Глава 23

МИР ХОЗЯЙСТВА:

МОДЕЛИ ОДНОЛИНЕЙНОГО И ПОСТУПАТЕЛЬНОГО РАЗВИТИЯ

В данном разделе предлагается краткое описание классических и совре­менных моделей периодизации социально-экономического развития. Мы будем рассматривать их не в хронологической, а в достаточно сложной логической последовательности, пытаясь произвести многоступенчатую реконструкцию идей общеисторического процесса. Сначала мы опишем модели однолинейной и поступательной эволюции, а в следующей гла­ве — модели параллельного и циклического развития⁷²⁵.

Экономические процессы не автономны от общества, они плотно встроены в его соединительные ткани. Эта встроенность экономических процессов в социальные структуры и институты, культурные и властные отношения при переходе на макроуровень позволяет рассматривать их как целостный мир хозяйства. В свою очередь, развитие мира хозяйства может быть представлено в виде серии альтернативных моделей, которые являются предметом социологии хозяйственного развития (sociology of economic development)⁷²⁶. Посмотрим, какие решения она предлагает.

Социология хозяйственного развития. Каким бы конкретным вопро­сом ни занимался исследователь, не важно, экономист или социолог, он вольно или невольно всегда исходит из неких концептуальных пред­положений о том, что представляет собой исследуемый мир хозяйства, какое место он занимает в историческом процессе. И различные пред­ставления о человеке становятся частью более общих социетальных схем. Называем мы общество “капиталистическим” или “социалистическим”, “развитым” или “развивающимся”, за каждым из этих понятий скры­вается сложный комплекс методологических предпосылок и теорети­ческих традиций. Причем эти традиции могут существенно расходиться между собой.

При изучении проблем социально-экономического развития эко­номисты, как правило, концентрируются на краткосрочной и средне­срочной перспективах, изучая конъюнктурные колебания, связанные с деловым циклом. Попытки периодизации связываются ими в первую очередь с вычислением длины и характера конъюнктурных волн разной протяженности. Так, известны короткий 40-недельный “цикл Китчи- на” и “цикл Жюглара” длиною 7—11 лет; 15—20-летний “строительный цикл” С. Кузнеца и полувековые волны Н.Д. Кондратьева⁷²⁷. В большин­стве случаев экономисты пытаются раскрыть эндогенные механизмы разворачивания данных циклов, т.е. выводят их движущие силы из са­мой экономической сферы, будь то перенакопление капитала и дина­мика нормы прибыли у марксистов или пучки инноваций у Й. Шумпе­тера и его последователей. Социальным и политическим условиям они отводят роль “надстройки”, внешних факторов или следствий изменя­ющейся экономической конъюнктуры⁷²⁸.

В социологии тоже развивались некоторые теории социальных и политических “конъюнктурных” колебаний. В качестве примера приве­дем концепцию “циркуляции элит”, которой В. Парето придавал ха­рактер универсального исторического закона, лежащего в основе мно­гих других социальных изменений⁷²⁹. Уместно также привести выводы П.А. Сорокина о существовании ненаправленных колебаний (флуктуа­ции) экономической, политической и профессиональной стратифика­ции и мобильности, не имеющих регулярной периодичности⁷³⁰. Иногда пытаются исчислить и длину социально-политических волн. Например, не единичны попытки представить историю России и других стран как циклическую смену периодов реформ и антиреформ.

В данном случае мы оставим в стороне всевозможные конъюнктур­ные волны и короткие флуктуации, чтобы обратиться к анализу более крупных периодов социально-экономического развития. Проблема та­кой периодизации была поставлена в Новое время, до наступления которого рисовались лишь картины “мира пребывающего”, т.е. лишен­ного всяких стадий и этапов.

Марксистская теория формаций. Начнем с марксизма ввиду той основополагающей роли, которую он сыграл в формировании совет- ских*социальных наук. В марксистских терминах дело обстоит следую­щим образом.

1. В основе любого социального порядка лежат производственные отношения, которые образуют “базис” данного общества. Их ядро со­ставляют отношения собственности на средства производства (в первую очередь, на средства труда). Все прочие отношения (идеологические, политические, культурные) образуют “надстройку” над базисом, про- изводны от него. Специфическая система производственных отноше­ний образует основу “общественно-экономической формации”⁷³¹

2. В общем и целом формы производственных отношений соответ­ствуют уровню и характеру производительных сил (средств производ­ства и рабочей силы). Существует объективный общеисторический за­кон соответствия производственных отношений уровню и характеру развития производительных сил.

