Краткое содержание «в ожидании Годо»

Эстрагон сидит на холмике и безуспешно пытается стащить с ноги башмак. Входит Владимир и говорит, что рад возвращению Эстрагона: он уж думал, что тот исчез навсегда. Эстрагон и сам так думал. Он провел ночь в канаве, его били — он даже не заметил кто. Владимир рассуждает о том, что трудно все это вынести в одиночку. Надо было думать раньше, если бы они давным-давно, еще в девяностые годы, бросились с Эйфелевой башни вниз головой, то были бы среди первых, а теперь их даже наверх не пустят. Владимир снимает шляпу, трясет её, но из нее ничего не выпадает. Владимир замечает, что, видно, дело не в башмаке: просто у Эстрагона такая нога. Владимир задумчиво изрекает, что один из разбойников был спасен, и предлагает Эстрагону покаяться. Он вспоминает Библию и удивляется, что из четырех евангелистов только один говорит о спасении разбойника, и все почему-то верят ему. Эстрагон предлагает уйти, но Владимир считает, что уходить нельзя, ведь они ждут Годо, и если он не придет сегодня, то надо будет ждать его здесь завтра Годо обещал прийти в субботу. Эстрагон и Владимир уже не помнят, ждали ли они Годо вчера, не помнят, суббота сегодня или какой-то другой день. Эстрагон задремывает, но Владимиру сразу становится одиноко, и он будит товарища. Эстрагон предлагает повеситься, но они никак не могут решить, кому вешаться первым, и в конце концов решают ничего не делать, ибо так безопаснее. Они подождут Годо и узнают его мнение. Они никак не могут вспомнить, о чем они просили Годо, кажется, они обращали к нему что-то вроде неопределенной мольбы. Годо ответил, что он должен подумать, посоветоваться с семьей, списаться кое с кем, порыться в литературе, свериться с банковскими счетами и только после этого принять решение.

Слышен пронзительный вопль. Владимир и Эстрагон, прижавшись друг к другу, замирают от страха. Входит Лаки с чемоданом, складным стулом, корзиной с едой и пальто; вокруг шеи у него веревка, конец которой держит Поццо. Поццо щелкает кнутом и погоняет Лаки, браня его на чем свет стоит. Эстрагон робко спрашивает Поццо, не Годо ли он, но Поццо даже не знает, кто такой Годо. Поццо путешествует один и рад встретить себе подобных, то есть тех, кто сотворен по образу и подобию Божьему. Он не может долго обходиться без общества. Решив сесть, он велит Лаки подать стул. Лаки ставит на землю чемодан и корзину, подходит к Поццо, раскладывает стул, затем отходит и снова берет в руки чемодан и корзину. Поццо недоволен: стул надо поставить ближе. Лаки снова ставит чемодан и корзину, подходит, переставляет стул, затем снова берет в руки чемодан и корзину. Владимир и Эстрагон недоумевают: почему Лаки не поставит вещи на землю, зачем он все время держит их в руках? Поццо принимается за еду. Съев цыпленка, он бросает на землю его кости и раскуривает трубку. Эстрагон робко спрашивает, нужны ли ему кости. Поццо отвечает, что они принадлежат носильщику, но если Лаки от них откажется, Эстрагон может их взять. Поскольку Лаки молчит, Эстрагон подбирает кости и начинает их грызть. Владимир возмущается жестокостью Поццо: разве можно так обращаться с человеком? Поццо, не обращая внимания на их осуждение, решает выкурить еще одну трубку. Владимир и Эстрагон хотят уйти, но Поццо приглашает их остаться, ведь иначе они не встретятся с Годо, которого так ждут.

Эстрагон пытается выяснить у Поццо, почему Лаки не ставит свои чемоданы. После того как он несколько раз повторяет свой вопрос, Поццо наконец отвечает, что Лаки имеет право поставить тяжелые вещи на землю, и коль скоро он этого не делает, значит, он этого не хочет. Вероятно, он надеется разжалобить Поццо, чтобы Поццо его не прогонял. Толку от Лаки как от козла молока, с работой он не справляется, вот Поццо и решил от него избавиться, но по доброте душевной, вместо того чтобы просто вышвырнуть Лаки, он ведет его на ярмарку в надежде получить за него хорошую цену. Поццо считает, что лучше всего было бы убить Лаки. Лаки плачет. Эстрагон жалеет его и хочет утереть ему слезы, но Лаки изо всей силы пинает его ногой. Эстрагон плачет от боли. Поццо замечает, что Лаки перестал плакать, а Эстрагон начал, так что количество слез в мире всегда остается неизменным. Так же и со смехом. Поццо говорит, что всем этим замечательным вещам его научил Лаки, ведь они вместе уже шестьдесят лет. Он велит Лаки снять шляпу. Под шляпой у Лаки длинные седые волосы. Когда сам Поццо снимает шляпу, то оказывается, что он совершенно лыс. Поццо рыдает, говоря, что не может идти с Лаки, не может его больше выносить. Владимир укоряет Лаки за то, что тот истязает такого доброго хозяина. Поццо успокаивается и просит Владимира и Эстрагона забыть все, что он им говорил. Поццо произносит напыщенную речь о красоте сумерек. Эстрагону и Владимиру скучно. Чтобы их развлечь, Поццо готов приказать Лаки спеть, сплясать, продекламировать или подумать. Эстрагон хочет, чтобы Лаки сплясал, а потом подумал. Лаки пляшет, затем думает вслух. Он произносит длинный научно-заумный монолог, лишенный всякого смысла. Наконец Поццо и Лаки уходят. Эстрагон тоже хочет уйти, но Владимир останавливает его: ведь они ждут Годо. Приходит мальчик и говорит, что Годо просил передать, что сегодня он не придет, но обязательно придет завтра. Наступает ночь. Эстрагон решает не носить больше свои башмаки, пусть лучше их возьмет кто-нибудь, кому они впору. А он будет ходить босиком, как Христос. Эстрагон пытается вспомнить, сколько лет они знакомы с Владимиром. Владимир считает, что лет пятьдесят. Эстрагон вспоминает, как он однажды бросился в Рону, а Владимир его выловил, но Владимир не хочет ворошить прошлое. Они думают, не расстаться ли им, но решают, что пока не стоит. «Ну что, пойдем?» — говорит Эстрагон. «Пойдем», — отвечает Владимир. Оба не двигаются с места.

