на военную службу и вселили в него надежду на удачу. Было бы очень любопытно проследить за хитрыми уловками и случайными обстоятельствами, которые в конце концов позволили ему исполнить эти пророчества и показать свои достоинства всему миру. Диоклетиан был назначен наместником Мезии, затем возведен в консулы, после этого получил высокую командную должность в охране дворца. Он отлично проявил свои способности в Персидской войне, и после смерти Нумериана раб, по признанию и оценке его соперников, был объявлен самым достойным претендентом на императорский трон. Религиозное благочестие сыграло с Диоклетианом злую шутку: у его соправителя Максимиана оно смягчало свирепость дикого нрава, а самому Диоклетиану вредило, заставляя подозревать его в недостатке личного мужества. Трудно было бы убедить нас в трусости солдата удачи, который заслужил и долго сохранял уважение легионов и благосклонность стольких воинственных государей. Но иногда и клевета бывает такой умной, что точно выбирает для нападения самое уязвимое место. У Диоклетиана всегда хватало мужества на то, чтобы выполнять долг и действовать в соответствии с обстоятельствами, но похоже, что он не обладал той благородной отвагой, которая заставляет героя искать опасности и славы, презирать хитрость и дерзко требовать верности от равных ему. Дарования Диоклетиана были скорее полезными, чем блестящими, – сильный ум, отточенный жизненным опытом и изучением людей; находчивость и прилежание в делах; хорошо рассчитанная смесь щедрости и бережливости, мягкости и строгости; продуманная на много шагов вперед хитрость под видом солдатской прямоты; постоянство в преследовании своих целей и гибкость в выборе средств, которые он умел менять; и прежде всего – великий дар подчинять и свои, и чужие страсти интересам своего честолюбия и окрашивать это честолюбие в самые подходящие на данный момент оттенки справедливости и любви к общественному благу. Как Август, Диоклетиан может считаться основателем новой империи; подобно приемному сыну Цезаря, он проявил себя больше как государственный деятель, чем как воин, и оба эти государя никогда не применяли силу, если могли достичь своей цели политическим путем.

Победа Диоклетиана выделяется из всех своей мягкостью. Народ, который привык рукоплескать завоевателю за милосердие, если обычные наказания – смертную казнь, ссылку и конфискацию имущества он применял с хотя бы малейшей умеренностью и беспристрастием, теперь был самым приятным образом удивлен, когда увидел, что огонь гражданской войны полностью угас на поле боя. Диоклетиан приблизил к себе Аристандра, первого советника семьи Каров, пощадил жизнь, имущество и достоинство своих противников и даже оставил на прежних должностях большинство сторонников Карина. Вполне вероятно, что к такому человечному поведению хитрого далматинца могло отчасти побудить благоразумие: из этих слуг многие купили его благосклонность тайным предательством, а в других он уважал благодарную верность господину в его несчастье. Аврелиан, Проб и Кар умели верно судить о людях; они заполнили государственные и военные административные учреждения, которых тогда было мало, служащими, чьи достоинства выдержали испытание делом и чье увольнение повредило бы обществу и не послужило бы интересам преемника. Однако такое поведение показало римскому миру, что новое царствование обещает стать прекрасным, и сам император громко подтвердил это благоприятное мнение, подчеркнуто заявив, что из всех добродетелей, которыми обладали его предшественники, он больше всего стремится подражать философскому человеколюбию Марка Аврелия Антонина.

Первое большое дело Диоклетиана после вступления на престол, казалось, подтверждало его искренность и умеренность: по примеру Марка Аврелия новый император назначил себе соправителя. Им стал Максимиан, которому был присвоен сначала титул цезаря, а затем августа. Но причины для такого поступка и избранная при этом цель у Диоклетиана были совершенно не те, что у его горячо любимого предшественника. Марк Аврелий, надев пурпур на молодого любителя роскоши, уплатил ему долг благодарности и, если говорить правду, сделал это за счет счастья страны. Диоклетиан же, разделив труды правления с другом и тоже солдатом в опасное для страны время, укреплял этим оборону как востока, так и запада империи. Максимиан родился в крестьянской семье и, как Аврелиан, недалеко от Сирмиума. Безграмотный и не считавшийся с законами, он и на вершине власти имел деревенскую внешность и манеры, которые выдавали его низкое происхождение. Война была единственным делом, которое он знал. За свою долгую военную службу он отличился на всех границах империи. Хотя его военные таланты были больше умением подчиняться, чем умением командовать и, возможно, он никогда бы не достиг вершины полководческого искусства, благодаря своей отваге, постоянству и опытности он был способен выполнять самые трудные предприятия. Пороки Максимиана были не менее полезны для его благодетеля, чем достоинства. Неспособный к жалости и не боявшийся последствий своих поступков Максимиан был подходящим исполнителем для любого жестокого дела, которое хитрый Диоклетиан мог посчитать необходимым, но не желал признавать своим. Как только кровавая жертва на алтарь благоразумия или мести была принесена, Диоклетиан своевременным заступничеством спасал немногих уцелевших, которых и не собирался наказывать, мягко осуждал своего сурового соправителя за излишнюю строгость и наслаждался тем, что их противоположные принципы правления обычно характеризовали сравнением «железного и золотого веков». Несмотря на разницу характеров, императоры сохранили на троне дружбу, связавшую их, когда они были частными лицами. Максимиан при своем высокомерном и буйном нраве, который позже оказался таким губительным для него и для народа, привык уважать гений Диоклетиана и признавал превосходство разума над грубой силой. То ли из гордости, то ли из суеверия императоры приняли почетные имена. Диоклетиан назвался Иовиус – «подобный Юпитеру», а Максимиан – Геркулиус – «подобный Геркулесу». Пока всевидящая мудрость Юпитера поддерживает движение мира, говорили купленные ими ораторы, невидимое оружие Геркулеса очищает мир от чудовищ и тиранов.

Но даже всемогущество Иовиуса и Геркулиуса было неспособно выдержать тяжесть правления империей. Благоразумный Диоклетиан обнаружил, что империи, со всех сторон осаждаемой варварами, нужно было иметь по большой армии и по императору с каждой стороны света. Для этого он решил опять разделить на части свою слишком громоздкую ношу и дать двум военачальникам, чьи достоинства были проверены в деле, такую же, как у него, долю высшей власти вместе с низшим титулом цезарь. Сан младших носителей императорского пурпура получили Галерий, носивший прозвище Арментариус – Пастух из-за того, что в начале жизни был пастухом, и Констанций, прозванный Хлор, то есть Бледный, за бледный цвет лица. Говоря о родине, происхождении и нраве Геркулиуса, мы уже рассказали, каковы они были у Галерия, которого часто и не без оснований называли младшим Максимианом, однако похоже, что во многих отношениях младший Максимиан был и добродетельнее, и талантливее старшего. Констанций был не такого низкого происхождения, как его товарищи по правлению. Его отец Евтропий был одним из известнейших и знатнейших аристократов Дардании, а мать была племянницей императора Клавдия Готского. Хотя молодость Констанция прошла на военной службе, нрав у него был мягкий, а манеры учтивые, и народ уже давно признавал его достойным того сана, которого он в конце концов достиг. Чтобы упрочить политический союз союзом семейным, каждый из императоров стал приемным отцом одного из цезарей. Диоклетиан усыновил Галерия, а Максимиан – Констанция, и каждый, заставив своего приемного сына развестись с прежней женой, выдал за него замуж свою дочь. Эти четыре государя поделили между собой обширную территорию империи. Констанцию была поручена оборона Галлии, Испании и Британии; Галерия поместили на берегах Дуная в качестве защитника иллирийских провинций; владениями Максимиана стали считаться Италия и Африка, а себе Диоклетиан оставил Фракию, Египет и богатые страны Азии. Каждый из правителей был верховным владыкой на управляемой им части империи, но их совместная власть распространялась на всю территорию монархии и каждый был готов помочь собратьям по власти советом или присутствием. Цезари и в своем высоком сане чтили величие императоров, и три младших по возрасту правителя неизменно платили благодарностью и послушанием творцу их высоких судеб. Среди них не было места подозрительности и зависти к могуществу другого, и кто-то сравнил их на редкость удачный союз с хором, в котором умелый глава создает и поддерживает гармонию голосов.

Эта важная мера была принята лишь примерно через шесть лет после того, как был взят в соправители Максимиан; эти годы не прошли без памятных событий. Но для большей понятности рассказа мы предпочитаем сначала описать более совершенную структуру управления империей, которую установил Диоклетиан, и лишь потом рассказать о том, что произошло за время его правления. В этом рассказе мы будем придерживаться естественного порядка событий, а не дат, принятых в весьма сомнительной хронологии.

Максимиан подавил крестьянское восстание в Галлии. Караузий, захватив власть над флотом, находившимся в Ла-Манше, надел императорский пурпур в Британии, но был вскоре убит, и его смерть позволила Констанцию вернуть Британию под свою власть. Оба цезаря вместе защитили границы на Рейне и Дунае. Диоклетиан же, подавив мятеж в Египте, занялся делами Востока. Он посадил на престол Армении Тиридата, друга Рима, уступил Персии провинции, расположенные за Тигром, и заключил с ней мир, продолжавшийся сорок лет.

Триумф Диоклетиана

Как только начался двадцатый год правления Диоклетиана, император отметил в Риме торжественным триумфальным шествием эту памятную годовщину и вместе с ней свои военные успехи. Славу этого дня разделил с ним лишь Максимиан, его равноправный собрат по верховной власти. Оба цезаря тоже сражались и побеждали, но их заслуги были в строгом соответствии с древними правилами отнесены за счет благодетельного влияния императоров, их отцов и повелителей. Триумф Диоклетиана и Максимиана был, возможно, не таким великолепным, как триумфы Аврелиана и Проба, но был украшен несколькими подробностями, говорившими о высочайшей славе и удаче. Африка и Британия, Рейн, Дунай и Нил дали для него свои трофеи, но самым драгоценным было другое украшение – победа над персами, за которой последовало завоевание большой территории. Перед императорской колесницей несли изображения захваченных рек, гор и провинций. Вид пленных жен, сестер и детей Царя царей был для народа зрелищем новым и приятным для самолюбия. В глазах же потомства этот триумф выделяется среди всех менее почетным отличием: это был последний триумф, который праздновали в Риме. Вскоре императоры перестали побеждать, а Рим – быть столицей империи.

Место, на котором был основан Рим, было освящено древними обрядами и мнимыми чудесами. Казалось, что каждый угол этого города одухотворен присутствием какого-нибудь бога или памятью о каком-нибудь герое, и власть надо всем миром была обещана Капитолию. Те, кто родился в Риме, были во власти этой сладкой обманчивой мечты и верили в нее. Она перешла к ним от предков, была усвоена вместе с самыми первыми привычками жизни, взрослела вместе с ними и в известной мере была защищена мнением о ее полезности в политике. Форма правления срослась с местом, откуда оно осуществлялось, и считалось невозможным переселить правительство куда-то еще, не разрушив его структуру. Но столица теряла свое главенство по мере того, как становилось больше завоеванных земель. Провинции поднимались на один уровень с Римом, и побежденные народы принимали имя римлян, но не перенимали при этом их привычек. Однако остатки древней конституции и сила обычая еще долгое время охраняли достоинство Рима. Императоры, даже если были родом из Африки или из Иллирии, уважали свою вторую родину как место, где находился источник их власти, и как центр своих обширных владений. Чрезвычайные обстоятельства во время войн часто требовали присутствия государя на границе, но Диоклетиан и Максимиан первыми среди императоров стали постоянно жить в провинциях в мирное время. Хотя их поведение и можно объяснить личными причинами, оно было оправдано очень благовидными политическими соображениями. Двор императора Запада большую часть времени находился в Милане, который благодаря своему положению у подножия Альп казался гораздо удобнее, чем Рим, для наблюдения за передвижениями германских варваров. Вскоре Милан достиг великолепия, достойного имперской столицы. Его дома в описаниях названы многочисленными и хорошо построенными, а жители – вежливыми, великодушными и свободными от предрассудков. Красоту новой столицы создавали цирк, театр, монетный двор, дворец, бани, названные в честь их создателя Максимиана, украшенные статуями портики и двойное кольцо стен. Похоже, что эта красота не тускнела даже от близости Рима. Диоклетиан тоже честолюбиво стремился соперничать с величием Рима: он тратил свой досуг и богатства Востока на украшение Никомедии, города, находившегося на границе Европы и Азии и почти на середине пути от Дуная до Евфрата.

