2. Тенденции изменения структуры ввп и национального дохода России.

Рассчитанный по методу потока расходов, ВВП любой страны (Q), как известно, включает: С – частные потребительские расходы; I– валовые частные внутренние инвестиции; G – государственные закупки; B_т – торговый баланс. В кризисные 1990-е гг. помимо рекордного сокращения величины российского ВВП в его структуре (Q = С + I + G + B_т) произошли кардинальные изменения, которые едва ли можно признать благоприятными, о чем свидетельствуют следующие данные:

Изменение совокупного спроса в России за период 1991–1999 гг., %

Спрос	1991	1992	1993	1994	1995	1996	1997	1998	1999
Потребительский	41,4	33,7	40,9	44,1	49,3	48,8	50,0	54,4	50,4
Инвестиционный	37,1	25,7	27,8	25,8	25,3	24,5	22,3	15,4	15,1
Государственный	21,2	16,2	23,3	25,5	21,9	22,6	24,8	22,8	18,2
Внешний	0,3	14,4	8,0	4,6	3,5	4,1	7,4	7,4	16,3

Во-первых, в этот период существенно возросла­ доля потребительского спроса домохозяйств, что отражало тенденцию к «проеданию» сокращавшегося продукта. Во-вторых, резко сократилась доля инвестиций. В-третьих, обозначилась тенденция увеличения доли торгового баланса­ в структуре ВВП, которая обусловлена не только невостребованно­стью значительной части топливно-энергетических ресурсов внутри страны, но и восходящей динамикой мировых цен на данные ресурсы¹¹. Лишь доля государственных расходов демонстрировала относительную стабильность, несмотря на стремление правительства сокращать свои затраты для противодействия бюджетному дефициту. Однако и здесь­ наметилась неблагоприятная тенденция сокращения удельного веса активной части (оборудования для больниц, вузов, военной техники) в пользу пассивного компонента, выраженного, например, в строительстве административных зданий из мрамора и гранита.

В течение первого десятилетия ХХI в. столь негативные тенденции изменения структуры российского ВВП так и не были переломлены. Например, если конечное потребление домохозяйств (С) за период 1990–2010 гг., обусловленное прежде всего растеканием нефтедолларов по стране и стремительным расширением долгового бремени граждан, выросло в реальном выражении в 2,65 раза (что оказалось в 2,5 раза быстрее роста ВВП), то нефинансовые инвестиции (I) сократились более чем вдвое. Понятно, что в обстановке продолжающегося инвестиционного кризиса потребление россиян, во многом происходящее за счет будущих поколений, лишенных нынешних рентных доходов, заведомо не может быть долговечным.

Что же касается структуры российского национального дохода (включающего, как известно, такие факторные доходы, как заработная плата, прибыль, рента и процент), то она и в настоящее время явно не соответствует общемировым тенденциям распределения первичных доходов. Во-первых, ее отличает чрезвычайно низкий удельный вес заработной платы и высокий – прибыли. Доля оплаты труда, составлявшая в совокупных доходах на­селения в 1990 г. 74% (и превышающая 65% в нормально развивающихся странах с рыночной экономикой), к 1996 г. снизилась до 43,4%¹². И это в условиях катастрофического падения ВВП, а также с учетом скрытых форм оплаты и включения в средний уровень зарплаты доходов высших менеджеров, в том числе крупных процветающих компаний, собственники которых делятся с последними немалой долей своей сверхприбыли. Научно-исследовательский институт труда и социального страхования так оценивал динамику индекса реальной среднемесячной заработной платы в 1992–2002 гг. сравнительно с предреформенным 1991 г.:

1992	1993	1994	1995	1996	1997	1998	1999	2000	2001	2002
0,67	0,67	0,62	0,44	0,30	0,53	0,46	0,36	0,43	0,52	0,61

В то же время доходы от предпринимательской способности составили в 1996 г. 38,7%. В дальнейшем данные компоненты национального дохода продолжили сближение, и соотношение между оплатой труда (включая даже скрытую вкупе с социальными начислениями) и прибылью составило 57:43¹³. Столь значимая доля валовой прибыли рассматривается С.М. Меньшиковым в качестве одного из двух (наряду с чрезмерной топливно-сырьевой ориентацией) наиболее значимых структурных перекосов отечественной экономики¹⁴. Из добавленной стоимости, создаваемой российским обществом, необоснованно высокая доля превращается в доход предпринимателей, занятых в сфере материального производства, в банковском, страховом бизнесе и т.п. Представители зарубежного бизнеса не перестают удивляться потребительским амбициям российского высшего менеджмента (президентов компаний и председателей советов директоров), которые направляют в личный доход рекордные доли получаемой выручки. Во многом благодаря этому при общем объеме капитала, находившегося в начале ХХI в. в частных руках, примерно в 1 трлн дол. ежегодные доходы его собственников превышали (после уплаты налогов) 250 млрд дол., т.е. невиданная в мире­ доходность оказывалась выше 25% ¹⁵. В либеральной прессе по сей день сохраняется идеологический стереотип относительно незавидной участи отечественных бизнесменов (нарастанию прибыли которых якобы мешают высокие налоги, дорогие кредиты, бюрократический произвол властей и т.п.), однако бесстрастная статистика фиксировала факт средней рента­бельности в промышленности Российской Федерации на уровне 25,5%, а в США – лишь 8,9% в благоприятном для обеих стран 1999 г. Рентабельность столь крупных нефтяных транснациональных корпораций, какими являются «ВР», «Excon Mobil», «Royal Dutch/Shell», «Chevron Texaco» в 2000–2007 гг. варьировалась в диапазоне 6–12%, в то время как у их российских коллег-конкурентов «ЮКОС», «ТНК», «ЛУКОЙЛ» она колебалась от 23 до 55%.