Следующий день. Тот же час. То же место, но на дереве, накануне совсем голом, появилось несколько листьев. Входит Владимир, рассматривает стоящие посреди сцены башмаки Эстрагона, потом напряженно вглядывается в даль. Когда появляется босой Эстрагон, Владимир радуется его возвращению и хочет обнять его. Поначалу тот не подпускает его к себе, но вскоре смягчается, и они бросаются друг другу в объятия. Эстрагона снова били. Владимир жалеет его. Им лучше поодиночке, но все же они каждый день приходят сюда и убеждают себя, что рады видеть друг друга. Эстратон спрашивает, чем им заняться, раз они так рады. Владимир предлагает ждать Годо. Со вчерашнего дня многое изменилось: на дереве появились листья. Но Эстрагон не помнит, что было вчера, он не помнит даже Поццо и Лаки. Владимир и Эстрагон решают поговорить спокойно, раз уж они не умеют молчать. Болтовня самое подходящее занятие, чтобы не думать и не слушать. Им чудятся какие-то глухие голоса, и они долго обсуждают их, потом решают начать все сначала, но начать — самое трудное, и хотя начинать можно с чего угодно, надо все-таки выбрать, с чего именно. Отчаиваться рано. Вся беда в том, что мысли все равно одолевают. Эстрагон уверен, что вчера они с Владимиром здесь не были. Они были в какой-то другой дыре и весь вечер болтали о том о сем и продолжают болтать который год. Эстрагон говорит, что стоящие на сцене башмаки — не его, они совсем другого цвета. Владимир предполагает, что кто-то, кому жали башмаки, взял башмаки Эстрагона, а свои оставил. Эстрагон никак не может понять, зачем кому-то его башмаки, ведь они тоже жали. «Тебе, а не ему», — объясняет Владимир. Эстрагон пытается разобраться в словах Владимира, но безуспешно. Он устал и хочет уйти, но Владимир говорит, что нельзя уходить, надо ждать Годо.

Владимир замечает шляпу Лаки, и они с Эстрагоном надевают по очереди все три шляпы, передавая их друг другу: свои собственные и шляпу Лаки. Они решают поиграть в Поццо и Лаки, но вдруг Эстрагон замечает, что кто-то идет. Владимир надеется, что это Годо, но тут оказывается, что с другой стороны тоже кто-то идет. Боясь, что они окружены, друзья решают спрятаться, но никто не приходит: вероятно, Эстрагону просто показалось. Не зная, чем заняться, Владимир и Эстрагон то ссорятся, то мирятся. Входят Поццо и Лаки. Поццо ослеп. Лаки несет те же вещи, но теперь веревка короче, чтобы Поццо было легче идти за Лаки. Лаки падает, увлекая за собой Поццо. Лаки засыпает, а Поццо пытается встать, но не может. Понимая, что Поццо в их власти, Владимир и Эстрагон обдумывают, на каких условиях стоит ему помочь. Поццо обещает за помощь сто, потом двести франков. Владимир пытается его поднять, но сам падает. Эстрагон готов помочь Владимиру подняться, если после этого они уйдут отсюда и не вернутся. Эстрагон пытается поднять Владимира, но не может удержаться на ногах и тоже падает. Поццо отползает в сторону. Эстрагон уже не помнит, как его зовут, и решает называть его разными именами, пока какое-нибудь не подойдет. «Авель!» — кричит он Поццо. В ответ Поццо зовет на помощь. «Каин!» — кричит Эстрагон Лаки. Но отзывается снова Поццо и снова зовет на помощь. «В одном — все человечество», — поражается Эстрагон. Эстрагон и Владимир встают. Эстрагон хочет уйти, но Владимир напоминает ему, что они ждут Годо. Подумав, они помогают Поццо встать. Он не стоит на ногах, и им приходится поддерживать его. Глядя на закат, они долго спорят, вечер сейчас или утро, закат это или восход. Поццо просит разбудить Лаки. Эстрагон осыпает Лаки градом ударов, тот встает и собирает поклажу. Поццо и Лаки собираются идти. Владимир интересуется, что у Лаки в чемодане и куда они направляются. Поццо отвечает, что в чемодане песок, и они идут дальше. Владимир просит Лаки спеть перед уходом, но Поццо утверждает, что Лаки немой. «Давно ли?» — удивляется Владимир. Поццо теряет терпение. Почему его терзают вопросами о времени? Давно, недавно... Все происходит в один прекрасный день, похожий на все остальные. В один день мы родились и умрем в тот же день, в ту же секунду. Поццо и Лаки уходят. За сценой слышен грохот: видно, они снова упали. Эстрагон задремывает, но Владимиру становится одиноко и он будит Эстрагона. Владимир не может понять, где сон, где явь: может быть, на самом деле он спит? И когда завтра он проснется или ему покажется, что он проснулся, что он будет знать о сегодняшнем дне, кроме того, что они с Эстрагоном до самой ночи ждали Годо? Приходит мальчик. Владимиру кажется, что это тот же самый мальчик, который приходил вчера, но мальчик говорит, что пришел впервые. Годо просил передать, что сегодня не придет, но завтра придет обязательно.