3. Смена формаций происходит следующим образом. Развитие производительных сил осуществляется как естественно-исторический процесс в результате технических и организационных инноваций. На первых этапах существования общественно-экономических формаций конкретно-историческая система производственных отношений стиму­лирует это развитие. Но с определенного момента она начинает его тормозить. Одновременно в среде эксплуатирующих и эксплуатируемых классов формируются новые социальные силы, заинтересованные в изме­нении существующих производственных отношений. Они разворачива­ют классовую борьбу, кульминацией которой становится социальная революция. Последняя способствует разрешению назревших противо­речий в процессе смены одной общественно-экономической формации другой, более прогрессивной.

4. Всего выделяется пять последовательно сменяющих друг друга общественно-экономических формаций с присущими им способами производства и трудовыми отношениями: первобытно-общинная, ра­бовладельческая, феодальная, капиталистическая и коммунистическая (иногда к ним добавляют азиатский способ производства).

5. 449

   Утвердившийся к XIX в. капитализм, терзаемый периодическими кризисами, вступает в фазу общего кризиса. С этого момента современ­ный мир хозяйства находится в стадии глобального перехода от капита­лизма к коммунизму, в рамках которой социализм выполняет роль его первоначальной фазы⁷³².

С методологической точки зрения ортодоксальная марксистская модель характеризуется следующими чертами.

1. Предлагается однолинейная схема развития: все хозяйства и обще­ства проходят одни и те же стадии, и самое большее, что может про­изойти под воздействием других обществ, они могут перешагнуть через какую-то ступень (например, миновать рабовладение или капитализм)⁷³³

2. Процесс развития хозяйства и общества имеет прогрессивно-по­ступательный характер. Каждая последующая стадия оказывается выше предыдущей с технической, экономической, социальной и политичес­кой точек зрения. Причем основными критериями прогрессивности служат социально-экономические критерии.

3. Предложенная модель имеет универсальный характер, т.е. описыва­ет (или предсказывает) историю развития всех без исключения стран.

4. Универсализм этой модели обусловлен тем, что развитие хозяй­ства и общества трактуется как естественно-исторический процесс, под­чиненный действию объективных общеисторических законов, которые сродни законам природы.

Данная схема была хорошо известна любому человеку, получивше­му советское образование до середины 1980-х гг. Альтернативные подхо­ды оставались неизвестны или подавались в сугубо критическом ключе. Возникший в конце 1980-х гг. идеологический кризис, связанный с отвержением “единоначалия” ортодоксальных марксистских формул и подрывом господства социалистической идеологии, заставил углубить­ся в поиски новых парадигм⁷³⁴.

Теории постиндустриального общества. Среди первых альтернатив оказались “буржуазные” концепции постиндустриального общества,

предлагавшие выделять в истории три последовательные стадии — тра- диционное, индустриальное и постиндустриальное общества. Класси­ческий образец такой трехстадиальной концепции представил Д. Белл". К первому — традиционному — типу общества, возникшему в процессе аграрной революции в эпоху неолита, он относит все докапиталисти­ческие системы. Это общество, в котором основными производствен­ными ресурсами являются земля и природное сырье, а вся хозяйствен- йая жиЗнь привязана к земле и являются своеобразной игрой с силами природы. Технология примитивна, производство основано главным образом на ручном труде. Работники чаще всего находятся в личной внеэкономической зависимости от субъекта, владеющего собственнос­тью (в первую очередь, на землю).

Помимо аграрного сектора в традиционном доиндустриальном хозяйстве развиваются добыча металлов, рыболовство, простейшая ле- сообработка, т.е. отрасли, привязанные к природному сырью. Продукт производится в небольших количествах, в основном для собственных нужд замкнутых натуральных хозяйств или для малых локальных рын­ков. В хозяйственной деятельности люди опираются на привычку, тра­дицию, на “здравый смысл”, на передаваемый из поколения в поколе­ние опыт. Общество состоит из множества относительно изолирован­ных локальных сообществ. Основная часть населения проживает вне го­родов. Образование и культура остаются уделом тонкого слоя элиты.

