Лекция 6. Россия и запад: различие жизненных ориентиров

Социокультурное пространство любого общества многомерно, содержит в себе различные идеи, представления о том, как устроен мир, какое место в нем занимает человек и что является целью его существования. Эти представления, усвоенные индивидами, ориентируют их в жизненном пространстве, задают основные смыслы, жизненные цели. Культура задает «образец», т.е. определенный тип мышления и действия, которому подражают и который определяет характер общества, господствующие в нем отношения.

На Западе в качестве образца, принимаемого большинством населения, выступает предпринимательская стратегия, которая может быть резюмирована известным выражением «время – деньги». Это означает, что западный индивид время своей жизни конвертирует в деньги, которые и рассматриваются как главный приз в жизненной игре, главная цель.

В России выражение «время – деньги» было просто абсурдным, поскольку деньги не рассматривались как главный выигрыш в жизни. В России, в силу приоритета коллективного начала, существовала другая жизненная стратегия, которая была направлена на поддержание устойчивости коллективного бытия. Время, когда коллективное бытие воспроизводилось – это время праздника. В России, как и в любом традиционном обществе, социальное время структурировалось на время труда и время праздника, время профанное и время сакральное. К.Касьянова отмечает, что раньше человек жил в естественном циклическом времени природы – зима, весна, лето, осень; сев, жатва, молотьба. И тогда год был буквально весь расписан, расшит, изукрашен праздниками. А каждый праздник был совершенно непохож в своей оригинальности – святки, масленица, троицкий семик с завиванием березок, встречи и проводы весны, осеннее варение пива и свадебные гуляния. Все это приходило в свое время и возвращало человека самому себе, снимая с него на данный момент бремя всех забот и мысли о повседневных делах, давая выход и даже повелительно требуя выхода для эмоций, чувств.

Такое праздничное членение года характерно для всех народов. Специфика наших праздников в том, что они были долгими. Великие праздники (а их было в году 12) праздновались три дня. Кроме того, были целые праздничные недели. Строго соблюдалась Святая неделя (послепасхальная), во время которой работать было нельзя. От Рождества до Крещения длились святки, во время которых нельзя было работать по вечерам.

Естественно, праздник и был наградой за трудовые усилия. Поэтому в России время не деньги, а праздник. Праздник освобождал от бремени мелких повседневных забот, был напоминанием о вечности, восстанавливал связь человека с Космосом, целостностью бытия, с поколениями предков и с живущими соплеменниками и сородичами. Центром праздника был храм, выполнявший важную функцию собирания людей в общину, создавая ощущение всеобщей связи, когда люди сопереживая страданиям Христа, наполнялись сочувствием и состраданием друг к другу, прощали обиды.¹ В храме создавался человек, способный сострадать. Во время праздника сглаживались чувства агрессии, зависти, недоверия, которые сопровождают будни с их борьбой за выживание, конкуренцией за жизненные блага. Но праздник имел, конечно, и свою теневую сторону. Он освобождал от труда ради хлеба насущного, создавая время, которое должно было заполняться трудом духовным, но часто заполнялось праздностью.

Не удивительно, что стремление делать все кое-как, чтобы освободить место праздности было одной из характерных черт российской действительности.

Б.П.Вышеславцев в работе о русском национальном характере, отмечает, что в русской сказке выражена народная мечта о таком царстве, где молочные реки и кисельные берега, а главное – «там можно ничего не делать и лениться. Сказка о дураке-Емеле рассказывает, что он проводит время на печи и на всякое предложение пальцем пошевелить для какого-нибудь дела неизменно отвечает: «Я ленюсь»^.1

С.М. Соловьев в работе «Мои записки для детей моих, а если можно, и для других» писал: «Лень, стремление получать как можно больше, делая как можно меньше, стремление делать все кое-как, на шерамыгу, – все эти стремления, так свойственные нашему народу вследствие неразвитости его, начали усваиваться, поощряемые развращающимся правительством».

Ю.Лужков пишет, что через весь наш фольклор и всю историю проходит установка на халявное счастье с завтрашнего дня. В сказках: то щука выскочит из проруби и вмиг отвалит столько, что в других странах до пенсии не накоптишь. То печка сама вкусности напечет. А Иванушка или Емеля лежат и плюют в потолок: либо богачка какая заграничная влюбится, хоть в виде лягушки. Либо рыбка золотая приплывет и спросит: «Чего тебе надобно, старче?». Богатство с трудом напрямую никак не связано, мирским законам не подчиняется^».2

Это не означает, что русские были бездельники или лентяи. Русский крестьянин вынужден был исключительно интенсивно трудиться в те периоды, от которых зависело выживание: во время сева и во время сбора урожая. Не случайно русская пословица говорит, что в это время «один день год кормит». Работы, которые в относительно теплой Западной Европе могли делаться не спеша, требовали от русского человека необычайного напряжения сил, поскольку теплое время года было по сравнению с той же Европой гораздо короче. И это также оказывало свое воздействие на русскую ментальность.

В данном случае мы стремимся понять сформировавшиеся исторически отношение русских к труду. Оно отличалось тем, что «делание», активность во внешнем мире, все то, что высоко оценивает западная культура, в России никогда особо не ценились.

В России выработалась привычка делать что-то тогда, когда не делать нельзя, под сильным внешним воздействием определенных обстоятельств. Когда давление ослабевало, делание заканчивалось.

Опираясь на исследования жизни крестьянства в XIXв. историк Б.Н.Миронов делает вывод: «И при свободе, и при ее отсутствии крестьянская экономика функционировала не слишком успешно: крестьяне работали ровно столько, чтобы удовлетворить свои минимальные потребности. В массе своей крестьянство еще не было готово к предпринимательству и к эффективному ведению своего хозяйства самостоятельно, в условиях свободы».³

Б.Н.Миронов считает, что причин низкой эффективности крестьянской экономики было много, но главная среди них – трудовой этос крестьян, ориентировавший их на такую трудовую активность, целью которой было удовлетворение элементарных материальных потребностей. В системе ценностей крестьянства материальное благополучие не занимало первого места. Поэтому для достижения значительных экономических результатов требовалось внеэкономическое принуждение.

Отсюда и современные проблемы: вдруг свалившаяся на россиян свобода большинством была воспринята как свобода от труда. Никто ничего по-настоящему делать не хочет: либо имитируется какая-то деятельность, за которую получают небольшую зарплату, либо активность разворачивается в теневом секторе. Врачи не лечат, учителя не учат, всякие «органы» не защищают и т.д. Все это каждый знает на своем опыте. Просто такая «игра», такая жизненная стратегия.

