7. Кризис как следствие стратегических просчетов в экономической политике.

Распад единого экономического пространства как причина кризиса.

С точки зрения многих отечественных и зарубежных ученых кейнсианской школы (в част­ности, советологов – зарубежных специалистов, профессионально изучавших советскую экономику с использованием огромного массива достоверной информации, которой отечественные исследова­тели были лишены), российский кризис обусловлен ошибками в регули­ровании национальной экономики в годы перестройки и последующих рыночных реформ, а потому носит исключительно рукотворный характер. По мнению одного из таких ученых Дж. Росса, спад в экономике Россий­ской Федерации не есть следствие каких-то конкретных ошибок³¹. Его корни – в самой природе проводимой политики, содержание которой включало столь многозвенную цепь стратегических просчетов, что приходится удивляться мощности потенциала здоровья экономической системы предреформенной России, которая смогла пройти через роковые 1990-е гг. без распада территориальной целостности. Соглашаясь с такой трактовкой событий, протекавших в 1990-е гг. в России, Н.П. Шмелев поставил следующий диагноз: «это давно назревшая расплата за ту умо­зрительную, догматическую политику, которая упорно проводилась в по­следние годы. В моем представлении, политика эта основывалась на одном: на нескольких самых примитивных положениях, почерпнутых из начального курса макроэкономики, читаемого в зарубежных университетах. К реальной жизни, а тем более к жизни такой специфической страны, как Россия, эти положения имеют весьма отдаленное отношение или вообще никакого»³². Действительно, под многие решения правительства крайне трудно подвести экономическое обоснование, и они вполне могут расцениваться как некий размен общенациональных целей и приоритетов на сиюминутные выгоды формировавшейся в нашей стране финансовой олигархии, интересы которой активно отстаивали многие представители законодательной и исполнительной власти.

Исторически первым мощным фактором сокращения ВВП стал распад с одобрения правительства нашей страны Совета экономической взаимопомощи. Созданный в 1949 г. и имевший штаб-квартиру в Москве, СЭВ с 1960 г. стал рассматриваться в качестве некой социалистической альтернативы Европейскому союзу. Будучи интеграционным союзом СССР, Польши, Чехословакии, Венгрии, ГДР, Румынии, Болгарии, Монголии, Албании, Кубы и Вьетнама, СЭВ в немалой степени способствовал становлению единого рынка этих государств, на который к 1975 г. поступала уже треть создаваемой в мире промышленной продукции. В нем сложился некий (хотя и весьма несовершенный сравнительно, например, с нынеш­ним ЕС) алгоритм взаимных расчетов, опиравшийся на единую безналичную валюту, так называемый переводной рубль, и разветвленный механизм долгосрочного и среднесрочного взаимного кредитования стран-участниц. При формировании этого союза помимо расширения внешнеэкономических связей преследовалась цель неуклонного сближения уровней социально-экономического развития государств, что порождало видимость невыгодности участия в интеграции наиболее развитых среди них. Данное обстоятельство, по-видимому, и явилось главной причиной распада СЭВ в 1991 г. Однако последовавший за этим переход на расчеты по мировым ценам в долларах повлек за собой не только утрату традиционных для России рынков сбыта производимой продукции в ближнем за­рубежье, но и сокращение импорта из восточноевропейских стран (в 1991 г. сразу на 46%), что предопределило остановку множества отечественных предприятий­ и масштабное недоиспользование их производственного потенциала.

Последовавший за этим распад СССР как единого экономиче­ского пространства стал еще более мощным кризисным фактором. Он фактически свершился не в Беловежской Пуще, а еще в период «путча»­ 19–21 августа 1991 г., когда обозначилось резкое обострение противоречий между интересами России и других союзных республик, начавших «разбегаться» по своим национальным «квартирам». Немаловажным экономическим фактором распада явилось и состоявшееся 13 сентября 1985 г. решение министра нефти Саудовской Аравии Ямани (по настоятельной просьбе США) увеличить добычу этого топлива в 3,5 раза, что привело к падению мировых цен более чем в 6 раз и к прекращению финансовой подпитки и без того стагнирующей советской экономики. Оглушительно­ рухнув 26 декабря 1991 г., Советский Союз оставил в наследство Российской Федерации такие «отрицательные» экономические явления, как инфляция (в подавленной, а вскоре и в открытой формах), острый дефицит золото­валютных резервов, диктовавший необходимость резкого сокращения импорта остродефицитной продукции, утрата способности властей реально контролировать потоки производственных ресурсов и товаров.

