5. Цицерон о красоте в природе и искусстве.

Сочинения Цицерона изобилуют рассуждениями на самые разнообразные темы поэтики, риторики, эстетики слова. Теория художественного слова у Цицерона проявляется не только в его специальных эстетических трактатах, но и в философских сочинениях, где ставятся вопросы о разной степени прекрасного, его соотношении с этическими категориями полезного и хорошего, о связи искусства с наслаждением и необходимостью.

Красота в представлении Цицерона часто имеет этический характер. В красоте (pulchritudo) есть нечто "достойное", "добродетельное", "нравственно-прекрасное". Красота, как и добродетель, полна порядка, меры, гармонии частей, умеренности, сдержанности, собранности, твердости, уравновешенности, спокойствия. Все эти качества, присущие красоте, а также неотделимость прекрасного и морального указывают на связь Цицерона с классической греческой эстетикой. Следует отметить, что Цицерон, тонко чувствующий, как выдающийся ритор, малейшие оттенки слова, пользуется для определения прекрасного целой градацией как будто бы близких, но вместе с тем чрезвычайно специфических терминов (так, "умеренность" выражается у него как moderatio, temperantia, modestia, constantia, а "красота" как pulchritudo, venustas, festivitas, lepos), которые должны переводиться на русский, конечно же, не одним однозначным словом, а умело подобранными синонимами ("умеренность" как сдержанность, собранность, скромность, твердость; "красота" как прекрасное, прелестное, милое, изящное).

Цицерон чрезвычайно высоко ставит красоту космоса и природу, являющиеся образцом для человеческого подражания. Однако никакое искусство не может состязаться с природой в изобретательности. Природа - это "наша общая мать", и все рожденное ею "совершенно в своем роде" и целесообразно по своему предназначению. Человек же превосходит все создания природы и становится совершенным духом, "абсолютным разумом", достигая добродетели. Природа, таким образом, становится у Цицерона художницей (artifex), созидательницей так же, как она была у философов-стоиков чем-то "демиургическим", то есть "творящим", "творческим огнем", "мастером всего", "ваятельницей".

Все в мире пронизано красотой и искусством, которые присутствуют в самой ничтожной из вещей и в самых величайших. Красота именно там, где неживая природа и живой мир обращены на пользу человеку и становятся предметом искусства. Жестокость поэтому никогда не сможет быть прекрасной, так как в ней нет ничего полезного и она самый страшный враг человеческой природы. "Зато самое прекрасное (pulcherrimae res) из всего, что существует на свете,- это мощь духа и какое-то необыкновенное его величие". Прекрасно быть воздержанным и полным умеренности (temperantia), так как при этом сохраняются здоровые суждения ума, а невоздержанность (intemperantia) и неуправляемые инстинкты ведут к губительному "разрыву с разумом". Природе и ее красоте также присущи соразмерность и гармония, своеобразное согласие или "симпатия" (sympatheia). Мир, по воле божественного провидения, "вечно украшен", а все части мироздания таковы, что не может быть "ничего лучшего и ничего более прекрасного". Однако природа ничего не создала "совершенным во всех отношениях, и каждому она дала свои достоинства вместе с каким-нибудь недостатком". Поэтому идеал прекрасного недостижим, и великий художник Зевксис вынужден был обратиться к "живой красоте" нескольких девушек, создавая "совершенную женскую красоту".

Цицерон, выражая главным образом принципы классической греческой эстетики, был близок тем самым к стоикам и платоникам, что особенно заметно в том случае, когда он утверждает некий "мысленный образ" (cogitata species), созерцаемый художником в глубине собственного духа и воплощаемый в его произведении.

Цицерон пишет: "Я утверждаю, что и ни в каком другом роде нет ничего столь прекрасного, что не уступало бы той высшей красоте, подобием которой является всякая сила, как слепок является подобием лица. Ее невозможно уловить зрением, слухом или иным чувством, и мы постигаем ее лишь размышлением (cogitatione) и разумом (mente)... Так и сам художник, изображая Юпитера или Минерву, не видел никого, чей облик он мог бы воспроизвести, но в уме у него обретался некий высший образ красоты, и, созерцая его неотрывно, он устремлял искусство рук своих по его подобию" ("Оратор", 2, 8). Здесь же Цицерон разъясняет, что еще Платон называл такие "мыслимые образы" предметов "идеями", утверждая их вечность в "мысли и разуме", между тем как все остальное рождается, гибнет, течет, исчезает (там же, 3, 10).

Мысль, ярко выраженная Цицероном и ставшая достоянием многих, а не узкого круга философов, получила в дальнейшем принципиально новое значение, чуждое классике и свойственное именно эллинистическо-римскому миру. Если раньше художник "подражал" и только копировал, то теперь он является носителем идеала и творит, как искусный мастер, демиург, следуя высшим идеям. Цицерон, таким образом, намечает такую концепцию художественной формы, которая является вполне закономерным объединением классического платонизма и аристотелизма с эллинистической философией. Цицерон решает также проблемы целесообразности и красоты. В классической эстетике Платона полезное ставилось не ниже красоты, если считать последнюю чисто эстетической категорией. Однако красота как вечная форма бытия, неотъемлемая от него самого, была уже несравнима с пользой. У поздних философов-стоиков красота соответствовала хорошей сделанности предметов, и потому красота и польза, красота и целесообразность часто отождествлялись. Цицерон же пишет:

"Но так уже устроила с непостижимым совершенством сама природа: как во всем на свете, так и в человеческой речи наибольшая польза обыкновенно несет в себе и наибольшее величие, и даже наибольшую красоту. Мы видим, что ради всеобщего благополучия и безопасности само мироздание устроено от природы именно так: небо округло, земля находится в середине и своею собственной силой держится в равновесии. Солнце обращается вокруг нее, постепенно возвышаясь вновь, луна, увеличиваясь и убавляясь, получает свет от Солнца, и по тем же пространствам движутся с разной скоростью и по разному пути пять светил. Все это настолько стройно, что при малейшем изменении не могло бы держаться вместе; настолько восхитительно, что и представить себе нельзя ничего более прекрасного. Взгляните теперь на вид и облик людей и животных и вы найдете, что все без исключения части тела у них совершенно необходимы, а весь их облик создан как бы искусством, а не случайностью" ("Об ораторе", III, 45, 178 и след.). Далее Цицерон рисует строение деревьев и переходит к искусствам, кораблям с их "изящным видом", колоннам, у которых "достоинство не уступит пользе"; крыше Капитолия, которой необходимость, а не изящество придали особый вид. Цицерон говорит о совершенстве речи, когда за "пользой и даже необходимостью в ней следует и приятность, и прелесть" (там же, 46, 189 и след.).

Цицерон отождествляет красоту и целесообразность не идеально, а чисто физически. Фронтон здания для него - произведение искусства, которое служит для стока дождевой воды, то есть в этом отождествлении есть нечто близкое стоикам раннего эллинизма. Отсюда в концепции красоты и целесообразности у Цицерона можно найти черты стоического платонизма, то есть тот эклектизм, который был близок римскому практицизму и утилитаризму.