Приглянувшись монарху, Никомедия за счет народа в течение нескольких лет достигла такого великолепия, на создание которого могло потребоваться несколько эпох, и стала уступать по численности населения лишь Риму, Александрии и Антиохии. Диоклетиан и Максимиан вели деятельную жизнь и много времени проводили в лагерях или в пути во время долгих и частых военных походов, но похоже, что каждый раз, когда дела страны давали им передышку, они с удовольствием удалялись отдохнуть в свои любимые резиденции – один в Никомедию, другой в Милан. Очень сомнительно, что Диоклетиан вообще приезжал в древнюю столицу империи до двадцатого года своего правления, когда отпраздновал в Риме свой триумф. И даже по случаю этого знаменательного события он пробыл там меньше двух месяцев. Из-за отвращения к развязной фамильярности римского народа он поспешно покинул Рим за две недели до того дня, когда, как все ожидали, император должен был появиться в сенате, чтобы принять от сенаторов знаки консульского достоинства.

Нелюбовь Диоклетиана к Риму и римской свободе была не минутным капризом, а очень тонкой политикой. Этот хитрый правитель заложил основы новой системы управления империей, которую позже достроила семья Константина, а поскольку сенат свято оберегал старую конституцию, император решился лишить сенаторское сословие тех небольших остатков власти и уважения, которые оно еще имело. Мы можем вспомнить, что примерно за восемь лет до вступления Диоклетиана на престол сенат на короткое время обрел величие и честолюбивые надежды. Пока это воодушевление преобладало над всеми другими чувствами, многие аристократы неосторожно проявляли усердие в борьбе за дело свободы, а когда преемники Проба отвернулись от республиканской партии, сенаторы не смогли скрыть свое бессильное недовольство. На Максимиане, верховном правителе Италии, лежала обязанность искоренить эти больше досаждавшие власти, чем действительно опасные для нее, настроения, и эта задача прекрасно подходила его жесткому нраву. Самых знаменитых членов сената, к которым Диоклетиан всегда относился с подчеркнутым уважением, его соправитель обвинил в вымышленных заговорах, и обладание изящной виллой или хорошо ухоженным поместьем было неопровержимым доказательством вины. Лагерь преторианцев, который так долго служил гнетом для величия Рима, теперь стал защитой того же величия: эти высокомерные воины, почувствовав, что их власть близится к концу, естественно, были совсем не прочь объединить свою силу с авторитетом сената. Диоклетиан своими благоразумными действиями понемногу уменьшил число преторианцев, отменил их привилегии и заменил их двумя верными легионами из Иллирика, которые, получив названия иовианцев и геркулианцев, были назначены служить гвардией для императоров. Но самую губительную, хотя и не столь заметную рану Диоклетиан и Максимиан нанесли сенату своим отсутствием и его неизбежными последствиями. Пока императоры жили в Риме, законодательное собрание можно было угнетать, но им вряд ли можно было пренебрегать. Преемники Августа имели власть диктовать любые законы, которые могли им подсказать мудрость или каприз. Но эти законы утверждал сенат, в его решениях и постановлениях сохранялись формы прежней свободы, и, уважая предрассудки римского народа, мудрые государи были до некоторой степени вынуждены говорить и вести себя как положено полководцу и первому должностному лицу республики. Среди войск и в провинциях они открыто были самодержавными владыками и, когда стали постоянно жить вдали от столицы, навсегда отбросили то притворство, которое рекомендовал своим преемникам Август. При осуществлении и законодательной, и исполнительной власти государь советовался со своими советниками, а не спрашивал мнение великого законодательного собрания нации. Имя сената произносилось с почтением до последних дней империи, его члены по-прежнему имели почетные отличия, льстившие их тщеславию, но собрание, которое так долго являлось сначала источником, а затем орудием власти, понемногу было забыто. Сенат Рима потерял всякую связь с императорским двором и был оставлен на Капитолийском холме как почтенный, но бесполезный памятник старины.

Когда правители Рима покинули сенат и свою древнюю столицу, они легко забыли о происхождении своей власти и о том, что делало ее законной. Гражданские звания консула, проконсула, цензора и трибуна – названия должностей, из которых складывалась эта власть, – напоминали народу о ее республиканском происхождении. Эти скромные титулы были отброшены, а слову «император», означавшему «повелитель», которым правители продолжали называть свой высокий сан, они придали новый, более почетный смысл: оно означало уже не командующего римскими войсками, а верховного владыку римского мира. К наименованию «император», которое первоначально было воинским званием, было присоединено другое, более надменное. Слово «доминус», что значит «господин», первоначально означало не власть правителя над подданными или командира над подчиненными ему солдатами, а деспотическую власть хозяина над его домашними рабами. Первые цезари понимали его в этом ненавистном людям смысле и с отвращением отвергали. С течением времени сопротивление правителей понемногу слабело, а ненавистное слово становилось не таким ненавистным, и в конце концов обращение «наш господин император» стало не только использоваться льстецами, но постоянно появляться в законодательных и общественных документах.

Таких высоких имен было достаточно, чтобы удовлетворить даже самое огромное честолюбие, и, если преемники Диоклетиана все же отказывались от титула царь, это, видимо, было вызвано не столько умеренностью, сколько разборчивостью. Всюду, где говорили на латыни (а она была языком государственной власти во всей империи), титул император, который носили они одни, вызывал больше почтения, чем титул царь, которое они должны были бы делить с сотней варварских вождей либо, в самом лучшем случае, могли наследовать только от Ромула или Тарквиния.

Но на Востоке чувства людей были иными, чем на Западе. С самого начала истории азиатские государи именовались на греческом языке словом «базилевс», что означает «царь», а поскольку это слово обозначало первого среди людей, раболепные жители восточных провинций скоро начали употреблять его в своих прошениях на имя того, кто занимал римский престол. Диоклетиан и Максимиан незаконно присвоили себе даже символы богов или по меньшей мере звание божественный и передали то и другое своим преемникам – императорам-христианам. Однако эти преувеличенно хвалебные обращения вскоре перестали быть кощунством, поскольку утратили значение: когда слух привык к их звучанию, их стали выслушивать с безразличием, как туманные по смыслу, но горячие заверения в уважении.

Усложнение придворного церемониала

Со времени Августа до времени Диоклетиана римские государи, находясь среди своих сограждан, беседовали с ними без церемоний, а те приветствовали их лишь с таким почетом, какой обычно оказывали сенаторам и должностным лицам. Главным внешним знаком звания государя была императорская или воинская одежда пурпурного цвета; у сенаторов одежда была отмечена широкой, а у всадников – узкой полосой этой же почетной окраски. Гордость или, вернее, политический расчет Диоклетиана побудили этого хитрого правителя принять за образец торжественное великолепие персидского двора. Он рискнул надеть венец – украшение, которое римляне ненавидели как знак царского звания и ношение которого считалось самым отчаянным поступком среди безумств Калигулы. Этот венец был всего лишь широкой белой головной повязкой, украшенной жемчужинами. Роскошные наряды Диоклетиана и его преемников были сшиты из шелка и украшены золотом; кто-то гневно заметил, что даже их башмаки были усыпаны самыми редкими драгоценными камнями. Доступ к их священным особам с каждым днем становился все труднее из-за вводимых ими все новых церемоний и форм почитания. Аллеи на территории дворца строго охраняли воины из различных схол – так стали теперь называться отряды внутридворцовой охраны. Внутренние покои были отданы под ревнивую и бдительную охрану евнухов, рост численности и влияния которых был самым безошибочным признаком усиления деспотизма. Подданный любого звания, когда его наконец допускали к императору, должен был пасть перед ним на землю вниз лицом, склоняясь по восточному обычаю перед божественностью своего господина и повелителя. Диоклетиан был человек здравомыслящий, которого и частная, и общественная жизнь научили верно оценивать и себя самого, и человечество, поэтому нелегко поверить, что ввести персидские обычаи вместо римских его побудило такое мелкое чувство, как тщеславие. Нет, он тешил себя надеждой, что показные великолепие и роскошь будут подавлять воображение толпы, что монарх, укрываясь от людских глаз, меньше будет подвергаться грубому осуждению солдат и народа и что привычка подчиняться постепенно породит в людях почтение. Как деланая скромность Августа, торжественное величие Диоклетиана было актерской игрой, но следует признать, что из этих двух комедий первая была гораздо достойнее мужчины и благородного человека, чем вторая. Целью одного было скрыть, а целью другого – выставить напоказ неограниченную власть императоров над римским миром.

Показное величие было первым принципом новой системы, созданной Диоклетианом. Вторым принципом было деление. Он разделил на части империю, провинцию и все отрасли управления – как гражданского, так и военного. Император увеличил количество шестерней государственной машины и этим замедлил ее работу, но сделал ее надежнее. Все преимущества и все недостатки этих нововведений, какими бы они ни были, следует считать делом рук изобретателя новой системы. Но поскольку каркас нового государства был постепенно улучшен и достроен до целого здания последующими правителями, нам удобнее отложить рассмотрение этой системы до того момента, когда речь пойдет о временах ее зрелости и совершенства. Поэтому мы более подробно опишем новую империю в рассказе о правлении Константина, а здесь бегло очертим основные контуры нового государства в том виде, как их провела рука Диоклетиана.

Он взял себе для осуществления верховной власти трех соправителей и, будучи уверен, что способностей одного человека недостаточно, чтобы оборонять страну, считал правление четырех не временной мерой, а основным законом конституции. По его замыслу два старших правителя должны были носить венец и иметь титул август; поскольку на их решения могли влиять личные привязанности или уважение, они должны были регулярно вызывать к себе двух своих младших по званию собратьев. Цезари со временем должны были в свою очередь подниматься на высшую ступень власти, обеспечивая тем самым ее преемственность. Империя была разделена на четыре части. Более почетными из них были Восток и Италия, а более трудоемкими – Дунай и Рейн. В двух первых требовалось присутствие августов, две другие были поручены цезарям. Войсками распоряжались все четыре соправителя, и понимание, что победить одного за другим четырех грозных противников – задача невыполнимая, должно было охладить воинственный пыл любого честолюбивого полководца. В делах гражданского правления императоры по этому плану должны были осуществлять самодержавную власть совместно и нераздельно, и их постановления, подписанные именами всех четверых, должны были распространяться во всех провинциях, поскольку при разработке этих документов императоры помогали друг другу советами и авторитетом. Несмотря на такие предосторожности, политическое единство римского мира постепенно угасало, и был введен принцип разделения, который довольно скоро навсегда расколол этот мир на Западную и Восточную империи.

Система Диоклетиана имела еще один недостаток весьма материального свойства, которым нельзя полностью пренебречь даже в наше время: административная система стала стоить дороже, а следствием этого стал рост налогов, усиливший угнетение народа. Вместо небольшой «семьи» из рабов и вольноотпущенников, которой было достаточно Августу и Траяну в их скромном величии, были созданы три или четыре великолепных двора в разных частях империи, и столько же римских царей тщеславно соперничали друг с другом и с персидским монархом в пышности и роскоши придворной обстановки. Количество советников, должностных лиц, чиновников и служителей в разных государственных учреждениях возросло до небывалых ранее пределов, и (тут мы осмелимся позаимствовать выражение возмущенного современника событий) «когда среди населения получающих выплаты стало больше, чем приносящих деньги в казну, наградные выплаты стали гнетом для провинций». Легко можно выстроить непрерывный ряд гневных воплей и жалоб на налогообложение, начиная с этого времени и до последних дней империи. В зависимости от вероисповедания и положения в обществе авторы выбирают целью для своих нападок кто Константина, кто Валента, кто Феодосия; но все единодушно заявляют, что налоги и сборы, особенно налог на землю и подушный налог, были непомерно тяжелым бременем для населения и усиливающимся бедствием их времени. Из такого единогласия беспристрастный историк, обязанный проводить границу между истиной и сатирой так же, как между истиной и хвалебной одой, может сделать вывод, что каждый из правителей виновен в части того зла, в котором их обвиняют, и причина этого – не столько личные пороки правителей, сколько общая у них всех система правления. Император Диоклетиан действительно был создателем этой системы, но в его царствование растущее зло удавалось удерживать в границах приличия и умеренности, то есть он заслужил упрек в том, что подал губительный пример другим, но не в том, что сам был угнетателем. К этому можно еще добавить, что управление финансами при нем велось с благоразумной бережливостью и что после уплаты всех текущих расходов в имперской казне еще оставалось много средств и для щедрости, когда для нее были основания, и на случай любых чрезвычайных обстоятельств, возможных в государстве.

