С какой целью в.А. Жуковский вносит русские фольклорные мотивы в традиционный балладный сюжет? (по балладе «Светлана»)

Василия Андреевича Жуковского недаром называют «литератур­ным Колумбом Руси», открывшим ей «Америку романтизма». Он пе­реводил баллады западноевропейских романтиков Гете, Шиллера Вальтера Скотта, но при этом отмечал: «Переводчик в прозе есть раб переводчик в стихах — соперник». Главную задачу поэт видел в том, чтобы создать русскую балладу. Именно поэтому могла возникнуть необходимость вернуться к уже использованному ранее литературно­му материалу, как это случилось с балладой «Светлана». Известно, что ей предшествовал вольный перевод баллады немецкого поэта Г.-А. Бюргера «Ленора», который вышел в 1808 году под названием «Людмила». Трагическая концовка баллады (гибель Людмилы) отчет­ливо выражает идею обреченности человека, бессильного в борьбе с роком.

Замысел показать героиню баллады «с русскою душой» был реа­лизован в «Светлане», написанной в  1808-1812 годах. Здесь поэт гораздо дальше отходит от немецкого оригинала, внося в произведе­ние национально-русский колорит. Действие разворачивается в «кре­щенский вечерок», издавна считавшийся на Руси временем чудес. Баллада полна примет русского быта, традиций и верований: гадание на башмачке, «подблюдные» песни, гадание со свечой и зеркалом. При этом поэт сохраняет традиционную атрибутику баллады: дейст­вие происходит в полночь, фантастический путь с мертвым женихом сопровождается тревожными предзнаменованиями  («Черный  вран, свистя крылом, / Вьется над санями»), атмосфера мрачной таинствен­ности («Тускло светится луна / В сумраке тумана...») усиливается упоминанием   о   смерти   (по   дороге   в   Божьем   храме   Светлана видит «на средине черный гроб»). Все это подготавливает фантасти­ческую сцену в избушке: «...под белым полотном / Мертвый шевелится».

Создавая психологически достоверный образ русской девушки, Жуковский подчеркивает, что в ней народные представления сочета­ются с религиозными. Светлана не ропщет на судьбу, сохраняет глу­бокую веру в Божью милость, молитва укрепляет ее в трудную мину­ту, а образ «белоснежного голубка» символизирует высшие силы, охраняющие верующего человека. Вот почему «страшная» баллада оборачивается сказкой, где торжествует свет и добро, а ужасная встреча с мертвым женихом оказывается сном. А потом, как в сказке, происходит настоящее чудо: жених Светланы возвращается целым и невредимым, и все заканчивается веселой свадьбой.

Вероятно, такая концовка связана и с тем, что «Светлана» посвя­щена племяннице Жуковского Александре Протасовой (Воейковой) и была преподнесена ей в качестве свадебного подарка. Может быть, еще и потому поэт вновь обратился к знакомому сюжету, что хотел вложить в балладу напутствие выходящей замуж девушке: «Лучший друг нам в жизни сей — / Вера в Провиденье».

Но главное то, что в балладе «Светлана» Жуковский действитель­но сумел выполнить задачу — воплотить национально-русский харак­тер. Впоследствии он стал основой для создания таких образов под­линно русских героинь, как Татьяна Ларина, Наташа Ростова и многих других.

Кем является Чацкий: победителем или побежденным? (по комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума»)

И.А. Гончаров писал о Чацком, что он «...победитель, но передо­вой воин, застрельщик и — всегда жертва». Мне кажется, что именно в этих словах заключается ответ на поставленный вопрос: является Чацкий победителем или побежденным? Ведь ответить на него одно­значно просто нельзя, поскольку неоднозначны как позиция автора, так и характер самого героя.

Чацкий — один против всех, и финал конфликта, по сути, пред­решен. «Чацкий сломлен количеством старой силы», — как писал Гончаров.

Действительно, с одной стороны, любовная интрига комедии за­вершена, и крах героя в истории его любви к Софье абсолютно очеви­ден. Но, с другой стороны, вопрос, можно ли назвать изгнание Чацкого из фамусовского общества победой над героем, остается открытым. Недаром автор вводит в комедию внесценических персонажей — князя Федора, «химика и ботаника», и брата Скалозуба, который «службу вдруг оставил», когда ему «чин следовал». Такие люди, как и Чацкий, презирают авторитеты «века минувшего», стараются жить по-новому. И мы знаем, что потом их станет все больше и больше, а в результате они победят, потому что новое всегда побеждает старое. Вот почему следует признать, что спор таких героев, как Чацкий, со старыми ус­тоями только начинается. Он — «передовой воин, застрельщик», но именно поэтому — «всегда жертва».

Но есть и внутренние, психологические причины того, что Чацкий обречен на поражение. Его увлеченность и горячность приводят не только к тому, что герой не понял отношения к нему Софьи, недооце­нил Молчалина, но и не смог реально представить силу сопротивле­ния консервативного фамусовского общества. Порой кажется, что Чацкий и не собирается разбираться в этом: герой вдохновенно про­поведует и вдруг неожиданно обнаруживает, что гости «кружатся в вальсе», а вовсе не «внимают» ему. Может быть, потому так легко было изгнать Чацкого, приклеив к нему ярлык сумасшедшего. Полу­чается, что поражение героя комедии — это еще и предупреждение автора тем, кто стремится к переменам, но недооценивает силу сопер­ника. И сама история подтвердила опасения Грибоедова, что еще раз подчеркивает реалистичность его пьесы.

И все же мне кажется, что в комедии есть некое предощущение грядущей победы таких, как Чацкий. Некогда монолитное фамусовское общество действительно дало брешь, и даже после изгнания так растревожившего всех человека уже не будет покоя старым москов­ским «тузам» и знатным барыням, потому что у них нет уверенности в незыблемости своих позиций, хотя пока они еще сильны. Вот поче­му Чацкого можно признать одновременно и победителем, и побеж­денным.