Эстрагон и Владимир хотят повеситься, но у них нет крепкой веревки. Завтра они принесут веревку и, если Годо снова не придет, повесятся. Они решают разойтись на ночь, чтобы утром вернуться и снова ждать Годо. «Идем», — говорит Владимир. «Да, Пошли», — соглашается Эстрагон. Оба не трогаются с места.

5. Пути развития послевоенного французского романа: Борис Виан: роман «Пена дней»/ Робер Мерль: роман «За стеклом»/ Мишель Турнье: роман «Пятница, или Тихоокеанский лимб»/ Мишель Уэльбек: роман «Элементарные частицы»/ Фредерик Бекбедер: роман «99 франков».

Освобождение Парижа 25 августа 1944 стало сигналом для начала постепенного возрождения культурной жизни Франции. В литературной жизни послевоенной Франции наметилась тенденция к идейному единству и схожему пониманию задач искусства разными писателями. Бестселлером стала подпольная повесть Веркора (1902–1991) Молчание моря (1942). На смену историческому роману приходят философская его разновидность и документальные жанры, притчевые формы и варианты «романа идей»; роман политизируется. В программной статье За ангажированную литературу (1945) Сартр выступил против тех, кто не приемлет социально значимого искусства, «ангажированную» литературу. Однако уже в 1947 книга Ж.Дюамеля Терзания надежды. Хроника 1944–1945–1946 отмечает размежевания в писательской среде. Конец 1940-х связан с крушением послевоенных надежд, в нач. 1950-х распространяется ощущение внутреннего кризиса. Знаковым становится разрыв Сартра и Камю после выхода из -под пера последнего Бунтующего человека (1951).

Параллельно, в художественной практике абсурдистов, происходит переосмысление ценностей экзистенциализма. Манифестами абсурдизма (а именно театра абсурда, «антитеатра») считаются пьесы Лысая певица (1950) Э.Ионеско и В ожидании Годо (1953) С.Беккета. Концепция абсурда как основной характеристики экзистенциальной ситуации, в которой свершается человеческая жизнь, восходит к философским работам А.Камю (Миф о Сизифе, 1942) и Ж.П.Сартра (Бытие и ничто, 1943), а отчасти к их раннему художественному творчеству (Посторонний (1942) Камю; Тошнота (1938) Сартра). Однако в литературе абсурдизма эта концепция подвергнута кардинальному пересмотру: в отличие от творчества экзистенциалистов, у которых категория абсурда неотделима от философии бунта против «человеческого удела», приверженцам абсурдизма (таким, как А.Адамов, 1908–1970; Ж. Вотье, 1910–1992) чужды настроения бунтарства, как и любого рода «большие идеи». Бунт ничего не меняет в абсурдном мире пьес Ж.Жене (1910–1986) (Служанки, 1947; Балкон, 1954; Негры, 1958).

На авансцену выходит «алитература» (Современная алитература (1958) К.Мориака, р. 1914): теоретическое обоснование она получает в программных текстах Н.Саррот (1902–1999) (Эра подозрений, 1956), А.Роб-Грийе (р. 1922) (Будущее романа, 1956; О нескольких устаревших понятиях, 1957), создателей «нового романа». Первые его образцы прошли незамеченными (Тропизмы (1946), Портрет неизвестного (1947) Н.Саррот). Неороманисты полемизировали с традицией, сопровождая художественные произведения теоретическими выступлениями, в которых подчеркивали свою внеидеологичность.

«Новый роман» получил развитие в новейшем романе, связанным прежде всего с литераторами группы «Тель кель», объединившейся вокруг журнала с аналогичным названием (выходит с 1960). Свою задачу группа видела в поиске новых форм, исключенных из литературного контекста, в отказе от литературы «свидетельства». «Телькелевцы» активно популяризировали сочинения А.Арто, Ж.Батая (1897–1962), Ф.Понжа (1899–1988), которые составляли теоретическую основу их воззрений. Наряду с обращением к структурализму и семиотике группа пропагандировала социальную роль литературы («от литературы изображающей к литературе преобразующей»). Отказываясь, как и неороманисты, от «сюжета», «интриги», они, кроме того, идут по пути деперсонализации повествователя (Драма (1965) и Числа (1968) Соллерса).

В 1950, с публикацией романа Голубой гусар Р.Нимье (1925–1962), дает о себе знать «потерянное поколение», «поколение гусаров», особое явление в послевоенной французская литературе. В кон. 1950–1960-х опубликованы наиболее популярные романы поэта, прозаика, теоретика литературы и эссеиста Р.Кено (1903–1976) (Зази в метро, 1959; Голубые цветочки, 1965; Полет Икара, 1968), дебютировавшего еще в 1930-е. Его произведения отмечены изощренной языковой игрой и комической интерпретацией событий. Творчество «гусаров» и Кено, каждое отчасти маргинальное на фоне общих оппозиций французской литературы того времени, тем не менее нашло своих последователей.

Важным феноменом литературной ситуации этого периода стала четкая ориентация писателя на читательскую группу: «неороманистов» на элитарную, прочих – на неискушенную. Среди переходных явлений – семейный роман А.Труайя (род. 1911) (Семья Эглетьер, 1965–1967) и цикл исторических романов М.Дрюона (род. 1918) (Проклятые короли, 1955–1960). Особое место занимает творчество Ф.Саган (род. 1935), дебютировавшей с оглушительным успехом романом Здравствуй, грусть (1954). Любовная тема доминирует в ее романах (Сигнал о сдаче, 1965; Немного солнца в холодной воде, 1969), новеллах (сборник Нежный взгляд, 1979) и даже «военной» прозе (роман Выбившись из сил, 1985).