Отречение и смерть Диоклетиана

На двадцать первом году правления Диоклетиан принял свое достопамятное решение отречься от императорского сана. Такого поступка скорее можно было бы ожидать от старшего или младшего Антонина, чем от этого правителя, который не пользовался уроками философии ни когда добивался верховной власти, ни когда ее осуществлял. Диоклетиан заслужил славу тем, что впервые дал миру пример отречения – пример, которому не часто следовали самодержцы более поздних времен. Когда наш ум ищет что-либо подобное, естественно, приходит на память Карл V – не оттого лишь, что один современный историк своим красноречием сделал это имя хорошо знакомым для английского читателя, но и не по причине очень заметного сходства в характерах этих двух императоров, чьи политические дарования были выше военных, а добродетели проявлялись лишь в подходящие моменты и были порождены больше хитростью, чем природой. Однако отречение Карла, видимо, было ускорено превратностями судьбы: похоже, что неудача любимых планов заставила его поспешить расстаться с властью, которую он считал слишком малой для своего честолюбия. Царствование же Диоклетиана было непрерывной чередой успехов, и похоже, что он стал всерьез думать об отказе от императорского трона лишь после того, как победил всех врагов. Ни тот ни другой не были очень стары: Карлу было только пятьдесят пять лет, а Диоклетиану не больше пятидесяти девяти; но деятельный образ жизни этих государей – войны и поездки, заботы, связанные с царским саном, и усердное занятие делами успели повредить их здоровье и наделили их до срока старческими недугами.

Несмотря на суровость зимы, очень холодной и дождливой в том году, Диоклетиан вскоре после своей триумфальной церемонии покинул Италию и направился на Восток. Из-за неласковой погоды и дорожной усталости у него началась и стала медленно развиваться болезнь. Хотя переходы были легкими и императора чаще всего несли в крытых носилках, ко времени его приезда в Никомедию в конце лета недуг уже стал очень тяжелым и вызывал тревогу. Всю зиму император не выходил из своего дворца. Опасность, в которой он находился, вызывала у всех непритворные сочувствие и огорчение, но люди могли судить об изменениях в его здоровье лишь по радости или горю, которые читали на лицах и в поведении его приближенных. Прошел слух о его смерти, и какое-то время все верили, что император умер, но предполагали, будто это скрывают, чтобы не допустить беспорядков, которые могли бы возникнуть в отсутствие цезаря Галерия. Однако все кончилось тем, что 1 марта Диоклетиан еще раз появился на людях, но был таким бледным и так исхудал, что его с трудом могли узнать даже те, кому его внешность была очень хорошо знакома. Для него настало время положить конец мучительной борьбе между здоровьем и достоинством, которая шла в его душе уже больше года: здоровье требовало бережного отношения к себе и покоя, достоинство приказывало руководить великой империей и с одра болезни. Диоклетиан решил провести остаток своей жизни на почетном отдыхе, сделав свою славу недоступной для ударов судьбы, а арену мира уступить своим молодым и деятельным соправителям.

Церемония его отречения состоялась на просторной равнине примерно в трех милях от Никомедии. Император поднялся на высокий трон и в полной ума и достоинства речи объявил о своем намерении одновременно народу и солдатам, которые были созваны туда ради этого чрезвычайного случая. Сняв с себя пурпур, он сразу же скрылся от прикованных к нему пристальных взглядов толпы и, проехав через город в закрытой колеснице, направился, нигде не задерживаясь, в любимое уединенное жилище, которое выбрал себе в своей родной Далмации. В тот же день, 1 мая, Максимиан, как было договорено заранее, сложил с себя сан императора в Милане. Даже среди великолепия своего римского триумфа Диоклетиан обдумывал намерение отречься от власти. Желая обеспечить повиновение Максимиана, он потребовал от него то ли клятвы общего характера, что тот будет подчиняться в своих поступках авторитету своего благодетеля, то ли конкретного обещания, что тот отречется от престола, как только услышит совет так поступить и увидит пример отречения. Это соглашение, хотя оно и было скреплено торжественным обетом перед алтарем Юпитера Капитолийского, было слабой уздой для свирепого нрава Максимиана, главной страстью которого было властолюбие и который не желал ни спокойной жизни в настоящем, ни доброго имени у потомства. Однако тот, хотя и неохотно, подчинился власти, которую приобрел над ним его мудрый соправитель, а после отречения сразу удалился на свою виллу в Луканий, где при своем нетерпеливом характере едва ли мог надолго найти покой.

Диоклетиан, родившийся в семье рабов и поднявшийся до престола, последние девять лет своей жизни провел на положении частного липа. Уход от дел был подсказан ему разумом, и, кажется, он был доволен этой жизнью, во время которой долго пользовался уважением тех правителей, которым уступил власть над миром. Редко случается, чтобы ум, долгое время упражнявшийся в делах, приобрел привычку беседовать с самим собой, и потому те, кто лишается власти, больше всего жалеют о том, что теперь им нечем занять себя. Литература и религия, которые представляют так много увлекательных возможностей одинокому человеку, не смогли привлечь внимание Диоклетиана; но он сохранил или по меньшей мере быстро приобрел заново вкус к самым невинным и естественным удовольствиям и в достаточной степени заполнил свои свободные часы строительством, посадкой растений и уходом за садом. Его ответ Максимиану заслуженно прославился. Этот беспокойный старик добивался, чтобы Диоклетиан вновь взял в руки бразды правления и надел императорский пурпур. Диоклетиан отверг искушение: улыбнулся с жалостью и спокойно сказал, что, если бы он смог показать Максимиану капусту, которую собственными руками посадил в Салоне, тот больше не стал бы уговаривать его отказаться от наслаждения счастьем ради погони за властью. В беседах с друзьями он часто признавал, что из всех искусств самое трудное – искусство царствовать, и обсуждал эту тему с некоторым раздражением, которое могло быть вызвано лишь его собственным опытом. «Как часто четырем или пяти советникам бывает выгодно объединиться и обмануть своего государя! – любил говорить Диоклетиан. – Он отгорожен от людей своим высоким саном, и поэтому правда от него скрыта; он может видеть только их глазами, он слышит только их ложные объяснения. Он ставит на важнейшие должности тех, кто порочен и слаб, а самых добродетельных и достойных подданных держит в немилости. Из-за таких позорных уловок, – добавлял Диоклетиан, – самые лучшие и самые мудрые правители оказываются беспомощными перед продажностью и испорченностью придворных». Для нас умение видеть подлинную цену величия и уверенность в бессмертной славе делают привлекательнее удовольствия жизни на покое, но римский император играл в мире слишком важную роль, чтобы к его наслаждению удобствами и безопасностью частной жизни не примешалось ни капли горечи. Диоклетиан не мог не знать о бедах, постигших империю после его отречения. Страх, печаль и недовольство иногда настигали его в его салонском уединении. Если не его любящее сердце, то по меньшей мере его гордость сильно страдала из-за несчастий, пережитых его женой и дочерью, а последние минуты Диоклетиана были омрачены несколькими унижениями, от которых Лициний и Константин могли бы избавить отца стольких императоров, который и их самих первый вывел на путь к вершине власти. До наших дней дошло сообщение, хотя и очень мало заслуживающее доверия, будто бы Диоклетиан благоразумно ускользнул от их власти, покончив жизнь самоубийством.

Перед тем как мы оставим жизнь и характер Диоклетиана, обратим внимание на те места, где он уединился в конце жизни. Салона, главный город его родной провинции Далмация, находилась на расстоянии примерно двухсот римских миль, считая по длине государственных дорог, от Аквилеи, где начиналась Италия, и примерно двухсот семидесяти – от Сирмиума, где обычно жили императоры во время своих приездов на иллирийскую границу. Салона, до сих пор сохранившая свое имя, теперь – жалкая деревушка, но еще в XVI веке остатки театра и лабиринт рухнувших арок и мраморных колонн свидетельствовали о ее былом великолепии. Примерно в шести или семи милях от этого города Диоклетиан построил великолепный дворец; по тому, какая огромная работа для этого потребовалась, мы можем судить о том, как долго он обдумывал свое будущее отречение от императорской власти. Для выбора этой местности, где имелось одновременно все для здоровья и роскоши, ему не нужно было привязанности к родному краю. «Земля там сухая и плодородная, воздух чист и полезен для здоровья, и, хотя в этом краю в летние месяцы очень жарко, он редко страдает от тех вредоносных засушливых ветров, которые дуют над побережьем Истрии и некоторыми областями Италии. Красота видов, которые открываются из дворца, не меньше, чем привлекательность почвы и климата. К западу от него полоса плодородной земли окаймляет Адриатику и множество маленьких островков, разбросанных по поверхности воды, так что эта часть моря выглядит большим озером. К северу лежит залив, по которому шел путь к древнему городу Салоне, и местность по другую сторону залива, когда она видна, хорошо контрастирует с более обширным водным простором Адриатики, который виден и с южной, и с восточной стороны. На севере этот пейзаж на довольно большом расстоянии замыкает неровная гряда высоких гор, во многих местах покрытая лесами и виноградниками, среди которых видны деревни»

Хотя Константин из-за очень явного предубеждения говорит о дворце Диоклетиана с подчеркнутым презрением, один из их преемников, который мог видеть этот дворец лишь в заброшенном и полуразрушенном состоянии, славит его великолепие словами величайшего восхищения.

Размер участка земли, который занимало это здание, был от девяти до десяти английских акров. Форма дворца была четырехугольной, по бокам возвышалось шестнадцать башен. Две стороны четырехугольника имели в длину около шестисот футов, две других – около семисот.

Все это было построено из легко обрабатываемого камня, добытого в соседних каменоломнях в Трау, или Трагетуме; этот камень немногим уступал даже мрамору. Четыре пересекавшиеся под прямым углом проезда делили это огромное сооружение на несколько частей, и в начале дорожки, которая вела к главной постройке, стояли величественные ворота, которые до сих пор называются Золотыми. Завершалась же эта дорожка перистилем из гранитных колонн, по одну сторону которого находился квадратный храм Эскулапа, по другую – храм Юпитера, имевший форму восьмигранника. Юпитера Диоклетиан чтил как покровителя, посылавшего ему удачу, а Эскулапа – как хранителя своего здоровья. Сравнивая руины дворца, которые сохранились до сих пор, с наставлением Витрувия, можно заметить, что некоторые части этого здания – спальня, атриум, базилика, кизикийский, коринфский и египетский залы – были описаны там с какой-то долей точности или по меньшей мере правдоподобия. Их формы были разнообразными и пропорции верными, но все эти великолепные комнаты имели два недостатка, которые привели бы в ужас человека с нашими современными представлениями о красоте и удобстве: в них не было окон и каминов. Освещались они через крышу (видимо, здание имело только один этаж), а отапливались с помощью труб, проложенных вдоль стен. Основной ряд помещений был с юго-западной стороны защищен портиком, длина которого составляла пятьсот семнадцать футов и который, вероятно, был весьма возвышающим душу и полным очарования местом для прогулок, когда красоты пейзажа дополнялись красотами живописи и скульптуры.

