Политическая история: нарратив, историописание, исследование?

Политическая история имеет два важных аспекта. Во-первых, практически все исторические сочинения с древности излагали преимущественно события политической истории. Так что у политической истории давняя и достаточно устоявшаяся традиция. Во-вторых, политическая история всегда пользовалась, особенно это касается политических биографий, значительно большей популярностью у широкого читателя, чем другие направления исторической науки. В ней гораздо больше занимательности, читабельности, интересных сюжетов и т.д. Но, с другой стороны, не так уж много носящих действительно объективный характер сочинений по политической истории. Отсюда сомнения в том, насколько политическая история является наукой в силу нередко преобладания нарратива и историописания.

Казалось бы, сторонники традиционной политической истории сдали свои позиции, особенно после того, как стал очевидным кризис немецкого историзма, но к 80-м – 90-м гг. прошлого столетия выявились моменты, обозначившие ее возрождение. Государство никуда не исчезло, теперь это более чем очевидно, и именно государственным деятелям теперь приходится во все большей и большей степени отвечать на вызовы времени, наступившие в результате безудержного экономического либерализма. В опубликованных в 80-х гг. прошлого века двух подряд книгах американский политолог Р.Гилпин подчеркнул острую необходимость интегрировать исследования международной экономики и изучение международной политики для того, чтобы углубить понимание действующих сил в мире. Он же отметил, что на рубеже 70-х – 80-х гг. серия драматических событий показала, что в международных отношениях произошел существенный переворот и мир узнал, что он вступил в период неопределенных политических изменений. В 1985 г. в Кембридже вышел из печати сборник статей под редакцией П.Эванса, Д.Рушемейера и Т. Скокпол под характерным названием «Приводя государство обратно». Спустя десять лет американский историк Д.Киршнер в журнале «Journal of Modern History» опубликовал статью с не менее четкой ориентацией – «Государство возвращается». А через два года француз А.Гуери в журнале «Анналы» в статье «Историк, кризис государства» заметил, что наше время историк ввиду кризиса «государства всеобщего благоденствия» все больше должен говорить о государстве, когда ответственные политики и их советники и публицисты не знают, что сказать о государстве, кроме того, как критиковать его или заявлять о кризисе. В эти же годы последовала целая серия изданий, финансируемых Европейским научным фондом, по проблемам происхождения государства нового времени¹.

Многие уже устаревшие принципы и методики политической истории были обоснованы в XIX в. Л. фон Ранке, положившим в их основу идею «как это в действительности» происходило. Причем дипломатическая история делала подчиненной себе и в известной степени вторичной внутриполитическую историю и конституционную историю. Но и это был не нарратив и не просто историописание, а характеристика процессов и событий с точки зрения борьбы государств за самоутверждение в мире.

Что входит в политическую историю? Возьмем для примера две классификации. Первая принадлежит уже покойному крупному английскому историку сэру Д.Элтону (1970 г.). Согласно ей в политическую историю входят дипломатическая, военная, конституционная, административная история и история государства и права². Современный известный немецкий историк Х.Духхардт (2004 г.) предлагает более широкую классификацию, а именно: история политических идей, конституционная история, история органов управления, история институтов власти или административная история, история двусторонних отношений между соседними государствами, международные отношения, история права³.

Книгу Д.Элтона в известном смысле можно назвать апологией политической истории, особенно если принять во внимание ее некоторые основополагающие идеи, но отнюдь не в духе Л. фон Ранке. Элтон акцентировал внимание на том, что политическая история – это прежде всего деятельность людей в истории, и этот тип истории описывает пути борьбы людей за власть и использования ее внутри человеческих сообществ. Характеризуя историю внешней политики, английский историк подчеркивал, что она должна обращать более серьезное внимание на проблемы экономики и «забыть, что они принадлежат к полю деятельности экономической истории». Кроме того, он очень настойчиво проводил мысль о том, что административная история наиболее важная, тогда как конституционная история в большей степени является информативной отраслью политической истории. Поскольку политики пользуются в своей деятельности принципами политических теорий, доступных им, то большое значение приобретает и история политической мысли, как считал Элтон⁴.