В центре традиционного романа по-прежнему остается человек в его взаимоотношениях с миром, а в основе повествования – рассказанная «история». Популярным становится жанр автобиографии (Воспоминания о внутренней жизни (1959) и Новые воспоминания о внутренней жизни (1965) Ф.Мориака; трилогия Ж.Грина (род. 1900) Выйти на рассвете (1963), Тысяча открытых дорог (1964), Далекая земля (1966)) и автобиографического романа (Антимемуары (1967) А.Мальро), автобиографические мотивы в повествовании (Семья Резо (1949–1972) Э.Базена, род. 1911). Полемически автобиографичен Ф.Нурисье (род. 1927) (Мелкий буржуа, 1964; Одна французская история, 1966). К автобиографическому жанру обращались А.Роб-Грийе (Возвращающее зеркало, 1984) и Ф.Соллерс (род. 1936) (Портрет игрока, 1984). Лирическое начало во французская литературе 1960-х сочеталось с течением философским, объективирующим, – тем, что пыталось определить место человека в современной научно-технической цивилизации (Остров (1962), Разумное животное (1967) Р.Меркля; Люди или животные (1952), Сильва (1961) Веркора). В 1960-е во французскую поэзию вошел «новый реализм» (Судовой журнал (1961), Документы (1966) Ф.Веная (род. 1936); сборник Б.Дельвая, Ж.Годо, Г.Белле и др.).

Конец 1960-х определяла атмосфера студенческих волнений и забастовок рабочих. Особенно заметным явлением во французской литературе был спор о драматическом искусстве, пик которого пришелся на фестиваль в Авиньоне в 1968. Характерно для этого времени стремление драматурга и режиссера А.Гатти (род. 1924) установление «между искусством и политикой открытых и полных страсти взаимоотношений», воплотившееся в его пьесах (Публичная песня перед двумя электрическими стульями, 1962; Одинокий человек, 1964; Страсти по генералу Франко, 1967; В, как Вьетнам, 1967). Наибольший резонанс получил поставленный осенью 1968 спектакль Р.Планшона Осмеяние и растерзание самой знаменитой из французских трагедий, «Сида» Корнеля, сопровождающееся «жестокой» казнью драматурга и бесплатной раздачей консервированной культуры. Молодые драматурги актуализировали опыт А.Арто. Культурные 1970–80-е определила «революция 1968». В литературном плане это были десятилетия после расцвета «нового романа»: его оппозиция с традиционным, жесткая в кон. 1950-х, постепенно сглаживается. «Новый роман» уступает после 1970 место традиционному. Однако его формулы проникают в творчество далеких от «антиромана» писателей, а «новейший роман» (Законы, Аш (оба – 1973) Ф.Соллерса; Эдем, Эдем, Эдем (1972) П.Гийота; Взятие-проза Константинополя (1965) и Маленькие революции (1971) Ж.Рикарду, род. 1932) и текстовое («структуралистское») письмо стали его генетическим продолжением, провозглашая «не описание приключений, а приключения описаний» (Рикарду). Тот же Рикарду разрабатывает теорию генераторов – лексических единиц, которые, обладая неявной формальной (омонимы, анаграммы) или смысловой (обозначающие предметы, имеющие общее качество) связью, выстраивают повествование о себе самих.

Н.Саррот полемизирует уже не только с «традиционным», но и с «новейшим» романом, оставаясь на уровне тропизмов, неуловимых и не поддающихся определению движениях души (Вы слышите их?, 1972; Детство, 1983; Ты себя не любишь, 1989). К.Симон продолжает свою программу, заметно ее скорректировав, приближаясь к теории генераторов (Ферсальская битва, 1969; Тела-проводники, 1971) и удаляясь от нее в поздних книгах – Предметный урок, 1975; Георгики, 1981; Приглашение, 1987). Романы Л.Арагона 1960–70-х называют экспериментальными (Гибель всерьез, 1965; Бланш, или Забвении, 1967; Театр/роман, 1974), существующими в контексте «литературы внутреннего зрения» (Т.В.Балашова), которая наследует творчеству Н.Саррот. Романы Ж.-М.-Г.Леклезио (род. 1940) 1960–1980-х воссоздают картину субъективного восприятия мира как катастрофически враждебного. На тропизмах, на отсутствии события построены новеллы Ж.-Л.Трассара (род. 1933) (сборник Ручейки без имени и значения, 1981). Жанр новеллы преобразуется в 1970–1980-х в сторону фрагмента поэтической прозы (Комнаты с видом на прошлое (1978), На последнем дыхании (1983) Трассара; Учитель из Франции (1988) Ж.Жубера, род. 1928; Человек для другого человека (1977) А.Боске, 1919–1998).

Творчество Д.Сальнав (род. 1940) сочетает внимание к традиции с экспериментом (Двери в городе Губио, 1980); роман Путешествие в Амстердам, или Правила беседы (1977) относят к феминистскому направлению в литературе. В ее сборнике новелл Холодная весна (1983), романе Призрачная жизнь (1986) сюжет едва намечается, но в манере повествования проступают связи с 19 в. Неоклассические формы нарративности видят в творчестве П.де Мандиарга, П.Модиано (род. 1945), М.Турнье (род. 1924), Р.Камю (род. 1946). Мандиарг художественно воплощает теоретический интерес Ж.Батая (Литература и Зло, 1957; Слезы Эроса, 1961) и П.Клоссовски (род. 1905) (Сад, мой ближний, 1947; Отсроченное призвание, 1950) к эротической литературе. Мандиарг дебютировал стихотворениями в прозе (В гнусные годы, 1943), писал успешные романы (Морская лилия, 1956; Мотоцикл, 1963; На полях, 1967), но предпочтение отдавал новелле (Ночной музей, 1946; Волчье солнце, 1951; Огонь костра, 1964; Под волной, 1976). Вслед за Мандиаргом делает барочность своим эстетическим принципом П.Гренвиль (род. 1947) (Огненные деревья, 1976). Но писатели нач. 1970-х не чужды и традиционного «описания» (Ястреб из Мае (1972) Ж.Карьера; Людоед (1973) Ж.Шесекс, род. 1934). В 1970-х дебютирует Р.Камю (Переход, 1975). Приключения жизни и текста составляют содержание его романов-эссе (Поперек, 1978; Буэна виста парк, 1980).