Упадок искусств

Находись это великолепное здание в уединенном краю, оно пострадало бы от разрушительного времени, но, возможно, спаслось бы от изобретательной жадности человека. Из его развалин родились деревня Аспалату с и затем, намного позже, – провинциальный город Спалато

Золотые ворота теперь служат входом на рыночную площадь. Там, где поклонялись Эскулапу, чтят теперь святого Иоанна Крестителя, а храм Юпитера стал христианским собором, посвященным Богородице. За это описание дворца Диоклетиана мы должны благодарить прежде всего одного искусного художника, нашего современника и соотечественника, которого очень большое и свободное от предубеждений любопытство привело в самый центр Далмации. Но можно предположить, что его рисунки и гравюры своим изяществом немного приукрашивают то, чему предназначены быть подобием. Очень правдивый путешественник, побывавший там позже художника, поведал нам, что уродливые древние развалины в Спалато отражают упадок искусств в эпоху Диоклетиана так же хорошо, как закат величия Римской империи. Если действительно таково было состояние архитектуры, то естественно предположить, что живопись и скульптура были в еще большем упадке. В архитектуре существует небольшое число правил, которые едва ли не механически применяются во всех случаях. Но задача скульптуры и прежде всего живописи – создавать подобия не только форм природы, но также характеров и страстей человеческой души. В этих высоких искусствах умелая рука приносит мало пользы, если ее не одушевляет воображение и не ведут безупречный вкус и наблюдательность.

Почти нет нужды говорить о том, что народные волнения внутри империи, разнузданное своеволие солдат, набеги варваров и постепенное усиление деспотизма были очень неблагоприятны для любого гения и даже для учености. Сменявшие друг друга императоры-иллирийцы, возродив империю, не возродили науки. Полученное ими военное образование не было рассчитано на то, чтобы привить им любовь к литературе, и даже ум Диоклетиана, деятельный и талантливый в делах, был совершенно не знаком ни с научными знаниями, ни с отвлеченными рассуждениями мудрецов.

Юристы и медики настолько необходимы всем и их профессии настолько прибыльны, что в этих двух областях всегда находится нужное количество достаточно способных и сведущих практиков; но незаметно, чтобы те, кто изучал правоведение и медицину в те дни, черпали знания у кого-либо из знаменитостей, чьи дарования расцветали тогда же. Голос поэзии молчал. История опустилась до уровня сухих, туманных и сжатых описаний, не способных ни забавлять, ни поучать. Красноречие, вялое и искусственное, продолжало существовать на деньги императоров и на службе у них: владыки империи покровительствовали лишь тем искусствам, которые удовлетворяли их гордость или защищали их власть.

Эта эпоха упадка учености и вырождения человечества отмечена, однако, возникновением и быстрым усилением неоплатонизма. Школа неоплатоников, возникшая в Александрии, заставила умолкнуть афинские школы, и эти древние братства ученых встали под знамя более модных учителей, которые привлекали людей к своему учению новизной метода и строгостью своих нравов. Некоторые из этих ученых наставников – Аммоний, Плотин, Амелий и Порфирий – отличались глубиной мысли и упорным трудолюбием; но поскольку они неверно определили цель философии, их труды гораздо больше развратили человеческую мысль, чем усовершенствовали ее. Неоплатоники пренебрегали тем знанием, которое соразмерно с нашим местом в мире и нашими силами: они считали недостойной своего внимания всю область морали, естественных и точных наук, а все свои силы тратили на слова – спорили по поводу метафизических понятий, пытались разгадать тайны невидимого мира и искали способы примирить Аристотеля с Платоном в вопросах, где оба этих философа были такими же невеждами, как все остальные люди. Их умы, тратившие все свои силы на эти глубокомысленные, но бессодержательные рассуждения, легко верили в вымыслы воображения, и неоплатоники тешили себя верой, что знают, как научить душу покидать ее телесную тюрьму, уверяли, что находятся в тесном общении с демонами и духами, и – что было очень странным поворотом мысли – превратили изучение философии в уроки магии. Древние мудрецы осмеивали народные суеверия, а ученики Плотина и Порфирия стали самыми усердными защитниками этих суеверий, примирившись с их причудливыми крайностями под слабым предлогом, что это всего лишь иносказания. Поскольку эти философы в нескольких таинственных вопросах веры были согласны с христианами, на всю остальную богословскую систему христиан они нападали с той яростью, которая сходна с гражданской войной. Едва ли неоплатоники заслужили место в истории науки, но в истории церкви упоминания о них встречаются очень часто.

Кутерьма на престоле прекратилась с приходом Диоклетиана в ^ 284 г., последнего императора-реформатора, правившего до 305 г. Он был сыном вольноотпущенника, дослужившимся до высших армейских чинов, то есть, как и его предшественники, являлся выдвиженцем из военной среды. С его именем связано начало нового этапа в истории Римской империи — домината (от слова dominus — хозяин), когда император отбросил последние внешние остатки республиканской системы и полностью сосредоточил в своих руках государственную власть. Диоклетиан провел ряд реформ.

Административные преобразования свелись к тому, что отныне империя разбивалась на четыре части: две крупные — Восточную (столица Никомедия) и Западную (столица Медиолан), каждая из которых делилась пополам. Так возникла тетрархия , правление четырех человек. Диоклетиан, оставаясь на западе государства, назначил правителя в Восточной части империи — Максимиана. Оба, в свою очередь, выбрали соправителей, каждый в своей области. Создание тетрархии, с одной стороны, являлось формальным актом, так как никакого равенства властителей не было, поскольку всеми делами заправлял Диоклетиан, заставивший однажды Максимиана пробежаться полтора километра за своими носилками. С другой стороны, рассредоточение власти было необходимо, так как империя давно из центра не управлялась, настолько огромной и беспокойной она была.

Создание тетрархий привело к разукрупнению провинций и сокращению их территорий. Административная реформа была направлена на то, чтобы абсолютизм сочетался с управлением на местах. Империя дробилась на сто провинций, и Рим являлся 101-й. В этом выразилось сочетание абсолютизма и военно-административной системы. Новые провинции не совпадали с границами этноисторических областей. Во главе каждой стоял ректор, несколько провинций составляли диоцез, управлявшийся викарием. Сенат превращался в городской совет Рима, утратив ведущее положение в общегосударственных делах. Диоклетиан не признал принципа наследственности власти и, согласно собственному решению, обязывался через двадцать лет сложить с себя полномочия императора и передать власть назначенному преемнику. То же обещали сделать и соправители.

Денежная реформа Диоклетиану не удалась. Финансовый кризис по-прежнему был связан с падением стоимости денег и чеканкой монет, стоимость которых не отвечала золотому запасу государства. Диоклетиан попытался исправить ситуацию и стал с 286 г. выпускать полноценные серебряные и золотые монеты, быстро исчезнувшие из обращения. Поэтому император вернулся к чеканке прежних монет, не отвечавших своей стоимости из-за добавок низкопробных металлов.

Налоговая реформа находилась в тесной связи с неудачей в области финансов. Деньги перестали играть значительную роль в экономике, и налоги собирались натурой: продуктами или изделиями ремесленного производства. Основой налогообложения (капитации) стали земля и работники — система, заимствованная из Египта, согласно которой работники прикреплялись к земельным участкам.

Для составления равномерной раскладки между налогоплательщиками Диоклетиан в 289–290 гг. провел перепись населения. Получил широкое распространение вышеупомянутый вид экономических отношений между владельцами и пользователями земли — колонат. Колоны, арендуя земельные участки, фактически лишались права их покидать.

Диоклетиан пытался исправить экономическую ситуацию принудительными мерами и в 301 г. издал «Эдикт о твердых ценах и заработной плате». Цены росли, а оплата труда не повышалась и чтобы ликвидировать этот разрыв, император повсеместно ввел одинаковые цены, рассчитывая на поддерживаемое государством производство. Однако подобная политика не принесла положительных результатов, потому что хлеб в Египте стоил одну сумму, а в Германии — другую. Реализация постановления проводилась жестокими мерами, когда прямо на рынках возводились эшафоты и спекулянты оказывались на них сразу после совершенной сделки. Эдикт не имел далеко идущих последствий, поскольку не был экономически обоснован, равно как и приводился в действие не экономическими методами.

Диоклетиан провел военную реформу. Были созданы подвижные маневренные войска, расквартированные в различных городах. Набор в армию производился принудительным образом, поскольку добровольцев оказывалось недостаточно, и землевладельцы обязывались поставлять солдат из числа колонов. Военная служба в глазах жителей империи окончательно утратила привилегированный статус. Войска пополнялись за счет варваров, в связи с чем шла постепенная варваризация армии, сыгравшая свою роль в падении римского государства.

При Диоклетиане имело место одно из последних крупных и жестоких гонений на христиан. В 303 г. император издал эдикт против них, а вслед за ним — еще три. Гонение выразилось в проведении многочисленных казней отказавшихся подписать акт о принесении жертв гению императора, в запрете богослужений, сожжении канонических книг, в конфискации имущества, которым Церковь обладала незаконно, поскольку не была признана государством.

В 305 г. Диоклетиан и Максимиан, как и обещали, торжественно передали власть преемникам и отправились на покой. Диоклетиан поселился в Салоне (современный Сплит, Югославия), где воздвиг себе роскошный дворец и возвратился к мирным делам: выращивал овощи и разводил цветы. Когда ему предложили вернуться к власти, он сказал примерно следующее: «Если бы вы видели, какие замечательные овощи я вырастил на своем огороде, то никогда бы меня об этом не просили». В 313 г. он покончил с собой из страха перед возможной казнью, так как ему неожиданно пришло извещение прибыть ко двору нового императора.

^ Правление Константина Великого (306–337 гг.)

После ухода Диоклетиана вспыхнули очередные междоусобицы из-за престола. В 306 г. британские легионы провозгласили новым императором выдвинувшегося в ходе политической борьбы Константина (306–337 гг.), который стал фактическим правителем империи лишь с 324 г.

Его политика явилась продолжением линии Диоклетиана. Константин провел более успешную денежную реформу в 314 г. Он ввел новую золотую монету — солид, которая получила широкое хождение в империи и на долгое время стала основной денежной единицей, а также мелкую разменную монету, чеканившуюся из серебра. Были восстановлены некоторые денежные сборы, ранее взимавшиеся натурой. Тем не менее Константин не мог остановить процессы, давно разворачивавшиеся в экономике, поскольку натурализация хозяйства по-прежнему сохранялась.

Император произвел прикрепление ремесленников к профессиональным коллегиям, когда профессии превращались в наследственные — одно из условий возникновения цеховой системы в Средние века. В результате эдикта «О беглых колонах» (332 г.) произошло прикрепление к земле колонов, число которых увеличилось за счет военнопленных, способствовавших варваризации империи. Чтобы поставить под контроль армию, были сокращены некоторые воинские образования. Константин пытался поднять престиж военной службы, превратив профессию воина в наследственную, предоставив всем легионерам гражданство.

В плане административного деления сохранялись прежние диоцезы и провинции. Но теперь каждая из четырех частей империи (тетрархии) называлась префектурой, во главе с префектом претория (воинская должность, превратившаяся в гражданскую). Магистратуры перестали быть объектом притязаний, поскольку римляне, опасаясь чиновнического бремени, не желали занимать должности, за которые следовало нести материальную ответственность, Развивалась аполитичность граждан, и осознание чувства гражданского долга сходило на нет: люди не хотели служить государству, так как не доверяли ему.

Особое явление представляла собой религиозная политика Константина, связанная с общим положением христианства в первые века его существования.

^ Падение Римской империи

В 476 г. командующий императорской гвардией германец Одоакр низложил малолетнего императора Ромула Августула (по иронии судьбы в конце римской истории оказался опять Ромул) и отослал царские регалии в столицу Восточной империи, упразднив императорскую власть на Западе.

476 г. стал формальным концом Западной Римской империи, равно как и концом античной истории. Нельзя сказать, что после этой даты сразу начались Средние века, поскольку само деление на эпохи Древнего мира, средних веков и Новой истории несовершенно, так как в полной мере не отражает всех исторических реалий. Падение империи явилось логичным завершением одряхлевшего античного общества, постепенно прошедшего периоды рождения, становления, развития, зрелости и упадка. Скончавшись, античность в то же время дала жизнь христианской и культурной традиции Европы.