Одно из важнейших положений, выдвигаемых Элтоном, касается места хронологии в политической истории: «История без хронологии, т.е. история без политики, превращает факт продолжающихся изменений в ложную картину статических ситуаций, следующих одна за другой». Конечно, не стоит буквально воспринимать эту сентенцию, но она достаточно симптоматична. Тем более, что вслед за этим утверждением Элтон настаивал на том, что политическая история из всех отраслей исторической науки является наименее доктринальной. С другой стороны, политические действия всегда, как отмечал английский историк, побуждают историка взяться за их изучение, а политический историк не может позволить себе пренебрегать хоть каким-нибудь материалом, мало-мальски относящимся к теме его работы. Центральное место в политической истории, по его мнению, принадлежит событию и его объяснению, в результате чего политическая история сохраняет надлежащее место в изучении прошлого, ибо имеет дело с предметами постоянного значения⁵. Но следует признать, что с точки зрения современных подходов и знаний этого мало для доказательств значимости политической истории и ее приоритетов среди всех отраслей исторической науки.

В этом смысле более обоснованной и современной представляется характеристика политической истории Х.Духхардтом. Он сразу же задает вопрос, почему за пределами университетской и академической исторической науки политической истории отдается предпочтение, отвечая на него так: это обусловлено человеческим опытом, что экономические изменения, культурное развитие, технические изобретения так радикально не меняют человеческую жизнь, как политические потрясения. Кроме того, политическая история излагается для публики в форме, в которой события и процессы объясняются в доступной форме без словесного «наведения тени на плетень», в котором часто излагаются проблемы социальной истории. Простота формы изложения в работах по политической истории часто служит основанием для упрека в ее адрес, что изучается на донаучном уровне, тогда как критический анализ источников и поиски взаимосвязи явлений не являются просто отражением фактов. И это касается не только жанра политической биографии, но и исследований в области международных отношений, которые вновь, особенно после развала соцлагеря, стали вызывать широкий интерес, потому что потребовались новые объяснения событий в политической истории и международных отношениях⁶. Но новейшая историография международных отношений, замечает немецкий историк, резко отличается от старой истории дипломатии, акцентировавшей внимание главным образом на действиях государств и политиков. Она немыслима сегодня без по меньшей мере «амортизации» достижений истории менталитета и социальной истории. Политическая история также теперь тесно связана с политической наукой, конфликтологией и историей политических идей⁷.

Очевидно, не надо долго доказывать, что история политической мысли показывает тесную связь жизни человеческого общества с государством. Не менее важными именно в этом смысле являются история институтов власти и история двухсторонних отношений между соседними государствами и народами, на которые часто накладывали отпечаток старая вражда и старые предубеждения, что необходимо исследовать для решения политических вызовов современности с объективных и научно обоснованных позиций. Здесь достаточно привести примеры германо-французских и германо-польских отношений или отношений в треугольнике Россия-Польша-Германия. Последнему сюжету были посвящены проводившиеся, например, по инициативе Института славяноведения РАН и Смоленского университета две конференции в Смоленске и Пскове в 2001 и 2007 гг.⁸. Что касается международных отношений, то здесь Духхардт подчеркивает генетическую связь между двухсторонними отношениями и международными отношениями в целом, в которых существовали и существуют системы и подсистемы, интеракции государств, осевые линии и т.д., согласно которым строятся отношения между государствами группами государств, что связано также с формированием норм международного права как особой правовой науки⁹. В заключение своих размышлений немецкий историк пишет, что в течение последних четырех-пяти десятилетий политическая история значительно изменилась и только поэтому смогла сохранить свое прочное место в ряду исторических дисциплин, что является общим симптомом в повороте современной исторической науки, которая стала способной к взаимодействию с соседними гуманитарными науками и междисциплинарным исследованиям¹⁰.

Далее следует отметить, что экономический либерализм и глобализация поставили на повестку дня вопрос о роли государства в современной международной и политической жизни. Как показывают самые последние работы, государственный суверенитет не может исчезнуть сам по себе. Из суверенных государств состоит «международное общество», и именно внешняя политика является главным признаком суверенитета¹¹. Вообще необходимо заметить, что традиционная теория международных отношений, в которой ведущие позиции занимают реализм и неореализм, находится в стадии переосмысления с помощью междисциплинарных исследований, которые могут ее обогатить и помочь выйти из кризиса. Во всяком случае, анализ международной системы нельзя считать плодотворным в отрыве от природы составляющих ее государств¹². Споры о примате внутренней политики над внешней показали их неплодотворность, поскольку в этой полемике прежде всего «отражается тесная связь эндогенных и экзогенных факторов политической жизни…так что следует скорее говорить о понимании внешней политики как результата действия очень разных факторов»¹³. Хочу привести в сокращенном виде интересное высказывание крупного современного немецкого историка Х.Шиллинга, замечу, отличающегося склонностью к социологизированию, по поводу внедрения социологов и политологов в историю международных отношений. Он отметил, что в истории международных отношений «сильнее, чем в социальной истории и истории культуры, господствуют понятия и образ мышления, сложившиеся на основе представлений о структуре и способах функционирования государств XIX в. Это естественно объясняется пренебрежительным отношением целого поколения историков к политическим и, тем более, внешнеполитическим проблемам как раз в то время, когда было важно заново обосновать категории, методы и теории нашего предмета, а также специально каждой его части. Для истории международных отношений этого почти не было сделано. «International politic» как область изучения стала доменом политологов, которые не хотели принимать во внимание принципы историзма и комплексного подхода к историческим явлениям и отводили Европе держав раннего нового времени роль своеобразной каменоломни. В ней они добывали любой пригодный материал для иллюстрации своих построений»¹⁴.

