
- •Тема 12. Групповой статус индивидуальности
- •Групповые характеристики индивидуальности
- •Социоэкономический статус индивидуальности
- •Этно-культурные детерминанты индивидуальности
- •Групповые характеристики индивидуальности
- •Социоэкономический статус индивидуальности
- •Этно-культурные детерминанты индивидуальности
- •Этническое самосознание и этнические предпочтения
Этническое самосознание и этнические предпочтения
Рассмотрим несколько аспектов этнопсихологических различий между людьми.
Субъективно-нравственное понимание лжи
Владимир Лефевр (1993) отстаивает гипотезу о существовании двух этических систем, характеризующих соответственно представления американцев и русских (в период существования советского государства) о справедливости. Эти представления кратко изображаются в виде двух формул:
Зло + Добро = Добро (I этическая система)
Зло + Добро = Зло (II этическая система)
Особенность русского этнического самосознания проявляется в склонности полагать, что добро всегда побеждает зло, поэтому ради доброго и важного дела всегда можно допустить совершение небольшого (по субъективным критериям, разумеется) зла (I этическая система). Предпочитающие эту этическую систему одобрительно относятся к лозунгу: "Цель оправдывает средства". Эти установки, как показывает недавняя история, определяли поступки многих людей в конкретных обстоятельствах. Придерживающиеся второй этической системы негативно относятся к смешению понятий добра и зла, считая, что ложь не может быть средством достижения гуманной цели.
Результаты исследования В.В.Знаковым (1995) причин лжи у американцев (по данным Пола Экмана, 1993) и русских показали наличие многих общих мотивов поведения: лжи из корыстных побуждений, страха унижения, желания избежать наказания или повысить свой авторитет. Однако основное различие было в отношении американских и русских к вмешательству в личную жизнь — первые во многих случаях стремились сохранить в неприкосновенности внутренний мир, тогда как для вторых было намного естественнее отвечать на вопросы, касающиеся личной жизни. Эти психологические особенности были интерпретированы автором как проявление "двух различных типов понимания лжи", соответственно названных "морально-правовым и субъективно-нравственным".
Морально-правовые суждения
Сравнение готовности к компромиссу среди американцев, выросших в США, эмигрантов из бывшего СССР и россиян — граждан бывшего Советского Союза показало крайнюю нетерпимость последних, "не идущих ни на какие компромиссы" (Темнова, 1991). Исследование среди жителей Москвы выявило также их готовность давать ложные показания в суде (63%), если это оправдывается причинами нравственного порядка (Знаков, 1993). Сравнительный анализ данных изучения морально-правовых установок американских и российских граждан, проведенный О.П.Николаевой (1995), показал, что в сознании россиян существует изначальное разделение понятий "закон" и "мораль". Результатом этого является смешение понятия о справедливости с областью нравственности, вследствие чего законы не воспринимаются как рациональные и справедливые. Также у российских граждан отмечается повышенная, по сравнению с западными студентами, ориентация на авторитетное лицо (40% vs 3%), под которым понимаются государственные институты. Выявленная противоречивость приводит автора исследования к выводу о том, что "ориентация на моральные нормы становится компенсаторным механизмом законопослушности при недостаточно эффективной работе правового аппарата".
Отношение к работе
Проведенный в рамках Всемирного исследования трудовых ценностей, охватившего более тридцати стран, сравнительный анализ выявил ряд особенностей российского общественного самосознания (Магун, 1996). Как и во многих других странах, у россиян первое место по значимости занимает семья, а работа рассматривается в качестве второй по важности сферы жизни. Однако разрыв между субъективной значимостью работы и семьи в мировоззрении российских граждан наиболее заметен и является одним из самых больших в мире. Объясняется этот разрыв, по мнению автора указанной выше работы, низкими оценками значимости своего труда, характерными для российского населения.
Второе важное отличие России от средних ранговых оценок в других тридцати двух странах заключается в приоритете ценности высокого заработка, что отражает реальное противоречие социалистическому канону предыдущих семи десятилетий, выражающемуся в лозунге "приоритета духовных ценностей над материальными". Анализ ранговых значений ценностей на основе индекса "усиления ценностей бескорыстной самоотдачи и ослабления материальных ценностей'' выявил низкие значения этого индекса у россиян, предпочитающих "ценности максимизации надежного заработка и сокращения трудовых затрат при безразличии к активной самоотдаче, направленной на социально значимые ситуации". Приведенные результаты вполне соответствуют содержательной интерпретации двухмерной системы координат (Магун, 1996), долгое время формировавшей установки на отношение к работе в рамках универсальных противопоставлений:
* общественная польза vs личный интерес
* "духовные ценности" vs "материальные блага".