Исследования русской и японской культуры, проведенные японцами, позволили им сделать вывод: «В России – солидарность в том, чтобы совместно ничего не делать, а у японцев – солидарность ради того, чтобы чего-то сделать».¹

Это конечно, не означает, что в России не хотят или не умеют работать. Но работать упорно и методично изо дня в день, чтобы заработать капитал, чтобы подняться наверх, на это способны немногие.

Суровые природные условия, в которых существовал русский народ, еще более способствовали такому отношению – в силу отсутствия прямой взаимосвязи между трудом и его результатом. Слишком много зависело от того, насколько урожайным будет очередной год, а не от того, насколько интенсивно трудится человек. Именно поэтому в нашей культуре присутствует негативное отношение к «деловым». У нас укоренилось представление о том, что постоянный интенсивный труд бессмыслен, а потому и предосудителен.

Л.В.Милов считает, что «фундаментальные особенности ведения крестьянского хозяйства в конечном счете наложили неизгладимый отпечаток на русский национальный характер. Прежде всего речь идет о способности русского человека к крайнему напряжению сил, концентрации на сравнительно протяженный период времени всей своей физической и духовной потенции. Вместе с тем вечный дефицит времени, веками отсутствующая корреляция между качеством земледельческих работ и урожайностью хлеба не выработали в нем ярко выраженную привычку к тщательности, аккуратности в работе и т.п.».²

Россия совсем недавно была традиционным обществом, что в значительной степени определяет ее современное состояние. Н.Е.Тихонова отмечает: «Пресловутая российская специфика во многом обусловливается тем, что тип общественного сознания, доминирующий в российском обществе, по сути своей является еще традиционалистским».³ Проведенные за последние годы социологические исследования показывают, что большинство россиян продемонстрировало наличие у них особенностей сознания представителей традиционных обществ.

Важно отметить, что традиционное общество не ориентирует индивида на достижение каких-то целей, а стремится к сохранению статус-кво. В традиционном обществе главное – воспроизводство себя в неизменных формах, основой внутренней целостности здесь выступает нерасчленимое единство человека и окружающей среды, причем и природной, и социальной, а личность как самостоятельное «я» в массовом масштабе просто отсутствует; общинные отношения органичны и основаны на эмоциональной привязанности индивидов друг к другу.¹

Спор западников и славянофилов показал, что в России традиционное общество стало трансформироваться в современное, оно начинает осознавать себя, свои формы организации жизни, свои цели, индивидуальные и общественные.

На Западе такими целями начиная с XVII века становятся: на уровне индивида – свобода, достижение богатства и власти благодаря личным усилиям, на уровне общества – обеспечение этой свободы и равных шансов на успех для каждого. И.В.Гете выразил это формулой: «Мои желанья – власть, собственность, преобладанье. Мое стремленье – дело, труд». Стремление к господству – основная черта западного индивида, что отмечали практически все философы, но особенно ярко это было выражено у Ницше.

Именно об этом качестве писал еще в XIX веке русский историк Н. Я. Данилевский: «Одна из таких черт, общих всем народам романо-германского типа, есть насилъственностъ. Насильственность, в свою очередь, есть не что иное, как чрезмерно развитое чувство личности, индивидуальности, по которому человек, им обладающий, ставит свой образ мыслей, свой интерес так высоко, что всякий иной образ мыслей, всякий иной интерес необходимо должен ему уступить, волею или неволею, как неравноправный ему. Такое навязывание своего образа мыслей другим, такое подчинение всего – своему интересу даже не кажется с точки зрения чрезмерно развитого индивидуализма, чрезмерного чувства собственного достоинства чем-либо несправедливым. Оно представляется как естественное подчинение низшего высшему, в некотором смысле даже как благодеяние этому низшему. Такой склад ума, чувства и воли ведет в политике и общественной жизни, смотря по обстоятельствам, к аристократизму, к угнетению народностей или к безграничной, ничем не умеряемой свободе, к крайнему политическому дроблению; в религии – к нетерпимости или к отвержению всякого авторитета».²

Нет необходимости приводить исторические примеры. Колониальные захваты и работорговля, постоянные захватнические войны и агрессивность во внешней политике – это все не про Россию и не про Китай. Это про Европу и Соединенные Штаты Америки.

Таким образом, Запад выбрал в качестве цели богатство и власть, а в качестве средства личные усилия и свободную конкуренцию, т.е. борьбу, ограниченную определенными правилами. Почему Запад выбрал именно эти цели, мы сейчас анализировать не будем, поскольку это особая тема. Но Россия, когда пришло ее время делать выбор, опыт Запада учитывала и отнеслась к нему достаточно критически. Избранные Западом цели и средства их достижения российская интеллигенция отвергла. Как известно, в качестве цели для российского общества была указана идея братства, соборности.

Н.А.Бердяев в своей работе «Русская идея» писал: «Германская идея есть идея господства, преобладания, могущества; русская же идея есть идея коммунитарности и братства людей и народов».¹

«Англичанин хочет видеть мир – как фабрику, француз – как салон, немец – как казарму, русский – как церковь. Англичанин хочет зарабатывать на людях... француз хочет им импонировать, немец – ими командовать, – и только один русский не хочет ничего. Он не хочет делать ближнего своего – средством. Это есть ядро русской мысли о братстве, и это есть Евангелие будущего»,² – писал немецкий философ В.Шубарт.

Но если западная идея успеха была понятна и реализуема через механизмы рынка, то идея братства была достаточно абстрактной, поскольку не ясны были «земные» механизмы ее реализации на уровне общества в целом. Христианский идеал, на который опиралась эта идея, слабо сочетался с жизненными реалиями, поскольку реальные практики включали в себя также и конкуренцию, борьбу за выживание, стремление подняться наверх. Как было сказано, в России, как в любом традиционном обществе, жизнь была разделена на две составляющие, которые хотя и находились в отношении взаимодополнения, но были противоположны друг к другу. Эти составляющие – время буден и время праздника. Первое было предназначено для того, чтобы в поте лица добывать хлеб свой, в том числе не только трудом, но подчас и другими, не всегда дозволенными способами, а второе – славить Бога, каяться в грехах, вспоминать о всеобщем братстве и любви к ближнему и восстанавливать отношения, испорченные в будни. Человек жил в циклах, периодически перемещаясь из одного социального времени и пространства в другое, сочетая в себе противоположные качества. Но, естественно, время праздника было сакральным, радостным, желанным, а праздность – целью всех трудов.

Подтверждение этому – большое число праздников и вообще нерабочих дней в деревне в течение XVIII–начала XX вв. В 1850-е годы, в канун отмены крепостного права, общее число нерабочих дней в году доходило до 230, в начале XX в. – до 258, в том числе общее количество воскресных и праздничных дней – соответственно до 95 и 123. Работа в воскресные и праздничные дни запрещалась законом, обычаем и церковью и считалась грехом и нарушением традиции. Крестьяне, пытавшиеся работать в воскресенья и праздники, наказывались: их штрафовали, а нередко избивали и ломали их инвентарь.

