Пражская, ленинградская и московская школы в фонологии

Н. С. Трубецкой и его последователи, представители Пражской лингвистической школы — Р. Якобсон, Б. Трнка и др., — считали основополагающим критерием внутреннее отношение фонемы к ее «собратьям» и описывали каждую единицу данного уровня через систему фонологических оппозиций и дифференциальных призна­ков. Однако фонологические оппозиции, как известно, могут осно­вываться то на большем, то на меньшем числе дифференциальных признаков. Наконец, в каких-то условиях может наступить нейт­рализация противопоставления: признак утрачивает свою смысло-различительную роль (ср. примеры типа рус.рота — рода, но рот — род). Поскольку наиболее общим принципом, методологи­ческим фундаментом Пражской лингвистической школы является изучение языковой единицы с точки зрения ее функции, роли в системе, то сторонники этого направления объявляют функциональ­но неравноценные единицы разными фонемами, даже разными типами фонем. Это значит, что, положим, в русском языке существует фонема <т>, которой свойственны четыре при­знака: переднеязычность, взрывность, твердость, глухость, и наряду с нейг существует единица другого ранга — архифонема <Т>, которая обладает иной смыслоразличительной силой, так как ей присущи только три признака: переднеязычность, взрывность и твердость (а признак глухости несуществен, поскольку в позициях, в которых она встречается, например в конце слова, звонких согласных все равно не бывает). Получается тем самым, что в форме рота употреблена фонема <т>, в форме рода — фонема <д>, а в формах рот ирод обе они заменяются архифонемой <Т>. Таким образом, фонема в «пражской» концепции определяется как ряд звуков с одинаковой функциональной характеристикой, а архифонема — это совокупность общих признаков нейтрализующихся фонем (Трубец­кой 1960: 87 и след.; Панов 1979: 177 и след.).

Еще более категорично подходят к звуковым чередованиям пред­ставители иной фонологической школы — ленинградской: они во­обще не признают нейтрализации фонем. Следовательно, если в формах типа рода и род происходит мена звуков, то она представляет собой чередование фонем <д> и <т>. (Разумеется, это живое чередование, в отличие от исторических, каких-нибудь родить — рожу и т. п.) При такой точке зрения звуки группируются в фонему исключительно по схожести своей физической характеристики, аку­стической и артикуляционной. Фонология в данной трактовке мак­симально сближается с фонетикой. Л. В. Щербе, основателю ле­нинградской фонологической школы, принадлежит определение фо­немы как звукового типа («звукотипа»), и это понимание, при всех более поздних расхождениях, объединяет ныне сторонников ленин­градской школы (Л. Р. Зиндера, М. И. Матусевич, Л. В. Бондарко и др.).

Если «ленинградцы» не допускают проникновения в фонологию никаких посторонних критериев, то представители московской фо­нологической школы, наоборот, принципиально рассматривают фо­нему с позиций морфологии. Фонема определяется ими как состав­ной элемент значимых единиц языка — морфем. Московская фо­нологическая школа опирается на традиции, идущие от Ф. Ф. Фортунатова и И. А. Бодуэна де Куртенэ, а непосредственными ее основателями были Р. И. Аванесов, П. С. Кузнецов, А. А. Рефор­матский и В. Н. Сидоров. Морфологизм «московской» концепции выдвигает на первый план фонологического описания проблему позиционного варьирования фонемы. Отсюда второе возможное оп­ределение фонемы в рамках данной концепции: это совокупность позиционно чередующихся звуков. Причем эти звуки объединяются в фонему строго по принципу «хозяина»: лишь бы они служили — в разных позициях — выражению одной и той же морфемы, а схожесть или несхожесть их в акустико-артикуляционном плане не играет роли; вспомним ряд [а], [Д], [ъ], [и^э], [ь], [0] и т. д. для русской фонемы <а>.

В теории московской фонологической школы также заложена возможность более высокого уровня обобщения при анализе звуко­вого материала. Только здесь она дает не отдельные «слабые» единицы (как архифонемы у «пражцев»), а целые ранги ги­перфонем. В гиперфонемах реализуется идея групповой различимости языковых элементов на фонемном уровне. К примеру, в современном русском языке «различается на уровне ударных гласных пять единиц: и, э, а, о, у, — но на другом уровне (безударные гласные) после твердых согласных пары гласных и/э и а/о являются неразличимыми, и остается различение трех гиперфонем: и/э, а/о и зу гиперфонемы охватывают нейтрализацию и и э, а и о, но у остается таким же, но на этом уровне — это не фонема, а гипер­фонема у» (Реформатский 1970: 64; ср. также: Фонетика. Фонология. Грамматика 1971: 99—101). Продолжим: на третьем уровне обоб­щения — в безударных слогах после мягких согласных — различимы и вовсе две гиперфонемы: одна из них охватывает нейтрализующиеся <и>, <э>, <а>, <о>, вторая по-прежнему состоит из одного <у>.

Классическая иллюстрация в данном отношении — это фонема­тический анализ русских слов типа сапоги или собака. Поскольку первый гласный в них не может быть «доказан» сильной позицией (нельзя отдать предпочтение ни <а>, ни <о>), то он должен считаться представителем единицы более высокого ранга — гиперфонемы < — > , а все слово получает в фонематической транскрипции сле­дующий вид: < с — бак—а >. Можно утверждать, что если архифо­нема — это единица с неполным комплектом дифференциальных признаков, то гиперфонема обладает двойным (или даже тройным, четверным) набором признаков (Панов 1967: 236—239). К понятию гиперфонемы последователи московской фонологической школы при­бегают и тогда, когда некоторый звук в слабой позиции может быть с равным правом истолкован как представитель разных фонем, чередующихся в сильной позиции, ср. рус.: заря — зори, но зарево, грести — грёб, но гребля и т. п.

Таким образом, проблема тождества фонемы, ее отношений со звуком и другими фонемами порождает разные подходы и направ­ления и остается актуальной для фонологии в целом.