Вторая стадия — индустриальное общество— наступает с развитием капитализма. Исходным ресурсом здесь становятся материалы, уже об­работанные человеческими руками. На передний план выходит крупное машинное производство, вытесняющее ручной труд и колоссально по­вышающее производительность труда. Осуществляется массовая проле­таризация населения, в процессе которой работники получают личную свободу, превращаясь в наемных рабочих, лишенных средств произ­водства. Фигура средневекового квалифицированного ремесленника от­тесняется “частичным” специализированным работником, выполняю­щим с помощью машин набор стандартных операций.

Интенсивно развиваются обрабатывающая промышленность и бан­ковское дело. Господствующими силами хозяйственной жизни являют­ся промышленный и финансовый капитал. Производство продукции становится массовым и стандартизованным. Оно имеет преимуществен­но товарный характер, т.е. ориентировано на рынок. Последний, разра­стаясь, выходит за национальные границы, способствуя формирова­нию системы мирового хозяйства. В хозяйственной деятельности люди все меньше ориентируются на традицию, все больше полагаются на эксперимент, на эмпирический опыт, используют метод проб и оши­бок. Укрепляется общая ориентация на экономический рост и хозяй­ственную экспансию.

Формируется система национальных государств, в недрах которых вырастает гражданское общество как сеть свободных ассоциаций, выра­жающих и защищающих интересы своих членов. Общинные связи заме­няются гражданскими. Наблюдается быстрая урбанизация населения. Всеобщий характер приобретает система сначала начального, а затем и среднего образования. Массовое производство стимулирует стандарти­зацию потребления и формирование “массовой культуры”

В середине XX столетия развитые западные общества начинают пе­реходить к третьей стадии — постиндустриальному обществу⁷³⁵. Основны­ми ресурсами в этом обществе становятся человеческое знание и информация. Бурными темпами развивается производство, основанное на новейших микроэлектронных и компьютерных технологиях, позво­ляющих создавать, хранить и обрабатывать гигантские массивы данных. Революция в системе коммуникаций приводит к тому, что интернацио­нализация хозяйственных связей перерастает в их глобализацию.

Сильно изменяется структура хозяйства. Объем производства и чис­ленность занятых в традиционных отраслях обрабатывающей промыш­ленности падают в относительном, а иногда и в абсолютном выражении. Кардинально сокращаются масштабы производства в добывающих отраслях, металлургии и сельском хозяйстве. В свою очередь, опережаю­щими темпами растет сфера услуг, в которой занято уже более полови­ны работающего населения (постиндустриальное общество называют также обществом услуг). Развиваются как “производственные” (финан­совые, банковские, страховые, торговые, научно-консультационные, программные), так и “непроизводственные” услуги (наука, образова­ние, здравоохранение, культура, туризм). Деиндустриализация сопро­вождается также “дезурбанизацией” населения. Начинается обратный отток жителей из крупных городов, их рассредоточение в пригородах и сельской местности.

Тейлористские способы организации труда заменяются формами более гибкой занятости. Индустриальный конфликт если и не исчезает вовсе, то затихает. Уменьшается численность промышленного пролета­риата. Соответственно возрастает удельный вес специалистов с высшим образованием. Значение собственности на материально-вещественные факторы заметно снижается, хотя и сохраняет определенную роль. Клю­чевые позиции теперь занимают группы, владеющие ключевыми ресур­сами — информацией и человеческим капиталом. В своих хозяйственных действиях люди в большей степени ориентируются на работу со струк- гурами знания и сигнальными системами, обработку и интерпретацию -информации, все более опираются на научное прогнозирование⁷³⁶.

Итак, традиционное общество внутренне статично и развивается за счет внешних вызовов — угрозы завоевания или изменения природ­ных условий. В индустриальном обществе начинает работать “внутрен­ний мотор” Появляются стимулы к развитию, которые заключены в недрах самого производства. Зарождается особый предпринимательский дух, подталкивающий к непрерывному движению. Это движение про­должается и в постиндустриальном обществе, но двигателем здесь становится познавательно-теоретический процесс. На передний план выдвигаются наука и культура, а центром общественной жизни стано­вятся университеты. Уходящий естественный мир, коим правят судьба и случай, сменяется, по Д. Беллу, техническим миром, определяемым ра­циональностью и прогрессом, а ему на смену приходит социальный мир, где основным способом идентификации людей, вместо религии и труда, становится культура.