Экономико-технологические связи были гораздо более тесными между советскими предприятиями, нежели с предприятиями, рас­положенными в других странах СЭВ. Эти взаимосвязи формировались по указаниям центра, требования строгой эквивалентности в обмене между республиками не выдвигались, так как государство было единым, а в экономике действовала искаженная система цен (слабо связанная с ценовыми пропорциями мирового рынка). При пересчете товарных потоков между республиками бывшего СССР по мировым ценам получалось, что в 1989 г. Россия оказывалась единственной страной, имеющей положительное сальдо внешней и межреспубликанской торговли: ее экспорт превосходил импорт примерно на 6% ВВП. В то же время дефицит торгового баланса подавляющего большинства других республик оказывался неприемлемо (по меркам независимых государств) высоким – от 9 до 30% ВВП. Сценарные прогнозы в конце 1980-х гг. показывали, что в случае перехода на мировые цены все суверенные республики, кроме Азербайджана и Туркмении (обладающих собственными запаса­ми нефти и газа), быстро станут должниками России. В дальнейшем эти предсказания полностью подтвердились. Однако весьма неожиданным оказался другой результат дезинтеграции: Россия тоже не выиграла от разрыва многообразных, формировавшихся веками хозяйственных связей, своей нарочитой отстраненности от экс-советских государств. В подобных случаях речь идет не об «игре с нулевой суммой», где проигрыш одного участника означает выигрыш другого: из-за подрыва многих традиционных взаимоотношений проигрывают все партнеры. Например, важнейшим кризисным фактором в хлопчатобумажной промышленности России явился дефи­цит сырья из-за резкого сокращения поставок хлопка республиками Средней Азии. Насколько выгоден нынешний ЕС с его единой валютой евро для наиболее крупных из входящих в него государств (Германии и Франции), настолько же привлекательным было существование единой рублевой зоны в рамках СССР для России – даже с учетом ее масштабной трансфертной поддержки заметно менее развитых республик.

Таким образом, экономический спад в России в немалой степени был обусловлен непониманием властями доминирующей роли для нее не некоего абстрактного мирового рынка, а рынка бывшего советского (ныне стран СНГ) и постсоциалистических стран. Стратегическая ошибка, заключающаяся в недооценке роли традиционных для нашей страны географических направлений сотрудничества, связана с авантюрными рекомендациями экспертов МВФ, которые в начале 1990-х гг. призывали российских производителей ориентироваться (подобно Южной Корее, благосостояние населения которой возросло в 12 раз при жизни одного лишь поколения) на всемерное наращивание объема экспорта, прежде всего в индустриально развитые страны. Между тем мировые рынки высокотехнологичных товаров, в которых доля добавленной стоимости велика, давно поделены, и вторжение конкурентов подавляется здесь с особой жесткостью. Не случайно российским производителям удалось сохранить свое присутствие лишь на рынках топлива и сырья (для них и раньше вовсе не закрытых), ценовой механизм функционирования которых основан на эксплуатации поставщиков со стороны государств-импортеров. Анализ опыта торго­вых войн последних десятилетий неопровержимо доказывает, что на мировых рынках новых экспортеров – включая и желающих наращивать поставки нефти, газа, стали или оружия – мало кто ждет. Если Китаю удалось пробиться на западные рынки (особенно рынок США) со своей конечной продукцией, высокая трудоемкость производства которой, например, текстиля, позволяла неуклонно наращивать ВВП как сумму добавленных стоимостей, а также расширять занятость в этой стране, то Россия оказалась востребованной в странах «дальнего зарубежья» почти исключительно в плане топлива и сырья, создание которых характеризуется крайне низкой трудо- и, напротив, высокой фондоемкостью. Суще­ственно перестроить свой экономический потенциал для прорыва на рынки наукоемкой продукции России, по большому счету, так и не удалось, а утрата традиционных рынков сбыта, резкое сужение географии экспорта как прямые результаты возобладавшей у политиков на постсоветском пространстве эйфории сепаратизма повлекли за собой недогрузку производственных мощностей на множестве отечественных предприятий.

Экономический проигрыш России от утраты привычных рынков сбыта своей продукции в чем-то напоминает хозяйственные потери Словении, которая хотя и была самой развитой из югославских республик, но не избежала негативных последствий разрыва произ­водственных и торговых связей со своими ближайшими соседями. Однако Словения смогла сравнительно быстро компенсировать свои изъяны, поскольку ей и географически, и технологически, и экономически оказалось несравненно легче нарастить внешнеторговый оборот с западным сообществом. Российская же экономика оказалась жертвой своей чрезмерной открытости мировому рынку. Во всяком случае, ее нынешняя сырьевая направленность в немалой степени связана именно с этим стратегическим просчетом.