Во французской литературе 20 в. очень влиятельна кафкианская традиция, воспринята, в частности, В.Пием (Облучитель, 1974; Помпея, 1985). Ирреальные, необъяснимые события происходят в Человеке среди песков (1975) и в новеллах Ж.Жубера (сб. Учитель из Франции, 1988). К Истории летучей мыши (1975), дебюту П.Флетьо, предисловие написал Х.Кортасар. В сюжет ее произведений вплетается гротесковая аллегория (История пропасти и подзорной трубы, 1976; История картины, 1978; Крепость, 1979; Метаморфозы королевы, 1984). К сказочно-притчевой стихии обратилась С.Жермен (Ночная книга, 1985; Дни гнева, 1989; Дитя-медуза, 1991). Роман М.Галло Птица-прародительница (1974) и цикл «Историй» Ж.Кейроля (История луга, 1969; История пустыни, 1972; История моря, 1973) возрождают традиции католической литературы.

В прозе после «нового романа» процесс размышления над самой манерой письма затронул даже таких далеких от желания обновить повествовательную технику писателей, как Б.Клавель (Молчание оружия, 1974), А.Стиль (Мы будем любить друг друга завтра, 1957; Обвал, 1960), Э.Триоле (Козни судьбы, 1962), А.Лану (Когда море отступает, 1969), Ф.Нурисье (Гибель, 1970), Э.Роблес (Бурный возраст, 1974; Норма, или Бессердечная ссылка, 1988). Веркор после романов и повестей, наследующих рационалистическим традициям французской прозы (Оружие мрака, 1946; Гневные, 1956; На этом берегу, 1958–1960), пишет Плот Медузы (1969), где ищет неординарных художественных решений.

Р.Гари (1914–1980), продолжая писать в традиционной манере (Прощай, Гари Купер, 1969; Белый пес, 1971; Воздушные змеи, 1980), которая наметилась в его ранних романах (Европейское воспитание, 1945; Корни неба, 1956), под псевдонимом Э.Ажар выпускал романы нового стиля (Большой Ласкун, 1974; Вся жизнь впереди, 1975). Но его новаторство скорее лежит в русле не «нового романа», а экспериментов Р.Кено, – как и оказавшаяся на рубеже 1960–1970-х в центре литературных дискуссий книга Заглавные буквы (т. 1–2: 1967, 1974) Ж.Грака. Снова заявляет о себе движение «гусаров», центральной фигурой которого стал П.Бессон (род. 1956) (Легкие огорчения любви, 1974; Я знаю много историй, 1974; Дом одинокого молодого человека, 1979; Вы не видели мою золотую цепочку?, 1980; Письмо пропавшему другу, 1980).

Поворот к историческому роману, обозначившийся в произведениях Л.Арагона (Страстная неделя, 1959), М.Юрсенар (Воспоминания Адриана, 1951; Философский камень, 1968) и Ж.-П.Шаброля (Божьи безумцы, 1961), после 1968 был особенно плодотворен (Бесстрашные и чернолицые разбойники (1977), Камизар Кастане (1979) А.Шамсона; Столпы небесные (1976–1981) Б.Клавеля; Государева Жанна, или Превратности постоянства (1984) П.Лэне; Анна Болейн (1985) Веркора).

Наряду с расцветом исторического и регионального романа (Гаррикана (1983), Золото земли (1984), Амарок (1987) Б.Клевеля; Хищник (1976) Г.Крусси) в этот период формируется феминистская литература. Попытка создать «женский» язык прозы (манифест сестер Ф. и Б.Гру Женский род множественного числа, 1965) приводили либо к вытеснению мужчин из художественного мира, либо к эксплуатации мужских персонажей женскими у Э.Сиксус (Внутри, 1969; Третье тело, 1970; Нейтральное, 1972; Дыхание, 1975) и Б.Гру (Часть жизни, 1972; Такая как есть, 1975; Три четверти жизни, 1984). Впрочем, большинство романов, посвященных отношениям женщины с миром, чужды агрессивного феминизма (Ключ у двери (1972) М.Кардиналь; Женщина-льдышка (1981) А.Эрно; Когда подмигивает ангел (1983) Ф.Малле-Жорис и др.). В силовом поле феминизма воспринимались романы М.Дюрас (род. 1914).

В связи с экспериментаторскими настроениями в послевоенной французской литературе расширила свою аудиторию массовая литература. Однако и в ней порой стали звучать бунтарские мотивы, началась работа с языком. Показательны в этом смысле детективы Сан-Антонио, Ж.Сименона (цикл о Мегрэ, 1919–1972), Т.Нарсежака, П.Буало, Ж.-П.Маншета, Ж.Вотрена. Преображает сентиментальный «любовный» роман П.Ковен. Получило распространение абсурдистское повествование (новеллистика Д.Буланже).