В концепции Д. Белла описанное постиндустриальное общество выглядит довольно гармонично, но есть и его более “конфликтные” трактовки. По мнению А. Турена, например, этот конфликт вырастает уже не из экономической эксплуатации, как раньше, а из отчуждения, вызываемого технократизмом данного общества, — отчуждения, про­изводимого современными техниками социокультурного манипулиро­вания сознанием людей⁷³⁷. А. Турен считает, что основная черта совре­менного (особенно тоталитарного) общества заключается в централи­зованном контроле за информацией. Тот, кто способен манипулиро­вать информацией, навязывать свои представления, осуществляет и свое господство над массами, в том числе и в процессе производства. Разво­рачивается не “классовая борьба” в традиционном смысле, а борьба между группами за особое понимание социальных и экономических процессов, за наилучшую интерпретацию значений происходящего.

Концепция “дезорганизованного капитализма”. Особое место в описа­нии хозяйственной эволюции занимают интерпретации постмодерни­стского толка. Примером могут служить работы С. Лэша и Дж. Урри, в которых развитие, не утрачивая признака однолинейности, перестает быть прогрессивно-поступательным. В них рисуется следующая схема. Сме­няющий в процессе эволюции традиционное общество “либеральный капитализм”, в свою очередь, перерастает в “организованное капита­листическое общество” Происходит крупномасштабная концентрация и централизация капитала. Возникают крупные корпорации со слож­ными бюрократическими иерархиями. Эти корпорации выходят на транс­национальный уровень, выстраивая глобальные товаропроизводящие цепи (global commodity chains).

В рамках крупного промышленного производства сосредоточива­ются большие и организованные массы рабочего класса. Наряду с объе­динениями предпринимателей вырастают отраслевые, региональные, а затем и общенациональные объединения рабочих.

Вновь усиливаются организующая роль государства и степень его вме­шательства в хозяйственные процессы. Создаются развитые системы соци­альной защиты в рамках государства благосостояния (welfare state). Еще одним свидетельством организованности капитализма являются быстро растущая урбанизация населения, образование крупных мегаполисов.

На мировоззренческом, культурном уровне утверждаются господ­ство рационалистического видения мира, всеобщая вера во всемогуще­ство науки и структурированного логического знания. Наконец, на базе национальных государств формируются мобилизующие националисти­ческие идеологии.

С середины XX столетия в ведущих западных странах, по мнению С. Лэша и Дж. Урри, начинается переход к стадии дезорганизованного капитализма (“disorganized capitalism”) с постепенным размыванием же­стких структурных границ⁷³⁸. Наблюдается разукрупнение капитала, умень­шаются средние размеры предприятий. Сокращается численность рабо­чего класса. Общество классовой борьбы сменяется более сложной стра­тификационной системой, где главную роль играет уровень образова­ния и где возрастает значение индивидуальных достижений человека. Снижается роль крупных городов.

Политические партии утрачивают свой классовый характер. Борьба профсоюзов с нанимателями все больше переходит с национального и регионального уровней на уровень отдельных фирм.

Ослабляется контроль национальных государств за внутренними рынками. На фоне фискального кризиса государства наблюдается кри­зис государства благосостояния.

У стран, бывших бесспорными экономическими лидерами, появля­ются активные конкуренты из стран третьего мира. Хозяйственно-поли- тическая гегемония замешается сложным балансом множественных сил.

Происходят переосмысление возможностей научной рационализа­ции и подрыв веры в прогресс. Постмодернизм провозглашает конец рационалистической науки и традиционного искусства, всех идеологий и классовой борьбы, государства благосостояния и т.п. Нарастают плю­рализация и фрагментация культуры, распадаются ее традиционные направления, происходит смешение элитной и массовой культуры⁷³⁹. Речь идет о дезорганизации не только капитализма, но и вообще всей куль­турной среды, что не может не оказывать своего воздействия и на ха­рактер производства⁷⁴⁰.

Концепции постиндустриального общества или “хозяйства знаков и пространства” принципиально отличаются от марксистского форма­ционного подхода. В них наблюдается последовательный сдвиг от эконо­мического и технико-организационного детерминизма к анализу широкого круга социокультурных факторов, лежащих в основе транс­формации мира хозяйства и периодизации хозяйственного развития, делается упор на роль знания и структур, связанных с его освоением⁷⁴¹. Более того, речь идет о “дедифференциации экономики и культуры”, отношения между которыми не могут более рассматриваться как отно-

шения замкнутой системы и внешней среды. Происходит превращение экономики в производство и потребление культурных артефактов, а культуры — в сферу деловых услуг⁷⁴².