Упадок Рима был обусловлен и экономическими, и политическими, и социальными причинами, но в первую очередь, кризис начался в сфере духовной и первые его симптомы возникли не в V и не в IV в., а гораздо раньше, когда был утрачен идеал гармонически развитого человека, рухнула полисная религия и идеология, воплощавшая реальное мировоззрение античного человека, после упразднения республики и установления фактической монархии. То есть реальный кризис берет начало с эпохи Августа, когда римское государство достигло вершины своего могущества и начался постепенный откат назад, как в случае с маятником, который, максимально отклонившись в сторону, начинает движение в противоположном направлении. Римское государство не развалилось после Августа и не только существовало, но даже благоденствовало, о чем свидетельствовало правление Антонинов (II в.), названное «золотым веком», однако его духовный остов уже был сломан: римская история лишилась цементировавшей ее духовной основы. По выражению одного мыслителя, такого рода цивилизация способна еще долгое время «топорщить свои сухие сучья».

Непосредственная преемственность по отношению к античности сохранилась только в Восточной империи, где между средневековой и античной эпохами не было резкого разрыва, который имел место на Западе. На Востоке античность плавно перетекает в византийскую историю через сокровищницу греческого духовного наследия. Именно византийская традиция станет основой восточноевропейской цивилизации большинства славянских стран. На Западе прямую связь с европейской традицией не всегда четко прослеживается, поскольку завладевшие Европой варвары постулировали новый тип исторической культуры. Преемственность имела место даже не всегда в осознанной форме.

Некоторые европейские процессы можно увязать с эпохой античности, — например, в сильно романизированных областях исчезнувшей империи позиции католической Церкви позднее были наиболее крепки: в Италии, Испании, частично Франции и Германии. Там же, где романизация была слабой или докуда она почти не дошла, папство не удержало своей власти и победил протестантизм: в скандинавских странах, Британии, частью Франции и Германии.

Диоклетиан, 285- 305 гг.

Гай Аврелий Валерий Диоклетиан (285-305 гг.) - таково было полное имя, принятое новым императором, - был, наравне с многими из своих ближайших предшественников, человеком самостоятельным, личными своими заслугами выбившийся из низкого состояния и поднявшийся до своего положения путем долгой государственной и военной службы. Тотчас после избрания ему пришлось воевать с Карином, старшим сыном императора Кара, который заявил свои права на титул императора и пал во время борьбы с Диоклетианом (285 г.). Новый император организовал управление своим огромным государством по-новому: в соправители он избрал наиболее способного из числа своих военных товарищей, Максимиана, который признавал его умственное превосходство и охотно подчинялся ему, как послушное орудие, сначала как императора, а потом и как второго Августа (286 г.). Большой заслугой Максимиана было то, что он сумел положить конец долго длившейся в Галлии междоусобной войне высших и средних классов с низшим слоем населения, причины которой не вполне ясны. Затем Максимиан продолжал править западной частью империи, избрав себе Милан резиденцией, между тем как Диоклетиан основался в Никомедии, городе, по своему центральному положению весьма удобном для управления большим государством. Весьма благоразумно было именно то, что он, настоящий владыка всего государства, поселился на Востоке, и что ни Максимиан, ни кто-либо из соправителей, избранных обоими императорами в 293 г., не поселились в Риме. При этом Диоклетиан намеревался дать вполне новое устройство правительственной власти и всему государству, решив не затрудняться древнеримскими традициями, тесно связанными с Римом, как центром государства. Рим, по его замыслу, совершенно утрачивал значение столицы древнего мира, и Италия превращалась в такую же провинцию, как и все прочие.

Устроение престолонаследия и самого государства

Ближайшей потребностью, без сомнения, было противодействие в будущем возможности новых захватов власти в отдельных провинциях, и Диоклетиан думал противодействовать подобным попыткам посредством особого договора, заключенного с Максимианом. По этому договору они, оба Августа, в определенное заранее время должны были отказаться от своего сана и на их место вступить избранные ими обоими соправители: Галерий, избранник Диоклетиана, и Флавий Констанций Хлор, избранник Максимиана. При этом все четверо правили каждый своей частью совершенно самостоятельно. Эта система, несомненно, имела свои выгодные стороны. Совсем было отставшая от империи Британия вновь была с нею воссоединена, пограничные укрепления всюду были восстановлены и дополнены, сам Диоклетиан подавил восстание в Египте, а Галерий успешно сражался против персов, с которыми в 297 г. был заключен мир на более продолжительное время. И Максимиан тоже выказал себя деятельным воином, но больше всех отличился Констанций - император, правящий Западом. Однако для того, чтобы эта система управления могла удержаться в силе, нужен был император с такой силой воли и авторитетом, как Диоклетиан. Нельзя укорять его в том, что он не смотрел в будущее, когда не будет следить за порядком, установленным его усилиями. Он намеревался придать высшей власти тот исключительно монархический характер, ту недоступность и величие, которыми отличались восточные государи, в то время как римская императорская власть до этого времени все еще носила на себе отпечаток своего полугражданского, полусолдатского характера. Он желал, чтобы власть государя почиталась всеми, как бы установленная самим божеством: перед владыкой (Dominus), перед священным владыкой - Dominus sacratissimus - все должны были падать на колени; он носил и повязку восточных монархов, которая так долго была в Риме строжайше воспрещена; он окружил себя двором, дворцовыми чиновниками, строго определенным церемониалом.

Диоклетиан. Бюст из Капитолийского музея

Деспоты

К этому исключительно монархическому принципу стало приспосабливаться и все остальное. Римский сенат превратился в собрание богатых и родовитых людей, которое еще могло иметь некоторое значение для Рима, но уже не имело никакого значения для государства; а за ним и все остальные республиканские должности обратились в то, чем они были некогда - в простые городские должности. Вскоре сенат был заменен простым советом (Consilium) - государственным советом Августа, а вся республиканская магистратура, насколько она еще уцелела, была заменена новой чиновничьей иерархией, которая сильно разжигала честолюбие, хотя и понижала уровень прежнего значения республиканских властей. Это стояло в тесной зависимости от совершенно нового разделения государства, которое не имело ничего общего с прежней республиканской областной системой управления. Вся империя была поделена на 12 диоцезов, из которых наибольшим был Восточный (Oriens) и наименьшим Британия; а эти диоцезы, в свою очередь, распадались на 101 провинцию, следовательно, на меньшие округа, скорее департаменты, нежели провинции в прежнем смысле слова. Во главе диоцезов стояли викарии - высшие управители, положение которых было весьма важным; им были подчинены консуляры, корректоры и председатели (praesides). Таким образом, Диоклетиан, хотя и подразделил империю на четыре части, управляемые отдельными правителями, но этим новым административным делением теснее, чем когда-либо, слил все части империи воедино, и тем самым подготовил почву для своих дальнейших реформ - военной, финансовой, монетной и административной. С самым духом его управления знакомит указ 301 г., которым, при возрастающей дороговизне, назначались максимальные цены на все важнейшие жизненные продукты; за нарушение постановлений указа грозила смертная казнь.

И вот каким путем доброжелательный, разумный и в высшей степени деятельный государь, не находивший удовольствия ни во власти, ни в блеске, ее окружающем, счел необходимым осуществить целую систему строжайшего единовластия и полной монархической недоступности. Во всех действиях этого замечательного человека резко выступает одна преобладающая черта его характера: склонность к доктринерству, к систематизации; эта черта, вероятно, привела его и к несчастной политике, которой он держался по отношению к христианам, тогда как христианство, в течение последнего столетия, достигло такой степени силы и распространения, что против него уже должны были оказаться тщетными всякие преследования и полицейские ограничения.

Гонения на христиан при Диоклетиане

Гонение, поднятое по повелению Деция и после его смерти временно поднявшееся само собой или по чьему-либо повелению, уже не могло остановить возрастания Христианской церкви, и Галлиен отказался от насильственных мер против христиан, более склоняясь в сторону терпимости. Вследствие этого число христиан вдруг так возросло, что к началу IV в., как предполагают, двенадцатая часть всего населения империи уже исповедовала новую веру; особенно же, благодаря гонениям, возросла и окрепла их внутренняя связь и организация. Естественно, что именно во время гонений, когда "пастырь отвечал за овец своих", а епископ выступал представителем за всю свою общину, - в это время должен был усилиться монархический элемент в устройстве церковной общины. Первоначальное равенство всех членов общины исчезло; из общей массы верующих в виде особого сословия выделилось духовенство (clerus) и вместо прежнего совета старейшин или пресвитеров власть над христианской общиной перешла в руки одного лица. Таким лицом стал епископ, бывший первоначально лишь главой собрания пресвитеров, а теперь уже главой и руководителем всей общины, ее представителем в отношениях с внешним миром, духовным отцом во внутреннем быту общины, в отношениях к своим духовным чадам. С религиозными интересами, конечно, издавна должны были слиться и весьма важные интересы мирского характера: и таким образом незаметно успела возрасти среди Римского государства христианская церковь - новое, организованное и могущественное государство, влияние которого давало себя чувствовать во всем, и даже весьма настойчиво. Не стесняясь, эта церковь стала всюду воздвигать и утверждать внешние символы своей мощи - свои места поклонения, храмы, часовни, кресты; в самой Никомедии у христиан был воздвигнут прекрасный собор, и всюду - при дворе, в войске, в высшем управлении - христиан было множество. Такое положение должно было представляться главе государства весьма важной, можно даже сказать - очень важной задачей. Не говоря уже о том, что и в общественной, и в частной жизни все явления были так тесно связаны с формами политеизма, что их невозможно было разъединить, не поколебав основы общественной жизни, становилась невозможной сама веротерпимость, распространенная в римском мире, при множестве различных религий и культов, существовавших рядом. Та горячая ревность, с которой христиане проповедовали свое учение, разожгла и язычников, и те же самые боги, к которым они прежде относились с равнодушной иронией, теперь - ввиду борьбы с христианством - вновь приобрели некоторое значение и цену в глазах толпы.

Суд над христианами. Фреска III в. из катакомб св. Каликста. Рим.

Слева на постаменте изображен судья, выносящий обвинительный приговор.

Для многих эти боги только теперь впервые явились действительно существующими, тем более, что и христиане не отрицали их существования, предполагая в них демонов, т. е. хотя и злую, но действительно существующую силу, против которой они вступали в борьбу.

Возрастание популярности христиан

Император Галерий главным образом был сторонником того воззрения, что христианство должно быть подавляемо насильственными мерами, исходящими от правительства; он в 298 г. добился от Диоклетиана (который долго медлил, обдумывая этот вопрос), чтобы во всех войсках был издан указ, повелевавший всем начальникам из христиан или участвовать в жертвоприношениях, или немедленно покинуть службу.

Бронзовый медальон Галерия.

АВЕРС. Галерий.

РЕВЕРС. Рисунок в честь его победы над персидским царем Нарсесом.

Точка зрения указа казалась вполне ясной: предполагали, что христианство нарушает единство духа в войске. В 302 г., вслед за этим указом, один за другим были изданы еще четыре указа, один строже другого. Первым из этих указов повелевалось конфисковать Святое писание и прочее имущество церквей, сами христиане лишались права занимать общественные должности и даже запрещалось отпускать рабов-христиан на волю; и между тем как три первых указа были направлены главным образом против заведывавших христианскими общинами епископов, последний указ 304 г. уполномочивал всех имперских чиновников к величайшим строгостям против всех христиан.

Усыпальница римских епископов III в. в катакомбах св. Каликста

Это развязывало руки жестокости, а местами и корысти. Но это гонение вскоре ослабло, да и вообще не получило того распространения, какое предполагали придать ему Диоклетиан и его советники. Во многих местах число христиан было уже настолько велико, что о приведении указов в исполнение не посмели и подумать; в других же - их было так мало, что за гонение их и приниматься не стоило. Во многих случаях имело значение и личное положение самих представителей исполнительной власти: в той части империи, которой правил, например, Констанций Хлор, настоящего гонения не было вовсе, т. к. сам император, хотя и не был христианином, держался монотеистических воззрений, которые гораздо больше сходились с христианством, нежели с государственной религией.

Удаление Диоклетиана. Смуты

Диоклетиан не мог завершить дело, которое уже с самого начала представлялось безнадежным. В 305 г. он решился на основании договора, некогда заключенного между им и Максимианом, отказаться от правления, и Максимиан тоже должен был отказаться, одновременно с Диоклетианом, согласно договору, в соблюдении которого они некогда поклялись в храме Юпитера Капитолийского. Императоры Галерий и Констанций теперь были возвышены в сан Августов. Однако искусственный порядок престолонаследия, установленный Диоклетианом, не оправдал возложенных на него упований. Еще при жизни Диоклетиана (он умер в 313 г.), до его уединения в Салонах донесся гром военной тревоги, вызванной отчаянной борьбой честолюбцев, которые всюду заявили свои права на власть.