«Напряженность, граничащая с отчаянием» (Т.В.Балашова) французской поэзии 1960-х сменилась новым осознанием жизнеутверждающей функции поэзии. Если в прозе 1970–1980-е ознаменовались возвращением героя и сюжета, то поэзия обращается к пейзажу, делая его центром философского размышления. Ж.Рубо (род. 1932), поначалу увлекавшийся теоретическими поисками (сб. Эпсилон, 1967; Тридцать один в кубе, 1973), в 1980-х скорее борется с формой на пути к «наивности» и к «лирической традиции» (Р.Давре) (Сон, 1981; Нечто страшное, 1986). Ж.Риста (род. 1943) экспериментирует с архаичной поэтикой, оставаясь верным, как и Рубо, любовной теме (О государственном перевороте в литературе с примерами из Библии и древних авторов, 1970; Ода, чтобы ускорить приход всены, 1978; Вход в бухту и захват города Рио-де-Жанейро, 1980). Б.Варгафтиг (род. 1934) дебютировал сборником Повсюду дома (1965), близким «новому реализму», но вещная составляющая быстро исчезла из пространства его поэзии (Канун зрелости, 1967; Уторы, 1975; Описание элегии, 1975; Слава и свора, 1977). Поэзия 1980-х характеризуется «антисюрреалистическим» бунтом – против функционального подхода к поэзии, против излишне метафорического языка. С начала 1990-х даже поэзия признанного экспериментатора И.Бонфуа возвращается к повествовательности (сб. Снега начало и финал, 1991).

Одним из крайних воплощений литературной практики постмодернизма (возникшего в 1960-х), для которой характерно обильное использование интертекстуальных связей, стало «переписывание классики». К примеру, П.Мене (Госпожа Бовари показывает когти, 1988), Ж.Селях (Эмма, о Эмма! 1992), Р.Жан (Мадемуазель Бовари, 1991) предлагают свои варианты развития классического сюжета, изменяя время действия, условия, вводя в романный мир фигуру самого автора, Флобера.

Проза 1990-х включает в себя самые разные традиции французской литературы 20 в. Продолжают выходить книги Леклезио (Онитша, 1991), П.Киньяра (род. 1948) (Все утра мира, 1991), Р.Камю (Охотник за светом, 1993), О.Ролена (род. 1947) (Изобретение мира, 1993), Соллерса (Секрет, 1993), Роб-Грийе (Последние дни Коринфа, 1994). Особым успехом пользуются романы, продолжающие линию экзистенциалистов, отчасти Б.Виана (1920–1959), направленные против «общества потребления», глянцевого мира рекламной картинки (99 франков (2000) Ф.Бегбедера, род. 1965). Соседство утопических и апокалиптических мотивов отличает повествование М.Уэльбека (род. 1958) (Элементарные частицы, 1998; Платформа, 2001). Французская пресса обозначает творчество Уэльбека и других менее известных современных писателей термином «депрессионизм». Популярность двух последних авторов не в последнюю очередь связана со скандалами, возникающими вокруг выхода их книг.

Фредери́к Бегбеде́р — современный французский прозаик, публицист, литературный критик и редактор.

Фредерик Бегбедер родился 21 сентября 1965 года в городе Нёйи-сюр-Сен под Парижем. Мать Бегбедера Кристин де Шатенье — переводчик дамских романов на французский язык (в частности, произведений Барбары Картленд), а отец, Жан-Мишель Бегбедер, — профессиональный рекрутер. Брат Шарль Бегбедер — основатель брокерской конторы Selftrade и первой во Франции частной электросети Poweo.

Бегбедер получил диплом Парижского института политических исследований, а затем диплом DESS в области рекламы и маркетинга в CELSA (Высшая школа информации и коммуникации).

В итоге, он стал копирайтером в крупном рекламном агентстве Young and Rubicam. Одновременно сотрудничал в качестве литературного критика в журналах Elle, Paris Match, Voici ou encore VSD. Также он состоял в команде литературных критиков в радиопередаче Жерома Гарсена «Маска и перо» на станции France Inter. Он был уволен из Young and Rubicam через некоторое время после выхода в свет романа «99 франков» (впоследствии переименованного в «14,99 евро»), представляющего собой сатиру и обличение рекламного бизнеса.

Между тем, он стал вести свою собственную телепередачу о литературе «Книги и я» на канале Paris Première. За этим последовала попытка вести передачу l’Hypershow на Canal+, правда, руководители канала вскоре закрыли передачу.

Был бесплатным консультантом Робера Ю на президентских выборах 2002 г., хотя в ФКП не состоит.

В январе 2003 издательская группа Flammarion предложила Бегбедеру место редактора. Первой книгой, выбранной Бегбедером, оказался роман Лолы Лафон «Непреодолимое возбуждение». Это было время его участия в антиглобалистском движении и анархистской группе Black Blocs.

Бегбедер предпочитает сумасбродные сюжеты, с героями, похожими на него самого.

Кроме того, он выступил основателем литературной премии, которой удостоились, в частности, книги Мишеля Уэльбека и Виржини Депант, и даже отметился в кинематографе — снялся в порнографическом фильме «Дочь лодочника» (с участием звезды жанра Эстель Дезанж Оф.сайт).

Заслуженную славу одного из самых интересных современных французских писателей Фредерику Бегбедеру принесли романы «Воспоминания необразумившегося молодого человека» (1990), «Каникулы в коме» (1995), «Любовь живет три года» (1997), «Рассказики под экстази» (1999), «Романтический эгоист», «99 франков», ставший лидером книжных продаж 2000 года во Франции.

«99 франков» (фр. 99 francs) — роман 2000 года французского писателя Фредерика Бегбедера. Название совпадает со стоимостью книги, по которой она продавалась во французских магазинах.

Книга представляет собой злую сатиру на рекламный бизнес.

Идея «99 франков» во многом совпадает с идеями, высказанными в книге Виктора Пелевина Generation «П».

Впервые русский перевод романа был опубликован во втором номере журнала «Иностранная литература» за 2002 год, а через несколько месяцев «99 франков» вышли отдельной книгой в издательстве «Иностранка». С тех пор роман неоднократно переиздавался.

26 сентября 2007 года в Европе вышел фильм «99 франков» по одноимённому роману Бегбедера.

В России премьера состоялась 14 февраля 2008 года.