На Западе со времен Лютера произошла переоценка труда, который становится главной обязанностью верующего перед Богом. Соответственно, праздник превращается в осуждаемую праздность. Эта инверсия изменила западного индивида, сделала труд одной из главных ценностей. В России, несмотря на то, что она прошла этап индустриализации и урбанизации, шел обратный процесс поглощения труда праздником, когда на время труда были перенесены цели, характерные для времени праздника: сотворение положительных личностных качеств индивида и сотворение коллективности, соборности. В советский период рабочее время – это не только время производства товаров, но также время воспитания нового человека. Девиз «трудовые будни – праздники для нас» показывает наличие сдвига, противоположного тому, который совершился на Западе: не праздник был вытеснен ради труда, а труд был обращен в праздник, т.е. стал, по крайней мере идеологически, составной частью «праздника». Это значит, что он совершался не ради богатства, не столько ради хлеба насущного, а ради высшей цели – созидания новых отношений, в основе которых равенство и братство.

Но что это реально означало, как влияло на характер социума?

На наш взгляд, это действительно привело к изменению характера социума, к изменению способа производства социальности. Если на Западе социальность в качестве своей основы имеет рыночные отношения и индивиды в рамках большого социума взаимодействуют как производители и потребители товаров, то в советской России они взаимодействовали как созидатели нового социума, основанного на принципах, противоположных западным. Фактически в Советском Союзе реализовывались практики, основанные на идее соборности, идее равенства и братства. Это предполагало формирование соответствующего типа личности.

Вишневский отмечает: «Ленин, конечно, был свободен от многих народнически-социалистических иллюзий, но не от представлений о капитализме как «неправде и зле» и не от веры в возможность построить в России некапиталистическое, нигде ранее не существовавшее новое общество. Оно должно было сочетать в себе материально-технические достижения Запада с экономическими и социальными добродетелями, которые на деле были очень близки добродетелям общинной крестьянской России: безденежности, безрыночности, уравнительности, помещичьему или государственному патернализму».¹

Запад в свое время пошел по пути создания рыночного общества. Соответственно господствующий тип личности на Западе – homo economicus, рациональный эгоист, стремящийся к «максимизации полезности». Индивидуализм (эгоизм), рациональность и умение делать дело – те качества, которые в течение нескольких последних столетий успешно культивировались на Западе.

На Западе связи между индивидами функциональные, они складываются вокруг какого-то дела. Каждый должен быть профессионалом в своем деле и именно в этом качестве он интересен другому.

Сформированный российской культурой неэкономический индивид живет в совершенно другом мире. Это мир, в котором имеет значение не то, какой ты профессионал, а то, какой ты человек. Связи не были организованы вокруг какого-то дела, не были функциональны. Это были связи родства или соседства. Они были скорее эмоциональны, первичны, а дело – вторично. Поэтому и важны были, прежде всего, качества человеческие, а не профессиональные.

Тогда встает вопрос, а человек – это что, какое представление о человеке существовало в российской культуре. Мы часто слышим: «будь человеком». Значит выглядеть как человек и быть человеком – не одно и то же. «Человек» – это не биологическая основа каждого, а суть, которая не всегда оказывается в наличии, но в России ее существование предполагается. Суть же выражена в христианском идеале богочеловека, жертвующего собой ради других, идеале всеобщего братства, который не всегда присутствует в реальности, но который «должен быть». С этой точки зрения жизнь – это борьба двух начал, добра и зла. Добро воплощено в христианском идеале богочеловека, зло – в его противоположности. Русские оценивают человека не по социальной роли, а по сути, т.е. они живут в социуме, в котором не очень важно, что ты умеешь делать, но важны качества человеческие. Не считая роль значимой, они сразу идут глубже, пытаясь дойти до сути, понять какой ты человек. Для них роль не значима так же, как не значимы ее составляющие: статус, престиж, материальное положение. Русские живут в оппозиции «добро-зло», поэтому для них важно, какой ты человек, а не какой ты профессионал. Оппозиция добра и зла означает, что все являются участниками космической драмы борьбы этих двух начал, а не просто профессионалами, способными успешно делать свое дело. Запад ушел от этой дилеммы, поскольку признал право каждого самому решать, что есть добро, а что зло и признал более важными не человеческие, а профессиональные качества, успех в делах. Русские не считают успех в делах значимым. Для них важно, какой ты человек, правильно ли живешь.

Тем самым предполагается существование «правильного» образа жизни, поведения, чувствования, мышления. Поскольку «правильность» и «правда» одного корня и означают соответствие христианскому идеалу, то поиск правды и стремление к ней сродни платоновскому стремлению за изменчивым и преходящим увидеть «образец», вечную и неизменную божественную идею. Причем это стремление присутствует в каждом «нормальном» представителе русской культуры на уровне социальных архетипов и не зависит от того, что он по этому поводу думает и как относится к религии. Признание существования «правды», которая «должна быть», даже если она не присутствует в реальности – черта, которая в русских представлена наиболее отчетливо и отличает их от «цивилизованного» Запада, где никакой общей «правды» или «правильности» не существует, а существует закон, устанавливающий границы дозволенного. Индивид ведет себя как хочет, если не нарушает закон. Это значит, что каждый имеет право на свою «правду» и никто не может учить другого жить.

Известный американский философ Ф.Фукуяма отмечает, что в современном западном обществе автономия индивида возведена в ранг высшей ценности: «Ни философы, ни общество в виде либерального государства не будет тебе говорить, как прожить жизнь. Они предоставят это решать тебе. Они лишь установят некоторые процедурные правила, гарантирующие, что выбранный тобою жизненный план не станет мешать планам твоих сограждан».¹ Но это означает, что культура стала «плоской» в плане духа, в ней нет духовных авторитетов, на которых нужно ориентироваться, нет идеи восхождения по вертикали духа. Все равны как потребители и производители товаров. Действует принцип – потребитель всегда прав. Культура из судьи и воспитателя превращается в товар, развлечение, которое покупают, как и все стальное.

В России культура выполняла другую функцию. Она учила правде и правильности, давала образец, на который надо равняться, которому надо соответствовать. Причем этот образец был всеобщим, не признавался плюрализм в понимании главных ориентиров.