Теории модернизации и конвергенции. Еще одним примером универ­сально-линейного видения истории являются теории модернизации, об­ретшие немалую популярность в 1950—1960-х гг. В соответствии с их логикой существует наиболее развитая западная цивилизация (ранее индустриальная, затем постиндустриальная, наконец, глобальная). Ее достижения распространяются на развивающиеся страны, которые по­степенно приобщаются к более передовым формам организации хозяй­ства, более эффективным институтам и высоким культурным образцам (уже в самом термине “развивающиеся” заложен соответствующий смысл: такие страны находятся ниже на шкале развития и стремятся подняться вверх). Достигается это разными способами — в результате силового (в том числе военного) давления, экономической экспансии, а также путем добровольного импорта институтов и культурных форм менее развиты­ми сообществами — просто в силу привлекательности зрелых “плодов” цивилизации. В результате менее развитые народы поглощаются гло­бальным цивилизационным потоком, и их вовлечение в процесс все­общей эволюции становится лишь вопросом времени и сравнительных издержек, которые понесет запоздавший⁷⁴³.

Реализацию каких идеалов предлагает процесс модернизации? Этими идеалами выступают:

• развитие рационалистической науки и планирования, связан­ные, в свою очередь, с ростом образования;

• высокие темпы экономического роста и повышение производи­тельности;

• развитие политической демократии (всеобщее избирательное пра­во, местное самоуправление);

• индивидуализация и рационализация поведения с соответствую­щими сдвигами в национальной культуре.

Теории модернизации подвергались основательной критике, в том числе за их явно выраженный “западоцентризм” и игнорирование ре­альной ситуации в странах так называемого третьего мира. Так, Г. Мюр- даль указывает на то, что в третьем мире зачастую модернизационные идеалы оформляются в качестве идеологии довольно узкой интеллекту­альной и политической элиты, становящейся проводником структур­ных и институциональных инноваций⁷⁴⁴ Большая же часть населения в этих странах так и остается не затронутой духом модернизации или затрагивается им поверхностно. Ведь даже активное использование про­дуктов цивилизации (например, системы Интернет или спутникового телевидения) может происходить без коренного изменения внутренних структур и институтов общества. Подобное поверхностное (неукоре- ненное) усвоение хозяйственных и культурных образцов получило на­звание модернизации без развития¹¹.

Там же, где модернизация оставляла более глубокий след, ее воздей­ствие на хозяйство менее развитых стран часто выглядело достаточно противоречивым. Конечно, нет смысла отрицать ее положительных следствий. Однако, как утверждает Г. Мюрдаль, в силу нестабильности внутренней институциональной ситуации в слаборазвитых странах мо- дернизационный “эффект вымывания” (backwash effect) (факторы, усу­губляющие неравенство) в международном хозяйстве часто оказывается сильнее “эффекта распространения” (spread effect) (факторов, способ­ствующих перетеканию благосостояния от богатых регионов к бедным).

Анализ ситуации в развивающихся странах породил новые теории экономического развития (development economics) и теории зависимости (dependency theories), которые выступили в качестве “мягких” альтер­натив западоцентричным теориям модернизации⁷⁴⁵. Первые предлагали стратегии развития национальных хозяйств, которые помогли бы им вырваться из тисков бедности и отсталости. Вторые указывали на новые формы зависимости, возникающие в результате развития международ­ного капиталистического хозяйства⁷⁴⁶.

Не только теории модернизации, но вообще любые однолинейные модели развития скрыто или явно несут в себе идеи конвергенции — схождения в одну точку разных траекторий хозяйственного развития. Марксисты предрекали всеобщее наступление социализма и коммуниз­ма, либералы были убеждены в грядущем установлении господства капиталистического строя. Предлагались и разного рода технократичес­кие модели. Пример конвергенции такого рода представлен, например, концепцией техноструктуры Дж. Гэлбрейта, предсказывавшего утвер­ждение господства корпоративного планирования во всех хозяйствен­ных системах⁷⁴⁷. Другим хорошо известным еще в советской России образцом технократической модели однолинейного развития является модель У Ростоу, утверждавшего, что все страны проходят через “пять стадий” хозяйственного развития, причем содержание этих стадий со­вершенно идентично независимо от времени вступления на путь инду­стриализации⁷⁴⁸.