Семь императоров; борьба за власть

Семь разных претендентов выступали на поприще этой борьбы еще при жизни Диоклетиана: Галерий и его новый ставленник Север; после его смерти Лициний и Максимин; Максенций, сын бывшего Августа Максимиана, и, наконец, сам Максимиан, весьма неохотно отказавшийся от власти; последним в их числе выступил Константин, сын Констанция Хлора, умершего в 306 г. и завещавшего своему сыну Константину ту любовь, которой сам он пользовался в среде христиан.

Стадии этой борьбы за престол между отдельными претендентами не представляют в общем обзоре никакого интереса; нельзя не обратить особенного внимания на то, что среди этих смут стала очевидной бесполезность гонений, воздвигнутых против христиан, почему в 311 г. Галерий, Лициний и Константин и издали общий от их имени указ о веротерпимости, данный в Никомедии. В этом указе сначала хоть и высказывается в довольно темных выражениях порицание христианам, но затем и на них распространяется императорская милость, и им ставится в обязанность молиться своему Богу за благо императора. Немного лет оставалось христианской церкви до полного торжества.

Константин единодержавен, 324 г.

Иначе, впрочем, и быть не могло, т. к. христианство в это время приобрело уже огромную силу, и в междоусобной борьбе различных претендентов из-за высшей власти было очень важно иметь на своей стороне христиан. И вот замечательный и тонкий политик, Флавий Валерий Константин, отлично сумел оценить значение этой новой силы в государстве. Когда Галерий умер, Константин громко заявил свои притязания на высшую власть; на Западе его противником являлся только Максенций, сын Максимиана, человек высокомерный, но не отличавшийся ни способностями, ни энергией.

Золотая монета Максенция.

Предлог к войне с ним найти было нетрудно - и Константин двинулся против Максенция через Альпы с тем войском, которое уже успел закалить в своих удачных войнах против германских народов. При Сакса Рубра (второй почтовой станции на Фламиниевой дороге, близко от Рима) оба войска, весьма многочисленные, сошлись на битву (в октябре 312 г.). Об этой битве сложились и языческие, и христианские легенды; во всяком случае, все симпатии христиан в ней были на стороне знамени Константина, и победа осталась за ним. Максенций погиб во время бегства, и победитель торжественно вступил в Рим. Не переходя окончательно на сторону христианской веры, Константин, однако, более и более открыто становился во главе движения, благоприятствующего христианам, и в 313 г., вместе со своим восточным союзником, Лицинием, он обнародовал в Милане указ, в котором христианство объявляется не только терпимой в империи религией, но и вполне равноправной с древней языческой; лично для себя Константин первоначально удовольствовался только единобожием, которое было очень близко к христианству, но не вполне с ним совпадало. Поддерживаемый Константином Лициний в 313 г. одолел своего соперника на Востоке, Максимина, и стал неоспоримым западным владыкой. Хотя уже в следующем году между ними обоими дело дошло до вооруженного столкновения, и Константин даже нанес Лицинию поражение при Адрианополе, вслед за этим поражением между ними установилось соглашение и довольно продолжительный мир.

Бронзовая медаль в честь победы Константина над Лицинием

Константин тем временем продолжал выказывать свое расположение христианской церкви. Он видел, что империя может сохранить связь и единство только в том случае, если будет опираться на мощную опору христианства, и потому в 320 г. особым указом были воспрещены апелляции епископских судов к светским и другим государственным учреждениям, и церкви дано право принимать завещанные ей наследства. Когда же в 323 г. дело опять дошло до разрыва между обоими императорами, Константин уже смело мог рассчитывать на расположение к нему христиан, даже в части империи, управляемой Лицинием; особенно - на расположение епископов, к которым он выказывал себя особенно милостивым. Новая победа при Адрианополе поколебала положение Лициния; другая, при Хрисополе, на азиатском берегу пролива, окончательно способствовала падению Лициния - и Константин явился единодержавным владыкой всей империи.

Константин. Гигантская статуя из Латеранской базилики в Риме.

Его несчастный противник в следующем 324 г. был убит в Фессалониках по приказанию самого Константина.

Богословские споры. Арий и Афанасий.

Таким образом единство империи вновь было восстановлено, и Константин правил царством единодержавно еще в течение 14 лет (до 337 г.). Покровительство, оказываемое им христианству, в значительной степени исходило из политических соображений, и он умел чрезвычайно умно извлечь свои выгоды из теологического спора, который тогда взволновал весь современный христианский мир к великой радости язычников. В подобных спорах уже изначально не было недостатка, тем более, что христианство принимало в свое лоно людей из всех национальностей, из всех стран, из всех классов общества, и эти разнородные элементы, конечно, могли расходиться в своих воззрениях на разрешение важнейших религиозных вопросов. В данное время спор поднялся между пресвитером Арием, в Александрии, и епископом Александрийским Александром. Арий утверждал, что Христос, сын Божий, не единосущен отцу, и что он Богом создан, и что было такое время, когда сына Божия не было; а его противник, дьякон Афанасий из Александрии, доказывал, что сын Божий единосущен отцу, и так же вечен, как Бог-отец, и так же неразделен с ним, как луч света от светильника. Местный собор сместил Ария за его лжеучение в 321 г., но спор продолжался и вносил раздвоение в церковь. Тогда Константин созвал всех восточных епископов на собор в Никее, где они и собрались в числе 318.

Христос в образе бога Солнца. Роспись на стекле.

Выслушав изложение мнений обеих сторон, Константин принял сторону Афанасия Александрийского, и его пример преклонил на ту сторону всех еще колебавшихся, так что только Арий и двое египетских епископов отказались скрепить своей подписью решение собора. Константин, верно понимавший высокое значение христианства вообще, в то же время сознавал, что оно может быть великой силой только при полном единстве. Способствуя сохранению единства, Константин принял сторону епископов в споре с Арием и тем приобрел в глазах всего христианства важное значение.

Раннехристианская символика. II-III вв.

Устойчивым символом становится голубь, пальмовая ветвь и монограмма Христа. Но также сохраняются римская символика - Ника, триумфальные венки и пр.

Константинополь. 330 г.

В связи с этой религиозной политикой императора появилась необходимость еще одного важного шага, который в 330 г. был сделан, - в избрании нового центра управления для империи. Город Рим, значение которого особенно сильно было поколеблено во время Диоклетиана, уже не мог быть столицей империи, в которой христианство получило значение официальной религии: в Риме были слишком живучи веками установленные там языческие воззрения, и вся почва была пропитана воспоминаниями о всевозможных богах и героях. Мысль о перенесении столицы уже и в прежнее время представлялась многим и на мгновение занимала сначала Юлия Цезаря, а потом и самого Августа; теперь привести ее в исполнение было уже нетрудно - даже необходимо. Долгое время, однако, искали такой подходящий центр - указывали даже на Илион, при Цезаре и Августе: теперь новый центр был найден на почве древнего Византия, в изумительно удобном месте, как бы самой природой указанном для столицы; здесь она и основалась, начиная с 328 г. Старый город был заново укреплен, расширен, и на его месте появилась новая столица, город Константинов Константинополь, в котором христианские церкви возникали рядом с языческими храмами.

Бронзовая монета Константинополя.

АВЕРС. Олицетворение города и его название по-латыни: "КОНСТАНТИНОПОЛЬ" РЕВЕРС. Корабль с военными знаками. Надпись: "ПОБЕДА АВГ(уста)".

Рядом с языческими святынями, перенесенными в новый город тайно, из древнего Рима, здесь видна и величайшая христианская святыня - часть креста Господня, обретенного благочестивой матерью императора Константина Еленой во время ее пребывания в Иерусалиме, и привезенного ею в Константинополь. Даже торжественное освящение города (11 мая 330 г.) носило на себе еще двоеверный характер: и христиане, и язычники, каждый по-своему, возносили молитвы за благоденствие города. В горожанах недостатка не было, т. к. жителей сюда привлекали отовсюду привилегиями: здесь для народа были те же приманки, что и в Риме - раздача зернового хлеба и зрелища, и те же ристалища в цирке; не хватало только гладиаторских боев.

Олицетворение двух столиц - Рима и Константинополя. Т. н. диптих Рикарди.

Христос в образе "пастыря божьего". Раннехристианская фреска. III в. Из катакомб св. Каликста. Рим.

Были тут налицо и сенат, в который прежде всего попадали законы, исходившие от императора. Сюда же были принесены и произведения древнего искусства, т. к. не скоро еще можно было здесь дождаться развития нового искусства, тем более, что христианское искусство еще не решалось стать рядом с древнеязыческим. Впрочем, новая вера постепенно начинала овладевать и этой областью жизненных явлений, и ее символы - крест и пальмовая ветвь, добрый пастырь, несущий овцу, корабль, виноградная лоза, рыба и голубь - чаще и чаще начинали появляться всюду.

Раннехристианское изображение Страстей господних.

Барельеф на мраморном саркофаге IV в., найденном в римских катакомбах.

Слева направо: несение креста (крест несет не сам Христос, а, вероятно, Симон Киренский, подгоняемый римским солдатом); венчание Христа терновым венцом; монограмма Христа; легионер ведет Христа к Пилату; Пилат, умывающий руки (рядом с ним - слуга с тазом и кувшином)

Организации империи

Во внутреннем устройстве империи он продолжал начатое Диоклетианом. Всю империю разделил на четыре большие префектуры: префектуру Востока с пятью диоцезами, 46 провинциями; префектуру Иллирийскую (Illyricum) с двумя диоцезами, 11 провинциями; префектуру Италийскую с четырьмя диоцезами, 30 провинциями и префектуру Галльскую, а в ней три диоцеза и 29 провинций. Обе столицы империи и проконсульские провинции Азия и Африка составляли особые округа управления.

Повозка префекта Рима

Абсолютизм императорской власти выказался еще резче, чем при Диоклетиане: все усилия его явно были направлены на то, чтобы удовлетворить честолюбцев бесконечным рядом почестей, титулов и промежуточных степеней достоинства, и отвлечь их от попыток узурпации власти.

Инсигнии магистра оффиций на Востоке.

Во главе этой сановничьей иерархии стояли 5 высших государственных сановников: управитель священного дворца государева, magister officium, квестор, который делал устные доклады государю, комит (comes) священных издержек и комит священного частного имущества государева. Из этого прилагательного "священный" видно, что монархическая власть успела сильно развиться за последнее столетие и как бы обновилась связью с наиболее живучим элементом новейшего времени - христианством. К этим пяти высшим сановникам примыкали еще два префекта императорских телохранителей, великий нотарий, члены императорского консистория (или совета) и высшие чины провинциального управления - префекты Константинополя, Сирмия, Милана и Тира; и затем в каждом диоцезе - викарий префекта, консулярии, председатели, корректоры провинций и еще множество низших чиновников, заседавших в различных канцеляриях (scrinia). Все эти чиновники, конечно, получали жалование, и даже немалое; притом и титулы, сопряженные с чинами, играли значительную роль. По современной табели о рангах тщательно отличались Gloriosi (достославные) от Illustres (именитых), и Spectabiles (достопочтенные) от Clarissimi, Perfectissimi, Egregii: целью стремлений всех служащих стало достижение титула comes (соответствовавшего тайному и действительному тайному советнику), получение этого титула было не слишком затруднительно. И военная служба была подчинена подобным условиям: в войске видны два Magistri militum, т. е. главнокомандующих; под их начальством состоят полководцы, командующие отдельными частями армии (duces), в свою очередь начальствующие легионами префекты и их заместители (praepositi). Легионы (числом 175, из которых только 28 были оставлены их древние исторические названия) были значительно сокращены в своем численном составе: часть их (auxiliarii и отборные войска) вошла в состав так называемого палатинского войска, другая - в состав гарнизонов. Как на отличительное явление эпохи следует указать на то, что масса германцев уже состояла в это время на римской военной службе, притом многие из них даже в высших чинах.