Созданный культурой образец сохранял общество как единое целое. Для русских важно благо целого, той общности, с которой они себя отождествляют. Умеренность, самоограничение, терпение – качества, необходимые для сохранения целого. Таким образом, все эти качества – следствие приоритета целого. Но что есть целое? Для Запада это – совокупность индивидов, преследующих свои интересы и конкурирующих за их удовлетворение. А для русских целое – «свои», противостоящие «чужим». Категории «свои» и «чужие» очень подвижны и зависят от множества факторов. Но в целом оппозиция «свои-чужие» соответствует оппозиции «добро-зло». Это можно видеть в культовом фильме «Брат-2» – «мы своих не бросаем», «сила в правде». «Свои» – те, кто соответствует образцу, который сложно вербализовать, но который, в конечном счете, восходит к идее всеобщего братства. Те, кто соответствует образцу – «свои», а правда – поддержка своих и борьба с чужими. «Свои» – не этническая общность. «Своим» может быть даже американец (водитель трейлера в «Брате-2») или африканец, важно одно – чтобы он был «правильным», «братом».

Таким образом, у русских картина мира другая. Мир сакрален, в том смысле, что в нем есть образец, правда, правильность. Цель жизни – соответствовать образцу, эталону братства, что означает – сохранять целое, творить добро и противостоять злу. Поскольку предметы и природа нейтральны в драме борьбы добра и зла, к ним всегда было достаточно спокойное отношение, не было идеи господства над природой, стремления накапливать богатство, стремления познавать и усовершенствовать предметный мир. Это стремление рождается в индивиде, противостоящем миру, порвавшем свои отношения с целым, выпавшем из целостности бытия. У русских порядок в душе, порядочность, «кристальность души» может сочетаться с равнодушием к делу и вещному миру в целом. Это проявилось в образе Обломова, который сочетает в себе противоположные черты. Он стал символом обломовщины, в то же время автор не раз подчеркивает благородство его души.

А.С.Панарин говорит о горизонтальной (Запад) и вертикальной (Россия) личности.^1. Западный индивид застабилизировался. Вместо восхождения к христианскому идеалу любви и братства, идеалу богочеловека он принял средний уровень – жизнь в пространстве рыночных обменов, где господствует стремление к наживе, умеряемое необходимостью соблюдения закона. Человек перестал метаться между Богом и зверем, между велениями разума и страстью, духом и телом и занялся устроением земных дел. История закончилась, как об этом возвестил Ф.Фукуяма. Историческое время остановилось, поскольку индивид утратил движение по вертикали, стремление к духовному восхождению. Осваивается горизонталь, пространство земное. Отсюда экспансия Запада, его нацеленность на освоение, подчинение окружающего мира.

В России стремление к «правде», устройству жизни на основе равенства и взаимопомощи, все еще жива. Индивид не теряет связь с высшим идеалом. Не в силах его достичь, он сочетает в себе противоречия, мечется между крайностями, не может определиться. На Западе все ясно: зарабатывай деньги, не нарушая закон. У России другой путь – поиск правды, т.е. правильной жизни, поиск себя высшего, движение к Богу, к божественному началу в себе. Это движение во времени, самоизменение, движение по вертикали бытия, преодоление своего эгоистического начала. Если этого движения нет, тогда во времени ничего в сущности не меняется. Римская история – несколько веков. Но в ее конце те же римляне, что и в начале, но только хуже.

Западный мир В. С. Соловьев определил в свое время как мир «безбожного человека». Русские философы XIX века выделяли три характерные особенности западной ментальности. Это ее материализм, ее индивидуализм и свойственное Западу противопоставление человека окружающему миру. Причиной формирования именно таких, а не иных свойств национального характера, считали особенности исторического развития, решающее значение в котором сыграли католическое и протестантское мировоззрения, а также западная философия, рационализм которой привел к материализму.

Материализм, в свою очередь, способствовал гораздо более стремительному развитию производительных сил, чем в других цивилизациях. Погоня за прибылью позволила Западу добиться высокого уровня технического развития, в том числе, естественно, и в военной области. Дальнейшее развитие событий способствовало, помимо всего прочего, особому развитию индивидуалистических черт в западном менталитете.

Влияние материализма в сочетании с индивидуализмом на представления о добре и зле таково, что в качестве главной ценности провозглашается потребление. И чем более активное и разнообразное, тем лучше. Неудержимое зарабатывание денег для покупки все новых товаров и услуг для большинства становится единственной целью в жизни. Идеология «общества потребления» отказывается признавать какую бы то ни было высшую мораль, какой бы то ни было высший моральный авторитет.¹

Главный вопрос, на который мы должны ответить – для чего существует экономика и экономическая эффективность. Западная экономика создала экономического человека, который такие вопросы не задает, поскольку для него главное – рост экономики, рост прибыли. От экономического человека не требуется, чтобы он соответствовал идеалу христианства, это ему противопоказано. Понятно, что «экономический человек» – это, скорее, абстракция, чем реальность. Но это абстракция, которая формирует реальность: максимизация прибыли становится основным мотивом поведения в условиях рыночного общества, деньги и власть в качестве целей вытесняют все остальное.

Западный индивид нацелен на движение вверх по социальной лестнице, на повышение статуса и в этом он конкурирует с себе подобными, что сказывается на отношениях по горизонтали, которые оказываются «вторичными» и достаточно холодными. А у нас они «первичны». Российское общество было обществом преимущественно горизонтальных связей. Вертикальные связи, связи господства – подчинения, Запад принял как нормальные, Россия – нет. Их не приняла интеллигенция, которая всё время боролась за равенство, которое и получила после 1917 года. По мнению Бердяева, вся история русской интеллигенции подготовляла коммунизм, в который вошли «знакомые черты», в частности жажда социальной справедливости и равенства, признание классов трудящихся высшим человеческим типом, отвращение к капитализму и буржуазии, сектантская нетерпимость, подозрительное и враждебное отношение к культурной элите.² Запад борется за демократию, но у них все «господа». За внешней вывеской демократии – иерархия, достаточно глубокое неравенство, которое не сглаживается. В России «свой» – тот, кто на одной горизонтали и не лезет вверх, т.е. не стремится стать выше, а «чужой» – тот, кто сверху, кто командует. Различие Запада и России по линии вертикаль/горизонталь из истории. Община – горизонталь, в ней не было внутренней конкуренции, стремления подняться вверх, а было противостояние верху. За это Россия была названа расколотой цивилизацией. На самом деле она не расколотая, поскольку «верх» в значительной степени был заражен идеями «низов», идеями равенства и братства.

На Западе сформировалось рыночное общество с иерархической структурой, место в которой зависит от размера капитала. Отношения функциональные, нет «своих» и «чужих», все «чужие», конкуренты за место и заработок. Кроме того, религиозное оправдание богатства сделало его всеобщей целью, а стремление подняться наверх – обычным состоянием.