В конце XX столетия, когда крушение социалистической системы открыло дорогу капитализму на всех континентах, приверженцы либе­ральной версии конвергенции поспешили провозгласить свою безого­ворочную победу. Одним из глашатаев этой победы либерального одно­линейного эволюционизма стал Ф. Фукуяма, объявивший ни больше ни меньше как “конец истории”⁷⁴⁹. Он понимает историю прежде всего как смену разных идеологий, пронизывающих все поры хозяйства и общества. А венцом творения считается либеральная идеология, появ­ление которой, по утверждению Ф. Фукуямы, и становится концом истории. Крах единственного сильного противника либерализма — ком­мунистической идеологии — лишь облегчает дело. Наступает, таким образом, эпоха тотальной идеологической конвергенции и всеобщего торжества либерализма на земном шаре⁷⁵⁰.

Это стремление к выработке универсальных моделей, опирающих­ся в первую очередь на социально-экономические критерии, издавна роднит либералов и социалистов⁷⁵¹. Именно в среде традиционных эко­номистов и марксистских политико-экономов в первую очередь про­должают появляться все новые и новые эволюционные теории неомо­дернизации и неоконвергенции разных хозяйственных укладов⁷⁵².

Концепция глобализации. Прямым логическим продолжением тео­рий модернизации и конвергенции следует считать концепцию глоба­лизации, ставшую на рубеже тысячелетий наиболее популярной темой во всех социальных науках. В чем ее суть? По определению Э. Гидденса, глобализация представляет собой “интенсификацию всемирных соци­альных связей, которые соединяют самые отдаленные локальности так, что происходящее на местах определяется событиями, случившимися за тысячи миль от этих мест, и наоборот”⁷⁵³. Это радикальное сближение ранее отдаленных пространств в процессе развития глобальных связей, которое затрагивает всю совокупность отношений — экономических, политических и культурных.

Экономическая глобализация воплощается прежде всего в следующих явлениях:

• развитие международной торговли, которая не только растет опе­режающими темпами, но все более подчиняет себе структуру внут­ренней торговли в тех или иных странах;

• более гибкая организация производства в рамках транснацио­нальных корпораций, связанная в том числе с переносом звеньев технологических цепей в другие страны, в результате чего отдель­ные части продукта могут изготавливаться практически по всему миру;

• стремительный рост финансовых рынков, которые приобретают глобальный характер и позволяют международным финансовым центрам быстро мобилизовать крупные капиталы, что в свою очередь коренным образом меняет характер инвестиционных по­токов внутри отдельных стран;

• повышение уровня международной мобильности рабочей силы, двигающейся вслед за мировыми потоками капитала.

Таким образом, речь идет не просто о развитии международной торговли и выходе производства за национальные границы, а о надна­циональных способах функциональной организации и производства, и торговли. Но конечно, в наибольшей степени глобализационные процессы проявились в сфере финансовых рынков, где межнацио­нальные ресурсные потоки выросли в конце XX столетия буквально на порядок.

Данные процессы фундаментальным образом меняют характер со­временных рынков. Конкуренция на них становится не внутри- и не межнациональной, а транснациональной, ведущейся поверх границ отдельных государств (у обладателей мировых брендов, по существу, “нет Отечества”). Происходят важные структурные изменения, связан­ные с переходом от иерархических форм организации хозяйства к горизонтальным сетевым формам, вырастающим сразу из многих точек хозяйственного пространства⁷⁵⁴. В этом сетевом обществе (network society) меняются и управленческие схемы. В выигрыше оказывается не тот, кто просто обладает наибольшим объемом активов, а тот, кто располагает­ся в сетевых узлах (nodes of networks) и способен эффективно исполь­зовать эти активы, переключая режимы своей деятельности с одной сети на другую.

Глобализации способствует интенсивное развитие инфраструкту­ры и коммуникационных средств. Транспортные коммуникации факти­чески объединяют самые разные территории, помогая человеку пре­одолевать любые расстояния за предельно короткое время. Телевидение, радио и газеты, проникнув в самые отдаленные “медвежьи углы”, по­зволяют, не выходя из дома, узнавать, что происходит во всех частях света без сколь-нибудь существенных временных задержек. А развитие всемирной информационной сети Интернет дает человеку возможность участвовать в событиях, происходящих на другом конце земного шара, и вовсе в режиме реального времени.

Глобализация раздвигает границы общества потребления. Француз­ское вино, японскую электронику или китайскую одежду можно найти чуть ли не в любом отдаленном уголке земли рядом с местными товарами.