6. Художественое своеобразие американской прозы 50-60-х годов XX века: Уильям Берроуз: роман «Джанки»/ Джек Керуак: роман «Бродяги Дхармы»/ Рей Брэдбери: роман «451° по Фаренгейту»/ Трумен Капоте: роман «Хладнокровное убийство»/ Джеймс Болдуин: роман «Другая страна»/ Джон Апдайк: роман «Кентавр».

Рэ́ймонд Ду́глас «Рэй» Брэ́дбери — американский писатель-фантаст. Критики относят некоторые его произведения к магическому реализму.

Рэй Брэдбери родился 22 августа 1920 года в городе Уокиган, штат Иллинойс. Второе имя — Дуглас — он получил в честь знаменитого актёра того времени Дугласа Фэрбенкса. Отец — Леонард Сполдинг Брэдбери (потомок англичан-первопоселенцев). Мать — Мари Эстер Моберг, шведка по происхождению.

В 1934 году семья Брэдбери перебирается в Лос-Анджелес, где Рэй проживает и по сей день. Детство и юношество писателя прошли во времена Великой депрессии, средств на университетское образование у него не было, тем не менее, приняв едва ли не в 12 лет решение стать писателем, Рэй с завидным упорством ему следовал, никогда не задумываясь об иной профессии. Будучи молодым, он продавал газеты, затем несколько лет жил за счёт жены, пока в 1950 году наконец не было опубликовано первое его крупное произведение — «Марсианские хроники». Затем после написания в 1953 году романа 451 градус по Фаренгейту (Fahrenheit 451) и публикации в первых номерах журнала «Playboy» его слава разрослась до всемирной.

Рэя Брэдбери часто называют мэтром фантастики, одним из лучших писателей-фантастов и основоположником многих традиций жанра. Фактически же Брэдбери не является фантастом, так как его творчество следует отнести к «большой», внежанровой литературе, да и истинно фантастических произведений у него лишь малая доля. Тем не менее, Брэдбери является обладателем нескольких наград в области фантастики (Небьюла — 1988, Хьюго — 1954), помимо множества общелитературных премий.

Произведения Брэдбери в большинстве своём — это короткие рассказы неразвлекательного характера, содержащие короткие зарисовки, сводящиеся к остродраматическим, психологическим моментам, построенные в основном на диалогах, монологах, размышлениях героев, нежели на действии. Несмотря на явный талант к придумыванию различных сюжетов, зачастую занимательных и оригинальных, писатель часто ограничивается бессюжетными зарисовками, очень метафоричными, полными скрытого смысла или же не несущими определённой смысловой нагрузки вообще. И даже в хорошо «скроенных» произведениях Брэдбери может легко оборвать повествование, уйти от подробностей, оставив действие в момент острого накала страстей. Также практически ни в одном произведении писателя не удастся уличить в морализаторстве и навязывании своей точки зрения: в 99 % произведений автор остаётся «за кадром». Ситуация может развиваться сколь угодно пристрастно, но никогда Брэдбери не приведёт читателя к выводу. Словно бы он видит свою задачу в том, чтобы взволновать читателя, обострить ситуацию и уйти, оставив его размышлять за книгой.

И если от иных своих творческих принципов Брэдбери и отходил, то его «язык», то есть способы изложения образов, мыслей, практически никогда не менялся. Характерные черты его языка — это «акварельность», минимум деталей, описаний, подробностей, действий. Имеет место даже не столько фантастичность (отсутствие реалистичности), сколько пренебрежение значением правдоподобия. Эта черта касается и сюжетов (фантастичность легко уживается со сказочностью, детектив с мелодрамой, сметая рамки жанров), и языка: Брэдбери пренебрегает описаниями мест действий, внешности героев, именами, датами, цифрами. Естественно, в его произведениях не встретить технических подробностей и вымысла в технической сфере.

Соответственно, не возводя сюжетную основу в абсолют, Брэдбери легко меняет стили и жанры своих произведений. В рассказах одного и того же года написания легко можно встретить и фантастику, и мелодраму, и детектив, и фэнтези, исторические зарисовки, стихи и прочее.

Насколько можно судить по эссе и интервью, Брэдбери проповедует литературу чувств, а не мыслей. Эмоций, а не действий. Состояний, а не событий.

Главный герой многих его рассказов — молодой Дуглас Сполдинг. Этот герой — «второе я» автора, Дуглас — его второе имя, Сполдинг — вторая фамилия его отца.

В молодости он однажды сжег все свои неудачные слабые рассказы, устроив грандиозный костер у себя на участке. «Сжег два миллиона слов» — говорил он грустно. Это зрелище легло потом в основу его дебютного романа «451 по Фаренгейту» о сжигании книг и рассказа на эту же тему.

Творчество Брэдбери противоположно классической сюжетной короткой прозе с интригой и ударной концовкой. Если читатель ждет развлечений и интриги, он, скорее всего, будет разочарован. Интересно, что такие рассказы настроения, чувства-зарисовки, в которых живет и сам автор, более близки зрелому читателю. Большинство поклонников Брэдбери — люди среднего и пожилого возраста. Сам мэтр слывет в кругу своих коллег, американских писателей-фантастов, «старым добрым сказочником», отношение к которому очень уважительное.

Брэдбери ратует за духовные ценности и прежде всего за фантазию, творчество. Едва ли не высшей ценностью Брэдбери объявляет внутренний мир человека, его мировоззрение, фантазию. Способность человека чувствовать, сопереживать писатель признаёт главным качеством.

Также в своих произведениях сочувствует прежде всего людям искусства (и даже больше — его ценителям), нежели всем прочим. Зачастую при этом на страницах своих книг Брэдбери жестоко расправляется с «врагами» — чёрствыми людьми, лишёнными фантазии, мещанами, чиновниками, политиками — теми, кто препятствует нормальной жизни творческих людей, самовыражению, общению, кто сводит культуру к условностям, массовости, стандартизации, делает жизнь сухой, скучной, духовно бедной, пресной.