Характеризуя современные теории международных отношений и политической истории и отталкиваясь при этом от «мифа 1648 г.», т.е. неправильно понятого Вестфальского мира как основы современной системы суверенных государств, Б.Тешке ставит вопрос о том, что же представляет собой государство в сегодняшнем мире с тенденцией вследствие либерализации экономики к глобализации и созданию единого мирового государства. Он также отмечает необходимость использования асинхронной компаративной исторической социологии, исследования причинно-следственных связей и системных вариаций в игре коллективных и индивидуальных игроков, учета динамической перспективы, изменениях в роли и упадка великих держав и их гегемонистских проектов, места системных кризисов, исследования хронологических и географических корней международных отношений эпохи модерна, наконец, новой оценки и совершенствования теорий международных отношений в опоре на материалы исторических доказательств. Но в любом случае, подчеркивает Тешке, это не означает призыва к методологическому плюрализму или нарративному описанию, скорее, необходимо связать социальную практику с центральной ролью политики и геополитики. Но почему, спрашивает он, теория международных отношений при интеллектуальной гегемонии неореалистов обходится без истории? На его взгляд, из-за ориентации на роль рациональных мотивов, тогда как исторический процесс развивается не только динамически, но и по принципу накопления, когда прошлое продолжает занимать значительное место в настоящем, старое и новое смешиваются в невообразимых комбинациях¹⁵.

Обо всем этом можно было бы и дальше дискутировать, но необходимо все же лишний раз подчеркнуть, что политическая история сложна прежде всего в силу многофакторности. Она не может быть просто нарративом в наше время в силу того, что историку необходимо учитывать многообразные факторы и явления экономики, менталитета, военного дела, культуры, инфраструктуры, внутриполитического регулирования. Затем необходимо отметить важную роль личности в истории и ее влияния на ход событий. Возьмем хотя бы хрестоматийные примеры Наполеона, Бисмарка и Горбачева. Далее – роль какой-либо авантюры со стороны правителей и государственных деятелей – вторжение Фридриха II в Силезию в 1740 г. или сфабрикованная Бисмарком Эмская депеша.

Хотелось бы еще раз подчеркнуть, что в международных отношениях необходимо также учитывать международное право, принципы которого, как и договоры и соглашения, регулируют отношения между государствами и политическими силами.

Кроме того, в исследованиях по политической истории важнейшее место занимает работа с документами, их анализ и искусство интерпретации, требующие не только высокой исследовательской квалификации, но и общей высокой культуры, а также интуиции.

Наконец, политическая история, как бы то ни было, должна исполнять свою главную роль извлечения уроков для политиков. Что же должен знать политик и правитель? На примерах воспитания и обучения правителей раннего Нового времени, близких мне по роду занятий, что нашло отражение в многочисленных трактатах и учебниках того времени на эту тему, в первую очередь, историю, географию, иностранные языки, право¹⁶.

Возвращаясь к спору о том, в чем же разница между историографией и историописанием, можно отметить, что даже в современной германской исторической науке, вообще славящейся трепетным отношением к дефинициям и терминам, встречается употребление их в плане взаимозаменяемости. Приведу свежий пример. В вышедшей в свет в 2008 г. интересной книге К.Кампманна о Тридцатилетней войне понятия „Geschichtsschreibung“, „Geschichtswissenschaft“ и „historiographisches Konstrukt“ используются как совершенно равнозначные¹⁷. Отвлекаясь от методологических и методических рассуждений, на мой взгляд, необходимо подчеркнуть, что нарратив и историописание в серьезной политической истории все же в первую очередь форма, в которую вследствие и хронологии и роли события и т.д. облекается исследование.

Поэтому можно вполне серьезно утверждать, что политическая история является в равной степени и нарративом, и историописанием, и научным исследованием.