Нельзя не изумляться такому энергичному сосредоточению всех сил государства, которое, в свою очередь, требовало сильного напряжения всех податных сил населения. Гражданской свободе, конечно, уже не осталось места в этом строго централизованном единодержавном государстве, хотя собрания именитых граждан в провинциях, пользовавшиеся правом отсылать с особыми курьерами в собственные руки государя свои прошения и жалобы, не лишены были некоторого значения в государственном организме. Муниципальные вольности прежних времен, при этой системе управления, тоже не могли удержаться: попасть в число декурионов города, заведовавших сбором податей и отвечавших за этот сбор своим имуществом, почиталось и неизбежной честью, и великой тягостью.

Окончательное торжество христианства

Но этот новый государственный механизм имел и свои выгодные стороны. Высокое, исключительное положение императора способствовало усилению и распространению христианской церкви. Та вера, на сторону которой склонился монарх, конечно, должна была привлечь к себе многих. Константин же, в самом конце своей жизни, принял крещение и тем окончательно придал христианству положение господствующей религии во всей империи, хотя язычество и не преследовалось, и сам Константин, до своей кончины, не слагал с себя почетного титула высшего жреца (pontifex maximus), общего всем римским императорам.

Кончина Константина. Его сыновья. 337 г.

Уже с 335 г. он возвел своих троих сыновей (от второго брака с Фаустиной) в сан императоров и передал им в управление соответственные части государства. Рядом с ними - с Констанцием, Константином и Константом - были возведены в сан императоров еще два сына его сводного брата [У Константина был еще старший сын, Крисп, от первого брака, но в 326 г. он приказал его убить, по причинам, которые довольно трудно понять.]. Затем, в мае 337 г., Константин умер. В Риме память его, по языческому обычаю, была удостоена торжественного апофеоза. Христианская церковь со своей стороны изъявила Константину свою признательность, причислив его впоследствии к лику святых.

Государственный порядок, установленный Константином на основе идей Диоклетиана, оказался недолговечным. Из его сыновей ни один не унаследовал его ума и способностей. Первое их совместное действие, исполненное в видах обеспечения своей власти, было проявлением чисто восточной жестокости: в сентябре 337 г. было совершено предумышленное и заранее подготовленное избиение всех побочных родственников Константина и его дома. Затем в следующем году на съезде в Сирмии три императора поделили между собой управление государством: Констанций, избрав себе резиденцией Константинополь, отделил себе Восток, Фракию, Азию, Египет; Констант - избрал Иллирийскую префектуру и Италию; Константин II - Галльскую префектуру и западную половину Северной Африки. И этот Константин первым сошел со сцены; в 340 г. он затеял войну против своего брата Константа и был убит в первой стычке с его армией, при Аквилее.

Золотая монета Константа I.

Константин II на коне, поражающий поверженных врагов. Камея из трехслойного сардоникса.

Констанций был отвлечен войной с персами, а между тем восстал против Константа опасный соискатель его власти, Магненций, и в борьбе с ним Констант погиб в 350 г.

Золотая монета Магненция.

Констанций, после смерти обоих братьев достигнувший единодержавия, вступил в борьбу с Магненцием, победил его, и тот окончил жизнь самоубийством.

Торжественный въезд Констанция в Рим. Т. н. диптих Барберини.

Между тем положение дел на Западе, где рейнская граница не сдерживала вторжения варваров и даже левый берег Рейна с городом Колонией был захвачен франками, вынуждало к передаче управления в руки лица, близкого к императорскому дому. Но из всей родни только один Флавий Клавдий Юлиан был пощажен в 337 г. из-за усиленных просьб императрицы Евсевии. Он и был отправлен (в 355 г.) правителем в Галлию, и здесь показал административные и военные способности, каких в нем даже нельзя было и предполагать. Он отвоевал Колонию у франков, а в 357 г. предпринял поход против аламаннов, над которыми одержал при Аргенторате (ныне Страсбург) решительную победу. Эти успешные действия он еще упрочил войной против салических франков, которые признали над собой главенство Рима, утвердил связь с Британией и, так славно восстановив значение и власть правительства на западной окраине, стал править там спокойно, одинаково уважаемый и любимый как в войске, так и в народе.

Тем временем Констанций был занят устройством церковных дел и улаживанием религиозных вопросов, которые вызывали немало затруднений. С 353 г. христианство было признано государственной религией; законом были запрещены языческие жертвоприношения, храмы язычников заперты, и строгие кары грозили тем, кто вздумал бы этим мерам противиться. В 357 г. из залы заседаний римского сената был вынесен жертвенник и древняя статуя Виктории. А между тем богословские споры не прекращались и в среде самой христианской церкви. Их предметом был все тот же догмат о божественности Христа; соборы следовали за соборами: в 341 г. Антиохийский, направленный против Афанасия Александрийского, в 347 г. в Сердике - за него, в 355 г. - в Милане, против Афанасия, который вынужден был удалиться из Александрии. Арианство раздробилось на отдельные ереси; и в противоположном лагере также появились различные мнения - и только при непосредственной помощи императора, в 359 г., церковное единство было восстановлено.

Констанций и Юлиан

Именно в этом году война с персами, начатая еще в 358 г., приняла такой опасный оборот, что Констанций счел необходимым потребовать подкрепления из Галлии. По-видимому, это требование было обусловлено опасениями, которые мелочному и подозрительному Констанцию внушал император Юлиан. Лицо, отправленное в Галлию с этим поручением, тотчас должно было вывести оттуда часть войск. Но в Галлии такое распоряжение было встречено крайним недовольством: там войска были более чем где-либо необходимы, да притом и сам поход из Галлии на Восток никому не представлялся привлекательным. Тогда галльские войска провозгласили Юлиана Августом, и тот, зная характер Констанция, счел за лучшее принять этот сан. Он сделал было попытку уладить свои отношения c Констанцием путем договора, но тот отвечал на это высокомерным отказом. Тогда Юлиан двинулся против него во главе войска, и дошел уже до Наисса (Ниша) в Мизии, когда получил известие о смерти Констанция (361 г.). В декабре того же года Юлиан вступил в Константинополь.

Император Юлиан. 361 г. Восстановление язычества

Юлиан был воспитан в христианских убеждениях, наравне с сыновьями Константина Великого. Но он изначально не выказывал особенного расположения к христианскому богословию и больше склонности проявлял к неоплатонической идеализации древней языческой веры. С трудом спасенный от злодейского замысла своих родных, он потом занимался науками в Афинах и еще больше утвердился в том направлении философского мышления, которое стояло у него в тесной связи с серьезным пониманием нравственных задач и строгим воззрением на обязанности правителя. Вступив на престол, он устранил дорого стоившее содержание обширного придворного штата и облегчил тягость податей. Затем ревностно обратился к преобразованиям разного рода. К сожалению, он не обладал светлым умом своего дяди, Константина, который дал тому возможность угадать в христианстве господствующую идею времени и осознать, что никакой, даже могущественнейший император не в силах был бы с ней бороться. Юлиан, напротив, как ревностный ученик неоплатонических мистиков вроде Плотина, Порфирия и Ямвлиха, воображал себе, что он призван восстановить древнюю языческую веру и вновь положить ее в основу государства.

Юлиан. Инталия из собрания де Люиня. Сердолик.

Прежде всего он объявил полную свободу вероисповеданий, чем способствовал до некоторой степени распространению зародившихся в христианстве ересей; а затем уже прямо выступил против христианства, потребовав возвращения язычникам тех храмов и городских имуществ, которые были дарованы церкви его предшественниками. Указом 362 г. христианам было воспрещено занимать места риторов, грамматиков и преподавателей в общественных заведениях; этим путем Юлиан думал вновь возвратить юношество под руководство учителей из язычников. Он попытался даже придать языческому жреческому сословию новую организацию, установить в нем нечто подобное христианской церковной иерархии, даже устроить нечто вроде благотворительности во имя своих богов, но никак не мог достигнуть в среде языческих жрецов того высокого уровня нравственности, каким отличалось христианское духовенство. И он добился только мнимого успеха в среде тех немногих, которые готовы были все одобрить, лишь бы угодить императору. В народе попытка Юлиана была встречена полным равнодушием и индифферентностью: никто и не подумал поддержать его, все только предоставляли ему делать то, что ему угодно. Вскоре дело дошло до положительных преследований христианства, от которых, однако, он был отвлечен войной против персов, начавшейся весной 362 г.

Поход этот сначала был весьма удачен. Победоносно шел он вперед, одержал в 363 г. близ Ктесифона большую победу над персами и двинулся далее внутрь страны. Вынужденный наконец предпринять обратный поход, он ловко руководил отступлением, но во время одного удачного дела был смертельно ранен стрелой. Войско отомстило за его смерть победой, но церковь заклеймила память этого последнего потомка Флавиев позорным названием Отступника (Апостата).

Миланский эдикт и покровительство церкви

Одним из важных событий правления Константина (306—337) был так называемый Миланский эдикт 313 г., даровавший свободу вероисповедания христианам и возвращавший им все конфискованные церкви и церковное имущество. В дальнейшем Константин оказывал христианам особое покровительство. Из гонимого учения христианство становилось государственной религией, из «церкви борющейся» — «церковью торжествующей».

Константин даровал христианской церкви ряд значительных привилегий; она получила право принимать наследства и дарения, что при быстрых успехах христианства сделало её менее чем за столетие обладательницей 1/10 всех земель империи. Сам Константин и его преемники не скупились на богатые пожертвования. Клирики были освобождены от муниципальных повинностей, третейский суд епископов был приравнен к государственному, епископы получили право узаконивать отпуск на волю рабов с тем, однако, чтобы они проверяли, «достойные» ли получают свободу. Сам император, не будучи ещё христианином, принимал горячее участие в делах церкви, называя себя её «епископом для внешних дел». К концу жизни он крестился.

Главную роль в признании Константином христианства сыграли политические соображения.Правда,вначале IV в. христианство исповедовало не более одной десятой части населения империи, однако христиане успели уже создать исключительно крепкую организацию, умевшую влиять на массы. Широкая благотворительность и надежда на загробное блаженство привлекали отчаявшуюся бедноту; проповедь смирения и покорности умеряла её сопротивление. Языческая религия, требуя лишь соблюдения внешних обрядов, оставляла известный простор для свободы мысли. Христианство требовало полного подчинения, безоговорочного признания установленной догмы. Именно такая религия была наиболее подходящей идеологической базой для монархии, возглавлявшейся «святейшим» императором и основанной на господстве небольшой кучки привилегированных над бесправными, униженными, лишёнными всяких перспектив массами тружеников.

Арианство

Миланский эдикт привлёк на сторону Константинахристиан Востока во время его борьбы с другими претендентами на власть. Константину тем легче было пойти на союз с церковью, что на Западе христианство распространилось позже, чем на Востоке, и преимущественно среди аристократии, ставленником которой был Константин. О настроениях западных христиан позволяют судить постановления (так называемые «каноны») двух епископских съездов -соборов, состоявшихся на Западе в 306 и 314 гг. Из этих канонов видно, что рабы и колоны христианских господ ещё оставались язычниками и активно защищали своих богов, что епископы дозволяли христианам занимать общественные должности, в том числе и жреческие, и карали пожизненным отлучением христиан, отказывавшихся служить в армии, тогда как женщина, засекшая до смерти рабыню, отделывалась пятилетним покаянием. Как видно, христиане из числа знати были уже вполне готовы к союзу с государством, и Константин, запретивший преследовать господина, запоровшего раба, был для них подходящим союзником. Поэтому в западных провинциях религиозная политика Константина среди знати оппозиции не встретила. Только римские сенаторы, державшиеся тысячелетних традиций республиканского и раннеимператорского Рима и недовольные возвышением Константинополя, оставались верны старым богам, демонстративно восстанавливая их храмы.

На Востоке прежних культов ещё придерживалась часть недовольных общей политикой Константина куриалов и интеллигенции, среди которой господствующим учением был неоплатонизм. Но и в рядах христиан Востока пе было единства. Социальные противоречия принимали теперь религиозную окраску и проявлялись в ожесточённой борьбе различных направлений. Наиболее значительным из них было арианство. Его основатель, александрийский пресвитер Арий, утверждал, что Христос не извечен, так как сотворён богом-отцом, а, следовательно, ниже отца и не равен, а только подобен ему. Против этого положения восстали «правоверные» христиане, возглавлявшиеся Афанасием, который вскоре сделался епископом Александрии. Они доказывали, что Христос вечен, равен и единосущен богу-отцу, а возникшие из этого тезиса противоречия объявляли недоступной разуму божественной тайной. Разгоревшийся спор грозил церкви расколом, чего не мог допустить Константин, так как только единая церковь могла быть ему надёжной союзницей. По его желанию в 325 г. в городе Никее был собран первый, так называемый «вселенский», собор епископов. Он выработал обязательный для всех христиан символ веры, утверждавший единую сущность Христа и бога-отца, и осудил положения Ария.