Политическая глобализация закрепляет и поощряет структурные сдви­ги новыми институциональными механизмами — принятием междуна­родных правил, касающихся дерегулирования хозяйства и приватиза­ции собственности, миграции и прав человека. Все это результируется в снижении роли национальных государств в регулировании хозяйства. В экономической области стратегические решения все больше принима­ются транснациональными компаниями, международными финансо­выми центрами и международными политическими организациями (та­кими, как Международный валютный фонд, Всемирный банк, Все­мирная торговая организация), действующими поверх государственных границ. Национальные государства, конечно, могут пытаться (и многие пытаются) сдерживать импорт товаров, экспорт капитала или иммиг­рацию рабочей силы, но они испытывают постоянное внутреннее и внешнее давление в сторону дерегулирования хозяйства и обеспечения международных правил в пределах своих стран. Интересно, что частич­но политика интернационализации может проводиться под нацио­нальными лозунгами (например, вступление в ВТО представляется как способ повышения национальной конкурентоспособности).

В свою очередь культурная глобализация выражается, с одной сторо­ны, в вытеснении локальных культур мировыми (как это происходит, например, в киноиндустрии с американскими блокбастерами), а с другой стороны, в коммерциализации локальных культур, их выходе на миро­вой рынок. При этом государство может своими политическими решени­ями защищать национальную культуру (пример — французское кино), но наилучшим способом защиты становится экспорт национального и локального, его включение в глобальные мультикультурные сети.

Следует отметить, что концепция глобализации менее прямоли­нейна по сравнению с теориями модернизации и конвергенции, она вбирает в себя не только их аргументы, но и многие взгляды оппонен­тов этих теорий. Речь идет не просто об одностороннем заимствовании мировых образцов, но о сосуществовании глобальных и локальных хо­зяйственных форм⁷⁵⁵. И возникающее многообразие открывает возмож­ности для построения новых деловых стратегий, использующих разно­образие в качестве особого ресурса⁷⁵⁶. Это касается и сосуществования культурных форм, которые подкрепляются массовой миграцией и фор­мированием в рамках крупнейших мегаполисов этнических “внутрен­них городов” (inner cities)⁷⁵⁷ — очагов “сопротивления” культурной геге­монии ведущих западных стран.

Глобализация порождает свои противоречия. Так, предельная гиб­кость и мобильность финансового капитала повышает неустойчивость мировой финансовой системы и ее уязвимость перед кризисными по­трясениями. Возникают и новые типы неравенства и доминирования⁷⁵⁸.

Они связаны с более скрытыми и тонкими, но в то же время более глубокими и прочными формами зависимости, нежели в эпоху коло­ниализма или неоколониализма. Главным вопросом становится способ встраивания отдельных предприятий и целых хозяйственных отраслей в глобальные цепи добавления стоимости (global chains of value added), в которых менее развитые хозяйства занимают наименее технологичные и низкорентабельные места.

В завершение данного раздела следует сказать, что глобализация превратилась в своего рода новую “идеологию”, с помощью которой начали объяснять чуть ли не все окружающие нас явления. Отметим также, что в ней очень сильны элементы либеральной идеологии, обо­сновывающие политику дерегулирования и открытых границ, от кото­рых выигрывают в первую очередь наиболее сильные участники рынков. По этой причине данная “идеология” близка большинству традицион­ных экономистов⁷⁵⁹. И по этой же причине она вызывает сопротивление общественных и политических движений, действующих чаще всего в русле консервативных и социалистических идеологий и борющихся с безраздельным господством рыночных сил⁷⁶⁰.

Заключение. Что объединяет изложенные выше модели? Во-пер- вых, они исходят из выраженной стадиальности развития хозяйства и общества, идет ли речь о десяти эпохах Ж. Кондорсе или пяти формаци­ях К. Маркса, о пяти стадиях У Ростоу или трех обществах Д. Белла. Во- вторых, за стадиальной эволюцией, зримо или незримо, присутствует идея общего прогресса и поступательного движения (исключение со­ставляют, пожалуй, концепции постмодернизма, в которых вектор развития как бы “рассыпается”). В-третьих, будь то марксизм или либе­рализм, эволюционному процессу придаются черты универсальности.

Чтобы продемонстрировать, как преодолеваются эти ограничения, в следующей главе мы обратимся к моделям параллельного и цикличес­кого развития.