А что является целью в России? Если Россия – страна «горизонтальных» связей, то главное – поддержание и укрепление этих связей. В России главным было не дело, а человек и отношения внутри коллектива, которые тоже должны быть «человеческими». Практически в любом советском фильме мы видим рабочую бригаду, колхоз, воинскую часть, школу и т.д., отношения в которых строятся по принципу одной семьи, где старшие помогают младшим, сильные – слабым, где люди учатся понимать друг друга, где успех одного не означает поражение другого. Могут возразить, что это все «кино», а жизнь была другой. И это правильно. Но важно то, что в фильмах видели ту жизнь, к которой стремились и те отношения, которые хотели создать. Весь советский период – это попытка создать новый тип личности, индивида, качества которого противоположны качествам «экономического человека» Запада, но вполне совместимы с качествами общинного индивида, созданного российской историей. В советский период человек, попадая в трудовой коллектив, буквально врастал в него и оставался в нем практически до конца трудовой жизни, независимо от того, какой был работник. На работе, как правило, решали проблемы не только производственные, но и личные, не столько трудились, сколько общались, а тех, кто «гнался за рублем» – не уважали. Исследования, проведенные в 1996г. показали, что для нас дружеские отношения в трудовом коллективе важнее самой работы, а на Западе – наоборот. У нас 60% опрошенных поставили на первое место дружеские отношения и только 24% – интересы дела, у них – 8% и 69% соответственно.¹

Главное «дело» в России – поддерживать целое, сохранять его, что значит – поддерживать «своих», не быть жадным, делиться, помогать словом и делом, если надо – делиться последним, терпеть нужду и т.д. На Западе главное «дело» – подниматься наверх, добиваться успеха. В этом наша полная противоположность. Поэтому когда говорят, что на Западе главное – быть профессионалом, это неправда. Главное – выйти наверх, а «дело» – одно из средств, далеко не самое эффективное. В России главное дело – быть хорошим человеком, вернее – становиться им, дорастать до него, тянуться вверх, но не по социальной лестнице, а по лестнице духа. Вся русская литература об этом.

В этом несовместимость России и Запада. Если западный индивид – это экономический человек, то как можно определить индивида, созданного российской культурой? Его можно определить как человека морального, т.е. ориентированного не на экономические цели, а на цели нравственного порядка, на «правду», на справедливость, на «человеческие» отношения. Это не означает, что русские «лучше», чем немцы или американцы. Мы просто другие, у нас другая задача в этом мире, другая судьба. Как раз по многим качествам, требуемым «современной цивилизацией», русские «хуже» – недисциплинированные, неисполнительные, пьющие и т.д. Но это, скорее, внутренний протест, неприятие мира, не отвечающего требованиям правды и справедливости, «неправильного». А если мир неправильный и количество зла в нем превысило все возможные границы, то его либо терпят, либо разрушают.

До недавнего времени Россия была местом обитания неэкономического человека. Возможно, это был некий реликт, сохранивший в себе качества человека традиционной культуры, сохранивший ощущение всеобщего родства, не обособившийся, не зацикленный на своих доходах и расходах. Он, конечно, не такой эффективный и рациональный, как экономический человек, созданный Западом, но кто это решил, что человек живет для того, чтобы «максимизировать прибыль»?

То, что происходит сейчас в России – это попытка насадить западный тип личности в данном регионе. Экономический человек – это добивающийся максимальной прибыли предприниматель, наиболее удачливые представители данной породы.

На наш взгляд, трансформационные процессы в современной России предполагают смену идентичности. Это попытка изменить тип цивилизации, ее духовные основы.

Вместо творения личности – творение материального богатства.

Эгоизм вместо альтруизма.

Закон вместо правды.

Богатые вместо бедных.

Денежный успех вместо служения.

«Каждый за себя» вместо «все за одного, один за всех».

Деньги – все, вместо деньги – зло.

Безудержное потребление вместо умеренности.

Выпячивание себя вместо скромности.

Неравенство вместо равенства.

Выгода вместо бескорыстия.

Использование любых средств вместо порядочности.

Равнодушие вместо сострадания.

Жесткость вместо мягкости.

Недоверие вместо доверчивости.

Делание денег вместо делания добра.

Озабоченность вместо беззаботности.

Поиск денег вместо поиска счастья.

Практицизм вместо романтики.

Корпоративные вечеринки вместо дружеского застолья.

Дополнительная работа вместо дружеского общения.

Радость от приобретенного вместо радости от теплоты общения.

Нужный человек вместо друга.

Большинство реагировало на то, что происходило в 90-е в соответствии с установками российской культуры – терпением. Меньшинство отбросило все ограничения, чтобы «пожить по своей воле». Но экономический человек пока как-то не получается и, видимо, получится не скоро.

Для новой системы нужен экономический человек. Можно ли из россиянина сделать homo economicus? Насколько пластична ментальность? Что ее формирует? Можно ли сохранить общинный «дух», совместив его с рациональностью? Видимо, другого пути нет, поскольку материальные стимулы не срабатывают. Большинство россиян не готовы к тому, чтобы принять богатство и власть в качестве главных ценностей и оценивать человека по его доходу. Перед Россией два пути: 1) окончательное уничтожение прежней культуры и создание homo economicus; 2) трансформация своей культуры в направлении ее рационализации. Рационализация означает осознанное выделение оснований своей культуры, их сохранение и культивирование. Это переход от бессознательного состояния «быть русскими» к осознанному сохранению своей культуры, сохранению того, что еще не до конца разрушено: своей ментальности, своего типа отношений – равенства, братства, взаимопомощи.

Сохранение себя и своей культуры – это и есть сейчас для нас реальная и главная цель. Как это совместить с рынком? Да очень просто: рынок должен быть средством, а не целью. В качестве средства он вполне приемлем. Это означает, что целью не должно быть прибыль. Целью должно быть гармонизация отношений как внутри общества, так и общества с природой.

Традиционная российская культура не имела своего Локка, который выразил бы в понятийной форме на уровне разума то, что существовало в ней на уровне чувств, переживаний, настроений. А именно в этой форме российская культура существовала на уровне массового сознания. Отношение к миру, к жизни, к другому скорее переживалось, чем мыслилось, и воспроизводилось из поколения в поколение на уровне переживания. Российская интеллигенция не смогла поднять эти переживания до уровня рассудка и закрепить их в вербальной форме как совокупность определенных принципов. Отчасти она сумела выразить их в художественной литературе и в религиозно-философских системах. Но массовое сознание в России во второй половине XIX века оказалось без четких ориентиров собственной культуры, поскольку интеллигенция не смогла определиться с целями и продолжала затянувшийся спор западников и славянофилов. Этот спор продолжается и сейчас.

Одна из последних дискуссий на эту тему была проведена Фондом «Либеральная миссия» и Фондом «Общественное мнение».¹ Дискуссия показала, что тема остается очень актуальной и многие ее аспекты необходимо продолжать исследовать.