Однако это не положило конец арианству. Напротив, борьба разгорелась с новой силой. В течение всего IV в. ариане и никейцы, или православные, то искали компромисса, обсуждая на многочисленных соборах новые символы веры, то набрасывались друг на друга с яростью, превосходившей, по словам Аммиана Марцеллина, ярость диких зверей. Епископы враждебных направлений обвиняли друг друга в растрате церковных средств, разврате, подлогах, государственной измене, добивались ссылки своих противников, их низложения и отлучения от церкви. Арианская партия, к которой под конец жизни стал склоняться сам Константин и которую поддерживали его преемники, временно одержала победу в восточных провинциях. К ней примыкали придворные, чиновничество, городская верхушка — те элементы,, которые были слишком эллинизованы, чтобы отказаться от привычных философских категорий, даже приняв христианство, и вместе с тем поддерживали сильную императорскую власть и были готовы полностью подчинить ей церковь. «Что я прикажу, то вам и канон»,— заявил однажды сын Константина Констанций съехавшимся на собор арианским епископам, которые приняли это заявление без всяких возражений.

Напротив, все оппозиционные элементы собрались под знаменем никейского православия, возглавлявшегося Афанасием, не раз побывавшим в ссылке, отчего его популярность только росла. Из этого лагеря шли требования независимости церкви и яростные обличения «антихриста» Констанция. Сильную поддержку никейцы получали со стороны всё возраставших в числе монахов и отшельников. Основателем монашества считается египтянин Антоний. Следуя его примеру, множество сельских и городских жителей Египта и Азии бежало в пустыню, где первоначально жило в строгом аскетизме, питаясь приношениями верующих и продуктами своего земледельческого и ремесленного труда. Они были ожесточёнными врагами эллинистической знати, её культуры и философии. Это была одна из своеобразных форм пассивного протеста против гнёта Римского государства.

Донатисты и агонистики

Гораздо более активной формой протеста явился возникший в Африке и просуществовавший более столетия донатизм, названный так по имени одного из своих главных представителей — Доната, епископа нумидийского города Каза Нигра. Донатизм частично продолжал те демократические течения III в., которые требовали строгого осуждения христиан, отрёкшихся от веры во время гонений, и возник сразу после прекращения гонений Константином. Осуждённый официальной церковью, он имел в Африке многочисленных сторонников, особенно в Нумидии и Мавретании. К нему примыкали элементы, настроенные против центрального правительства и желавшие самостоятельности Африки.

С донатизмом было связано и движение так называемых «агонистиков», т. е. «борцов». Это были крестьяне, посаженные на землю рабы и колоны, боровшиеся против крупных землевладельцев и ростовщиков, как и их предшественники, повстанцы III в. Среди них было значительное количество мавров, страдавших от римского гнёта. Собираясь в большие отряды, вооружившись дубинами, агонистики захватывали крупные имения, сжигали долговые обязательства, которые служили их закабалению, уничтожали списки рабов. Один из противников донатизма писал, что из-за агонистиков ни один землевладелец не чувствует себя в безопасности в своём имении, не смеет взыскивать долги; что собственники униженно просили милости у агонистиков и готовы на любые материальные потери, лишь бы те сохранили им жизнь. Он рассказывает, что, встречая на дороге богатую коляску, агонистики выбрасывают из неё владельца и сажают на его место рабов, так как считают, что господа и рабы должны поменяться положением. Донатистский епископ города Тамугади заставлял купцов делиться выручкой с бедняками, производил переделы земли. Особенно большой размах приняло движение в 30—40-х годах IV в., когда его возглавили мавры Аскидо и Фасир. Они были убиты в бою, но во главе агонистиков стал епископ Донат, Карательная экспедиция, посланная против них правительством, закончилась кровопролитной битвой и разгромом агонистиков при городе Богаи, но это не могло положить конец движению угнетённых. Агонистики снова собирали рассеянные отряды, заменяли убитых вождей новыми и продолжали борьбу.

Проблема монархианства возвращается в еще более обостренной форме в напряженных спорах в церкви IV века, в ходе которых было побеждено арианство, а учение церкви о Троице получило подтверждение на Вселенских Соборах в Никее в 325 году и в Константинополе в 381 году. Существует также чисто историческая связь между АРИЕМ, еретиком, с которым велись самые ожесточенные споры в IV веке, и динамическим монархианством. Арий, который был пресвитером в Александрии в IV веке, был учеником Лукиана Антиохий-ского, а тот, в свою очередь, — учеником Павла Самосатского. Как и монархиане, Арий исходит из философского

понятия о Боге, согласно которому невозможно вообразить, что Бог сообщает Свою сущность кому-либо, поскольку Он является единым и неделимым. Также невозможно представить себе, что Логос, Сын, произошел каким-то иным образом, кроме акта сотворения. Таким образом, Христос, по словам Ария, не может быть Богом в собственном смысле слова, но должен относиться к творению. Вследствие этого, Христос воспринимается как промежуточное существо между Богом и человеком, сотворенное во времени или до времени. Итак, Арий отрицает вечность Сына и Его предсуществование и приписывает Ему божественные свойства лишь как почетные наименования, причиной которых была Его сопричастность особой благодати и проявленная Им праведность. «Не всегда был Сын. Поелику все произошло из ничего, и все происшедшее есть тварь и произведение, то и само Божие Слово произошло из несущего; и было, когда не было Слова; Его не было, пока не произошло; и Оно имело начало создания. Один был Бог, и не было еще Слова и Премудрости. Потом, восхотев создать нас, сотворил Единого некоего и наименовал Его Словом, Премудростью и Сыном, чтобы посредством Его создать нас»

Против Ария выступил его епископ, АЛЕКСАНДР, И за свое лжеучение Арий был отлучен от Церкви около 320 года. Но очень скоро противостояние распространилось по всему Востоку, и Арий получил поддержку ЕВСЕВИЯ НИКОМИДИЙСКОГО. Поскольку эти споры угрожали единству всей Церкви и тем самым внутренней силе Империи, император Константин решил вмешаться в конфликт,чтобы погасить его. Сначала он послал своего придворного епис-копа, Осию, в Александрию, чтобы служить посредником, но когда это не удалось, он созвал всеобщий собор епископов всей империи в Никее в 325 году.

На этом соборе выступили три различных направления: убежденные ариане, которых было немного (ЕВСЕВИЙ НИКОМИДИЙСКИЙ), промежуточное направление, представителем которого был ЕВСЕВИЙ КЕСАРИЙСКИЙ, И противники Ария, прежде всего АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ при поддержке своего диакона АФАНАСИЯ. К этому же направлению принадлежал вышеупомянутый Осия КОРДОВСКИЙ. Объединяющая формула, ткоторая была принята Собором, была предложена Евсевием Кесарийским, но после принятия она была изменена в арианском направлении. Тогда благодаря вмешательству Осии было вставлено выражение «оцоожпсх;», «consub-stantialis», для того чтобы подчеркнуть различие с арианством. Никейская формула была составлена главным образом из символа веры того времени, возможно, из крещального символа веры, используемого в Кесарии, в который были внесены новые формулировки, обусловленные ситуацией полемики. В конце была добавлена анафема арианского вероучения. Так называемый «Никейский Символ Веры» (Nicenum) не идентичен формуле Ни-кейского Собора, но сформировался в окончательном виде в IV веке и был принят Константинопольским Собором 381 года и Халкидонским Собором 451 года. Он также построен на основании древнего крещального Символа Веры и воспринял некоторые антиарианские формулировки решения Никейского Собора.Осуждение Ария отчасти было вызвано его учением о Боге, а отчасти связанным с ним его учением о Христе. В частности, против него было выдвинуто два обвинения: он вводит веру во многих богов и поклонение творению; он разрушает основание спасения, отрицая божественность Христа.

Арий относит Логос к творению. Поскольку он также считает, что Логосу следует поклоняться как божественному существу, Ария могли обвинить во введении идолопоклонства. Творение ставится на один уровень с Творцом и ему оказывают божественное поклонение. Если Христос есть некто другой, нежели Бог, но все же является Богом, это приводит к поклонению двум Богам. Арий даже говорит о втором божественном промежуточном существе. Для Ария Христос становится сотворенным существом с началом во времени или до времени. Тем самым отвергается учение о божественности Христа и Его вечном рождении. Христос, которого проповедует Арий, не мог сотворить мир и также не мог быть

Господом творения. Самое важное возражение против взглядов Ария состоит в том, что его учение о Христе уничтожает спасительное деяние Христа. Христос, не имеющий сущности Самого Бога, не может также иметь или сообщить полное знание о Боге. А спасение среди прочего состоит в том, что Христос дарует истинное знание о Боге. Он не может сделать этого, если Он не есть одно с Богом.

Если Христос не является Господом творения, Он также не может осуществить спасение. Если Он не Бог, Он не может сделать человека божественным. Содержание спасения заключается в том, чтобы даровать человеку жизнь и бессмертие. Только если Сын Божий произошел из сущности Самого Бога, Он мог, вочеловечившись, победить смерть, примирить человека и восстановить его жизнь и бессмертие. Христология, сформировавшаяся в борьбе против арианства, обобщенно выражена в формуле Никейского Собора, прежде всего в следующих положениях о Христе: «единородного, рожденного от Отца, т.е. из сущности Отца, Бога от Бога, Свет от Света,

Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не сотворенного, Отцу единосущного», а также в присоединенных анафемах: «Говорящих же, что было время, когда не было (Сына), что Он не существовал до рождения и произошел из несущего, или ут-верждающих, что Сын Божий имеет бытие от иного существа или сущности; или что Сын создан, или изменяем, или преложим, таковых предает анафеме кафолическая и апостольская Церковь».16

Впавшим в крайности защитником никейской точки зрения был МАРКЕЛЛ АНКИРСКИЙ (ум. 374). Он считал, что Логос, который по Своей сущности един с Богом, только при воплощении мог называться «Сыном». Однажды сыновство Христа прекратится и Логос вновь взойдет к Отцу. Вставленные в Символ Веры слова «царствию Его не будет конца» направлены против мнения Маркелла. Он предпочитал «икономическое» понимание Троицы с представлением о «расширении» Божества на Сына и Духа. Его противники, ариане, обвинили его в савеллианстве, но, в отличие от модалистов, он проводил решительное различие между Логосом и Тем, от Кого произошел Логос. Ученик Маркелла, Фотин СИРМИЙСКИЙ (ум. 376) сделал из его теологии выводы, позволяющие отнести его христологию к адопцианской (или динамической) точке зрения. Поэтому в старой полемической литературе часто говорили о «фотинианстве», обо-

значая подобное учение. Фотин считал Логос идентичным Отцу, в то время как Христа он считал лишь сыном Марии.Во время долгих споров, последовавших за Никейским Собором 325 года, его решение сначала встретило сильное сопротивление.

Первоначально чисто арианская партия, сформировавшаяся вокруг Евсевия Никомидийского, которая затем заняла промежуточную позицию, присвоила себе власть. Даже император перешел к этой точке зрения: Афанасий был изгнан с епископского престола. К середине IV века (поместный Анкирский собор 358 года) появилась новая посредническая партия, так называемые «омиуси-ане» («одогоислсх;», «подобосущный»). Ряд богословов конца столетия, прежде всего так называемые три каппадокийца (о которых подробнее сказано ниже), решительно выступили в поддержку никейского понимания и развили его далее (никейская ортодоксия). Часть омиусиан перешли к этой точке зрения, так как еще раньше они были довольно близки к ней. Тем самым была подготовлена почва для ее окончательной победы на Константинопольском Соборе 381 года (втором Вселенском Соборе), на котором были вновь подтверждены решения Никейского Собора.