«451 градус по Фаренгейту» — научно-фантастический роман-антиутопия Рэя Брэдбери, изданный в 1953 году.

Название романа упоминает температуру воспламенения бумаги — 451 °F. В романе описывается тоталитарное общество, которое опирается на массовую культуру и потребительское мышление, в котором все книги подлежат сожжению, а люди, способные критически мыслить, оказываются вне закона. Главный герой романа, Гай Монтег, работает «пожарным» (что в книге подразумевает сожжение книг), будучи уверенным, что выполняет свою работу «на пользу человечеству». Но в скором времени он разочаровывается в идеалах общества, частью которого он является, становится изгоем и присоединяется к небольшой подпольной группе маргиналов, сторонники которой заучивают тексты книг, чтобы спасти их для потомков.

Роман был экранизирован в 1966 году. В 1984 году в рамках телеальманаха «Этот фантастический мир» был снят телеспектакль «Знак саламандры», созданный по мотивам романа Брэдбери и рассказа Эдварда Людвига (Edward William Ludwig) «Маленький преступник». С 2007 года в санкт-петербургском театре «Ювента» демонстрируется спектакль «Симфония огня», поставленный по мотивам романа. Идея Р. Брэдбери была использована при создании фильма «Эквилибриум».

Этот роман Рэй Брэдбери писал на взятой напрокат пишущей машинке в публичной библиотеке. А впервые роман был напечатан частями в первых выпусках журнала Playboy.

Роман «451 градус по Фаренгейту» рассказывает о тоталитарном обществе, в котором литература находится под запретом, а пожарные должны сжигать все книги, которые обнаружат, причём — вместе с жилищами владельцев. Владельцы книг при этом, по-видимому, подлежат аресту. Автор изобразил людей, потерявших связь с природой, с интеллектуальным наследием человечества, друг с другом. Люди спешат на работу или с работы, никогда не говоря о том, что они думают или чувствуют, разглагольствуя лишь о бессмысленном и пустом и восторгаются только материальными ценностями. Дома они окружают себя интерактивным телевидением, проецирующимся сразу на все стены и заполняют своё свободное время просмотром телевизионных передач, например «Родственниками» — бесконечным и бестолковым сериалом. Правительство же ведёт войну, но никто из граждан не задумывается, с кем и для какой цели.

Главный герой романа, «пожарный» Гай Монтег, знакомится с семнадцатилетней девушкой Клариссой и начинает понимать, что возможна иная жизнь. Клариссу считают странной из-за её увлечения природой, желания говорить о чувствах и мыслях и просто жить. Монтег любит свою работу, но тайно забирает из нескольких домов книги, которые должен был сжечь. Встреча с женщиной, которая отказывается покинуть собственный дом и сжигает себя вместе с книгами, усиливает внутренний разлад Гая. Он пытается разговаривать со своей женой Милдред, но она отстраняется от него, надевая наушники и общаясь со своими телевизионными «родственниками».

Монтег считает, что смысл уничтожения книг состоит в том, чтобы сделать всех счастливыми. Капитан пожарного отделения объясняет ему, что без книг не будет никаких противоречивых теорий и мыслей, и никто не будет умней соседа. А с книгами — «кто знает, кто может стать мишенью хорошо начитанного человека?». Жизнь граждан этого общества абсолютно избавлена от негативных эмоций — они только и делают, что развлекаются. Даже смерть человека «упростили» — теперь трупы умерших кремируются буквально через пять минут, чтобы никого не беспокоить.

После того, как жена доносит, что Монтег хранит дома книги, и их дом разрушают пожарные, Гай обращается за помощью к бывшему профессору Фаберу, участнику глубоко законспирированного движения за сохранение знаний. Следуя указаниям Фабера, Монтег отправляется на сортировочную станцию, где встречается с группой бывших университетских преподавателей, каждый из которых помнит наизусть какое-либо литературное произведение. Они — часть сообщества, сохраняющего литературу в своих головах до тех пор, пока тирания не будет уничтожена, а литература не будет воссоздана. Монтег, который помнит несколько отрывков из библейских книг — Екклесиаста и Откровения Иоанна Богослова, присоединяется к ним.

Роман «451 градус по Фаренгейту» стал жертвой цензуры с самого начала своего выхода. В 1967 году издательство Ballantine Books начало публикацию специального издания книги для средних школ. Свыше семидесяти пяти фраз были изменены, чтобы исключить такие слова как «ад», «проклятие», «аборт», два фрагмента были переписаны, однако никакой информации о внесённых коррективах не следовало, и большинство читателей даже не догадывалось о них, поскольку мало кто читал оригинальную версию.

В то же самое время Ballantine Books продолжало печатать «взрослую» версию, которая продавалась в книжных магазинах. После шести лет параллельного выпуска двух изданий издатель прекратил выпуск «взрослой» версии, оставив лишь сокращённую, которая продавалась с 1973 по 1979 год. Об этом не подозревал ни сам Брэдбери, ни кто-либо другой.

В 1980 году друг писателя обратил его внимание на сокращения, и автор книги потребовал от издательства прекратить публикации сокращённых версий, заменив их полной. Издатель согласился, и с 1980 года стала выходить полная версия книги.

История с цензурой привлекла внимание Американской библиотечной ассоциации, которая обнаружила, что школьные клубы так или иначе сокращают книги. Апеллируя к своему авторитету и угрожая изъять пометки «лучшие книги АБА» из всех сокращённых изданий, организация добилась того, что сокращённые книги в школьном книжном клубе были помечены на страницах выходных данных как издание школьного книжного клуба.