Декларативный упор на левые полюса указанных дихотомий вызвал известное противоречие в структуре мотивов, что, в конечном счете, вызвало негативную окраску понятия "общественная польза" и привело к дискредитации тех духовных ценностей, которые связаны "с удовлетворением потребностей человека в самореализации, новизне, достижениях и в признании его как творческой личности". (Либин)
Национальный характер
Понятие национального характера является центральным для дифференциальной этнопсихологии, и, в то же время, оно практически не разработано.
Определенная часть человеческой личности связана с ее отношением к неким разделяемым совместно с другими носителями данной культуры формам самовыражения» проявляющимся в привычках, предпочтениях в реагировании и производимых оценках. В метафорической форме национальный характер представляется как "общество внутри нас" (Касьянова, 1994), в виде научных абстракций он определяется "частотой обнаружения определенных типов личности в данном обществе" (Duijker, Frejday 1960) или же как "соответствие сравнительно прочно сохраняющимся чертам и типам личности, являющимся модальными для членов данного общества" (Inkeles & Levinson, 1954).
Психолог из Стэнфордского университета Роберт Зайонц (1989) проанализировал материалы Гальтунг (1981), касающиеся национальных особенностей, проявляющихся в стиле ведения научных дискуссий. Сравнению подверглись четыре подхода: саксонский, тевтонский, галльский и японский, демонстрирующих "как делается наука" в интеллектуальных центрах Британии и США, Германии, Франции, Японии. Основные характеристики этих подходов выглядят следующим образом:
Саксонский. Наибольшее поощрение споров и дискуссий. Интеллектуалы образуют команду, где должно сохраниться содружество. Существует джентльменское соглашение: "Мы должны держаться вместе и продолжать наш спор, несмотря на все разногласия". Первый из начинающих обсуждение предваряет свою речь словами: "Я с большим удовольствием прослушал выступление X и потрясен его умением владеть фактами, но…». В Великобритании это "но" может иметь далеко идущие последствия, занимая в несколько раз больше времени, чем вводная часть. В США (особенно в западных штатах), наоборот — даже в самой средней студенческой работе профессор постарается найти тот критический самородок, который засияет при надлежащей шлифовке.
Тевтонский и Галльский (в общей характеристике рассматриваются вместе). Тут не будет комплиментарного вступления и никто не захочет искать маленький самородок. Напротив, участники обсуждения прямо укажут на слабое место в рассуждениях оппонента, а в конце дискуссии и вовсе не будет смягчающих замечаний, чтобы "по-человечески поддержать" критикуемого. Взгляды будут холодны, лица напряжены, и легкий оттенок презрения и насмешки появится в уголках глаз. Автор же работы отчаянно защищающий свое детище, окажется в положении жертвы.
Японский. Главное в обсуждении — не испортить сложившихся отношений. Здесь существует уважение "по вертикали": к авторитету, к учителю, кто бы он ни был. Присутствующих объединяет чувство коллективизма и ограниченной солидарности. Главным оказывается вопрос о том, к какой школе ты принадлежишь, откуда взял свою идею и кто ее высказал первым. Спор здесь скорее социальный, чем интеллектуальный, акт. Гальтунг также анализирует вопросы, которые задают автору гипотезы:
* саксонский стиль (американский вариант): "Как Вы операционализируете свою гипотезу?";
* саксонский стиль (британский вариант): «Как Вы ее документируете?»;
* тевтонский стиль: "Как Вы можете вывести ее из Вашей аксиомы?";
* галльский стиль: "Можете ли Вы выразить гипотезу на хорошем французском языке?".
Различия существуют и в практике научной работы. Британское увлечение документацией, как и американская любовь к статистике, вошли в поговорки. Эти характеристики образуют резкий контраст с национальными особенностями тевтонских и галльских интеллектуалов, которые "могут даже не осознавать, что им не хватает документации для обоснования того, что они говорят. Для них суть интеллектуальной деятельности заключается в создании теорий. Эмпирические данные имеют скорее иллюстративную, чем демонстративную функцию. Расхождение между теорией и данными устраняется за счет данных" (Galtung, 1981).
Безусловно, многие из приведенных характеристик могут вызывать сомнения, хотя автор представил весьма тонкую, обусловленную национально-культурными диспозициями, классификацию социальных исследователей в рамках каждой культуры.
Вполне вероятно, что расхождения между учеными внутри одной культурной традиции могут оказаться более значительными, чем между учеными разных стран. (Либин)