Ряд прозападно настроенных участников дискуссии достаточно скептически отнеслись к широко распространенному мнению о том, что духовность и коллективизм отличают россиян от представителей других народов. Эти качества, согласно социологическим опросам, считаются нашим несомненным достоинством и противопоставляются западному индивидуализму и потребительской психологии. Дискуссия показала, что указанные качества сложно определить и еще сложнее измерить. Пока духовность и коллективизм являются скорее некими символами, с помощью которых мы себя идентифицируем, но которые обозначают неизвестно что.

В дискуссии была высказана резко отрицательная оценка российского коллективизма, коллективизм российские либералы считают печальным наследием истории – крепостного права и колхозно-гулаговской системы, которые уничтожали индивидуальность, личность.

Резкой критике было подвергнуто также представление о том, что духовность у россиян выше, чем на Западе. Некоторые ученые считают, что после «жуткого опыта недавней отечественной истории» говорить о какой-то особой духовности нашего народа невозможно.

Эти аргументы неубедительны, т.к. у каждого народа в истории есть свои «жуткие страницы» и репрессии 30-40-х годов, на которые ссылаются, причем значительно преувеличенные антикоммунистической пропагандой, не свидетельствуют о бездуховности нашего народа. Скорее наоборот, они являются свидетельством его стойкости, терпеливости и жертвенности.

Прозападно настроенные публицисты считают, что политический режим «диктатуры пролетариата», опирающийся непосредственно на насилие, не ограниченное никаким законом, десятилетия государственного террора и властного произвола – отнюдь не способствовали формированию среди массовых слоев гуманистической культуры и высокой духовности. Скорее приходится говорить о презрении к личности, человеческому достоинству, самой жизни человека. Социальная реальность закрепляла худшие черты человеческой натуры, воспитывала беспринципность, вынуждала выживать любой ценой, массовым явлением стали доносы. Закономерный продукт семидесяти лет диктатуры: воспитанные коммунистическим режимом циничные, алчные псевдоэлиты-мародеры и пассивное, равнодушное к судьбе Родины население.

На наш взгляд, приводимые «из жизни» примеры, призванные опровергнуть наличие у россиян качества духовности, аргументами не являются. Духовность – это идеал, к которому стремятся. То, что реальность ему не соответствует, для идеала не является опровержением. В таких случаях Гегель говорил: «Тем хуже для реальности». Духовность в качестве основы имеет нестяжательство, она противоположна эгоизму. Любой непредвзятый человек признает, что в России эгоистическое начало было менее выражено, чем на Западе, следовательно, российская духовность – не миф, а реальность, она действительно прививалась российской культурой и присутствует в ней сейчас.

Среди исследователей существует противостояние: одни считают, что «духовность» у нашего народа выше, чем у других; вторые – что ниже; третьи – что примерно поровну, и о преимуществе в этом ценном качестве кого-либо не стоит говорить. Одни умеют различать в русской жизни духовность, другие ее не видят. По этому вопросу никакого согласия не достигнуто.

Почему же социологические опросы показывают, что большинство опрашиваемых считают духовность нашим отличительным качеством и почему ее так трудно обнаружить в реальной жизни, где мы видим, как были брошены в нищету миллионы людей, а другие стали сверхбогатыми, видим небывалый рост преступности, беспредел власти, миллионы беспризорных детей-сирот при живых родителях, равнодушие к жертвам чеченской войны, беженцам из «горячих точек», поведение на дорогах, практически полное отсутствие благотворительности? Этот парадокс говорит о том, что народ сохраняет качество духовности, но оно подвергается жестокому испытанию. Либеральные реформы разрушают именно духовность, поскольку в обществе развязана беспрецедентная борьба за собственность и в этой борьбе духовность, нравственность стали главной жертвой. Побеждают эгоизм, жестокость, жадность. Все то, что считалось в русской культуре пороком, для «новых русских» стало достоинством. Поведение новой российской элиты разлагающе действует на общество. Отсюда и противоречивость оценок уровня духовности в нашем обществе. Бесспорно одно – этот уровень стремительно понижается, нас захлестывает волна примитивной массовой культуры Запада, пропагандирующей индивидуализм и потребительство.

Если обобщить существующие в работах философов и социологов представления о специфике русской ментальности и ее влиянии на экономическое поведение россиян, то можно сказать, что основные, глубинные черты русского народа живут по своей собственной логике, по законам социально-психологической наследственности. Они напрямую не согласуются с новыми экономическими установками, такими, как ставка на индивидуализм в противопоставлении коллективизму, разграничение деловых и личных взаимоотношений, самостоятельность, быстрый рост доходов, решительность, деловитость, замкнутость и закрытость, агрессивность, предприимчивость и др. Это может привести к отторжению экономических преобразований и рыночных изменений на уровне архетипов не только сознания, но и поведения, поскольку истинная причина неприятия той или иной экономической модели, а в общем рынка, не будет осознаваться.

Исследователи выделяют следующие основные черты русской ментальности, которые оказывают влияние на легитимность, результативность и эффективность экономических реформ.

1. Русские люди в большинстве своем придерживаются антирыночных воззрений, им свойственна «антикапиталистическая» ментальность. В отличие, скажем, от китайцев им не свойственна предприимчивость (в основной своей массе), предрасположенность к занятиям бизнесом.

2. Хотя им присущ «приватизационный инстинкт», традиционно они не возводят частную собственность в ранг «священных принципов».

3. Признавая экономическую независимость, достаток, «средний» русский человек обычно не рассматривает достижение богатства самого по себе, а тем более любой ценой, как первейшую ценность. Концепция наживы как самоцели противоречит нравственным представлениям большинства русских.

4. Русские люди осваивают рыночную парадигму экономического мышления вынужденно, под давлением новых обстоятельств, их экономическое поведение неустойчиво, а продвижение к рынку нестабильно. Поэтому в России так трудно и противоречиво идут рыночные реформы, преодолевающие на своем пути мощные психологические и культурные установки, отвечающие больше плановой, чем рыночной экономике.

5. Русским людям свойственно бегство от личного выбора в критических ситуациях и полагание на «ведущего»; ориентация на этатическую (державную) идентичность, повышенная зависимость от лидеров, потребность в опоре на власть и руководство (этатизм и патернализм), потребность быть ведомыми (авторитарная, харизматическая психология). Но проводимые экономические реформы, ведущие к автономии граждан, к формированию психологической опоры на свои силы не смогли дать людям «освобождения», за исключением меньшинства, от традиционного «синдрома свободы от активности»¹, приучить к необходимости самим отвечать за свою судьбу, а не перекладывать свои заботы на государство.

6. Русским людям присущи доверие, самоограничение и скромность. Но, с другой стороны, у них недостаточно высоко развиты такие качества, как ответственность, обязательность, надежность, без которых «индивидуалистическая», «рационалистическая», «контрактная» природа рыночной экономики работать эффективно не может. Проблема нравственных оснований рыночной экономики особенно актуальна для России.

Названные и другие черты русской ментальности по-разному проявляются в различное время, в различных ситуациях, влияя на тактику проведения реформ. Одни из них, такие как антирыночная психология, потребность в опоре на власть и руководство, уравнительные и коллективистские установки, особая чувствительность к морали и идеологии, склонность к крайним оценкам и действиям, конфронтационность – препятствуют рыночным преобразованиям. Именно эти черты способствуют тому, что у русских людей почти не находят отклика такие западные идеи, как индивидуализм, свободный рынок и т. д. Другие – терпение и долготерпение, доверчивость, легковерие, умело управляемый патриотизм, направляющий национальную гордость на достижение реальных целей и др. – могут способствовать экономическим переменам.

Таким образом, в настоящее время проблема специфики российской ментальности, российской системы ценностей является одной из главных проблем социального знания. Проводимые рыночные реформы значительно активизировали проблемное поле дискурса по вопросу об основных качествах российского типа личности. В то же время среди исследователей существуют значительные разногласия, обусловленные сохраняющимся разделением исследователей на западников и почвенников, которые по-разному интерпретируют прошлое, настоящее и будущее России. В продолжающемся споре западников и почвенников главной точкой расхождения стала проблема «эффективности» культуры. Традиционные российские ценности действительно неэффективны в том смысле, как понимает эффективность Запад. Западная эффективность – рост прибыли, наращивание производства и продажи товаров. Но стремление к максимизации прибыли, не сдерживаемое ограничениями нравственного порядка, приводит к разрушению социальных связей и окружающей среды. Производство товаров действительно более эффективно в условиях рыночной конкуренции. Но законы рынка, распространенные на сферы, связанные с «производством» человека, оказывают на них разрушительное воздействие. Созданный христианством идеал равенства и братства, сохраненный в российском культурном архетипе, формировал основы социальности, те человеческие качества, отсутствие которых ведет к резкому снижению экономической эффективности и деградации социума.

1 Ленин В. И. Успехи и трудности Советской власти. // Поли. собр. сочинений, т. 38, с. 54.

2 Хомяков А. Письмо о значении слов: «кафолический и соборный». // Сочинения. Богословские и церковно-публицистические статьи, Пг., 1915, с. 252.

3 Бердяев Н. Русская идея. (Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века).Париж, 1946, с. 53.

1 Гердер И. Г. Идеи к философской истории человечества. М., 1977, с. 544.

2 В Германии существовали прочные основы индивидуализма, заложенные Реформацией. Но, как утверждает Л. Дюмон, Реформация означала признание индивидуализма в самой важной тогда области религии, о социально-политической области речь не шла, вследствие чего «в Германии...лютеранский индивидуализм развился... в «пиетизм», в чисто внутренний индивидуализм, который не затрагивал чувства принадлежности к целостному культурному сообществу. Вызов, на который отвечал Гердер, был порожден противостоянием во второй половине XVIII в. между пиетизмом и тем, что можно назвать «второй» волной индивидуализма, поднятой Просвещением, а позднее Французской революцией. Эта волна, в отличие от предыдущей, затрагивала социально-политическую область и превращала «общину» в «общество». В россии же не было и «первой» волны.

3 Шпенглер 0. Прусская идея и социализм. Берлин, б.д., с. 54.

4 Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта. (Социокультурная динамика России). Т. 1. Новосибирск, 1997, с. 85 и след.

1 Успенский Г. И. Власть земли. // Собр. соч. в 9 томах, т. 5. М., 1956, с. 200-201.

2 Достоевский Ф. М. Мечты и грозы (Дневник писателя, 1873).// Поли. собр. соч. в 30 томах. Т. 21, С. 93.

1 Белинский В. Герой нашего времени. Сочинение М. Лермонтова. //Собр. соч. в |трех томах. М., 1948. Т. 1. с. 625.

2 Белинский В. Сочинения Александра Пушкина. Статья восьмая. // Собр. соч. в трех томах,Т.3.,с.498.

1 Герцен А. И. 1831-1864. // Собр. соч. в 9 томах. Т. 8,1955, с. 41.

2 Там же, с. 36.

1 Писарев Д. Мыслящий пролетариат. // Соч. в 4 томах. Т. 4. М., 1956, с. 24-25.

1 Кант И. Критика практического разума. // Соч. в 6 томах, т. 4, ч. 1, с. 499.

1 Бердяев Н. Самопознание (Опыт философской автобиографии). // Собр. соч., т. 1. Раris, 1949-1983, с. 322.

2 Толстой Л. Н. Религия и нравственность. // Поли. собр. соч. в 90 томах, т. 39. М., 1956, с. 8-9.

3 Там же, с. 9.

1 Булгаков С. Иван Карамазов в романе Достоевского «Братья Карамазовы» как философский тип. // О великом инквизиторе. Достоевский и последующие. М., 1991, с. 210.

1 Толстой Л. Н. Религия и нравственность, с.14.

1 Там же, с. 137-138.

2 Там же, с. 138.

3 Токвиль А. Демократия в Америке. М., 1992, с. 375.

4 Ницше Ф. По ту сторону добра и зла. // Избранные произведения. Кн. вторая. М., 1990, с. 232.

5 Там же, с. 251-252.

1 Там же, с. 235.

2 Там же, с. 232.

3 Флоровский Г. Цит. соч., с. 453.

4 «Леонтьев К. Чем и как либерализм наш вреден?// Избранное. М., 1993, с. 171.

5 Энгельс Ф. Рабочее движение в Германии, Франции, Соединенных Штатах и России. // Маркс К.,Энгельс Ф. Соч., т. 19, М., 1961, с. 124.

6 Едва ли не откровеннее всех о подоплеке и идеологии этого единения высказался – вскоре после потрясения 1905 г. – вдохновитель «Вех» М. Гершензон. «Мы были твердо уверены, что народ разнится от нас только степенью образованности... Что народная душа качественно другая – это нам и на ум не приходило». «Сказать, что народ нас не понимает и ненавидит, значит не все сказать...Народ не чувствует в нас людей, не понимает и ненавидит нас». «Каковы мы есть, нам не только нельзя мечтать о слиянии с народом, – бояться его мы должны пуще всех казней власти иблагословлять эту власть, которая одна своими штыками и тюрьмами еще ограждает нас от ярости народной». (Гершензон М. Творческое самосознание. // Вехи. Интеллигенция в России. Сборники статей 1909-1910, М., 1991, с. 98,101).

1 Мережковский Д. Грядущий Хам. // Мережковский Д. Больная Россия. Л., 1991, с. 43.

1 Витте С. Ю. воспоминания. Т. 2. Таллинн-Москва., 1994, с. 471.

2 Ленин В. И. О кооперации. // Поли. собр. сочинений, т. 45, с. 377.

3 Ленин В. И. VIII съезд РКП(б). Доклад о работе в деревне. // Поли. собр. сочинений, т. 38, с. 198.

1 Леонтьев К. Цит. соч., с. 179.

2 Ортега-и-ГассетX. Восстание масс. // Ортега-и-Гассет. Дегуманизация искусства и другие работы. М., 1991, с. 83.

3 Там же, с. 55.

4 Шпенглер 0. Закат Европы. Том 1. М., 1993, с. 540.

1 Бердяев Н. Новое средневековье. Размышления о судьбе России и Европы. М., 1991, с. 30.

2 Евразийство..., с. 410.

3 Тараданое Г. В. (при участии Кибардина В.В.) Азбука фашизма. // Звезда и свастика. Большевизм и русский фашизм. М., 1994, с. 228.

4 Там же, с. 226.

5 Бухарин Н., Преображенский Е. Азбука коммунизма. // Звезда и свастика, с.108.

6 Арендт X. Истоки тоталитаризма. М., 1996, с. 424.

7 Ленин В. И. О кооперации. // Полн. собр. сочинений, т. 45, с. 372-373.

1 БСЭ, второе издание, М., 1953, т. 24, с. 37.

2 Сталин И. В. Отчетный доклад на XVIII съезде партии..., с. 628.

3 Там же, с. 647.

1 Бердяев Н. О рабстве и свободе человека. Париж, 1972, с. 125.

2 Там же, с. 26.

3 Флоровский Г. Цит. соч., с. 506.

1 Советский простой человек. Опыт социального портрета на рубеже 90-х. Отв. редактор Ю. А. Левада. М., 1993, с. 8.

2 Там же.

1 Советский простой человек, с.267.

2 Там же.

1 Грушин Б.А. На перекрестке дорог, ведущих в будущие годы//Куда пришла Россия?

2 Ясин Е. Модернизация экономики и система ценностей // Вопросы экономики. -2003. -№ 4. –С.4.

3 Вебер М. Избранные произведения. -М.: Прогресс. -1990. -С.81.

1 Социальная модернизация России: Материалы обсуждения за «круглым столом» в Институте философии РАН // Вестн. Рос. Акад. Наук. -1993. -Т. 63. -№ 3. -С. 188.

1 Зарубина Н.Н. Этика служения и этика ответственности в культуре русского предпринимательства // Общественные науки и современность. – 2004. – № 1.

1 Балабанова Е.С. Особенности российской экономической ментальности.

2 Зарубина Н.Н. Модернизация и хозяйственная культура (концепция М.Вебера и современные теории развития) // Социологические исследования. -1997. -№ 4. С.53.

3 Зарубина Н.Н. Без протестантской этики: проблема социокультурной легитимизации предпринимательства в модернизирующихся обществах // Вопросы философии. -2001. -№ 10. –С.51.

4 Балабанова Е.С. Особенности российской экономической ментальности.

1 Федотов Г. П. Судьба и грехи России. -СПб. -1994. -С. 173.

1 Вольский А. Развитие промышленности – основа подъема экономики страны //Экономист. -2001. -№ 1.-С.12-13.

2 Русский путь развития экономики. -М. – 1993. -С.32.

1 Полянский С., Калюжный Д. У нас нет лишней земли // НГ-сценарии. -1998. -№ 4.

2 Милов Л.В. Природно-климатический фактор и особенности российского исторического процесса // Вопросы истории. – 1992. – №4-5. -С.48-49.

3 Бродель Ф. Время мира. -М. -1992. -Т. 3. -С. 19.

4 Милов Л.В. Природно-климатический фактор и особенности российского исторического процесса //-Вопросы истории. – 1992. – №4-5. -С.52.

5 Кирдина С.Г. Институциональные матрицы и развитие России. – Новосибирск: ИЭиОПП СО РАН. -2001. – 308 с.

1 Козлова Н.Н. Социально-историческая антропология. –М.: Ключ-С. – 1999. -С.54.

1 Западники и националисты: возможен ли диалог? Материалы дискуссии. -М.: ОГИ.- 2003.-480с.

2 Касьянова К. О русском национальном характере. М.: ИНМЭ. 1994.

1 Козлова Н.Н. Социально-историческая антропология. –М., Ключ-С. – 1999.

1Бердяев Н.А. Смысл истории. С.140-141.

2 Касьянова К. О русском национальном характере. М.: ИНМЭ. 1994. С.121.

1 Марков Б.В. Храм и рынок.-СПб. 1999. С.163.

1 Вышеславцев Б.П. Русский национальный характер. Вопросы философии. 1995, №6. С.114.

2 Лужков Ю.М. Российские «Законы Паркинсона».

3 Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVII-начала ХХвв.). Т.1.-СПб. -2003. -С.401.

1 Западники и националисты: возможен ли диалог? Материалы дискуссии .- М.: ОГИ.2003. С.27.

2 Милов Л.В. Природно-климатический фактор и особенности российского исторического процесса//Вопросы истории. №4-5, 1992. С.47.

3 Тихонова Н.Е. Россияне: нормативная модель взаимоотношений общества, личности и государства. ОНС, 2005, № 6 С..34.

1 Там же.

2 Данилевский Н.Я. «Россия и Европа».

1 Бердяев Н.А. Русская идея.//О России и русской философской культуре. М.: «Наука», 1990. С.268.

2 Шубарт В. Европа и душа Востока. – М.: «Русская идея». 2000. С.241.

1 Вишневский А.Г. Серп и рубль: Консервативная модернизация в СССР.-М.: ОГИ, 1998. С.31.

1 Фукуяма Ф. Наше постчеловеческое будущее. Последствия биотехнологической революции. М.: АСТ, 2004. С.177.

1 Панарин А.С. Православная цивилизация в глобальном мире. М.: Алгоритм, 2002.

1 Бьюкенен П. Смерть Запада. – М.: ООО «Изд-во АСТ», СПб, 2003. С.31.

2 См. Бердяев Н. Истоки и смысл русского коммунизма, с. 100.

1 Западники и националисты: возможен ли диалог? Материалы дискуссии .- М.: ОГИ.2003. С.57.

1 Западники и националисты: возможен ли диалог? Материалы дискуссии .- М.: ОГИ.2003.

1 Бердяев Н. Судьба России. -М. – 1990. -С.13.

114