Сергий Радонежский и Симон Смоленский

Сергий Радонежский оставил после себя множество послушников, учеников и продолжателей своего дела, которые каждый на своем месте и в свое время возглавили монастырские обители и были, как и учитель их, неутоми­мыми собирателями русской духовности. Из Жития преподобного “старца свята”, составленного через 26 лет после его смерти выдающимся писателем XIV века “премудрейшим Епифанием”, мы имеем возможность получить важнейшие и необходимые сведения о его племяннике Иване, в монашестве Федоре, - основателе знаменитого Смоленского монастыря, удостоенного высшей патриаршей чести, последователи которого “в добродетелях прославились великих, так что произведены были в честные игумены, а также в епископы в больших городах”; о Павле, который после пятидесятилетних странствований по разным пустыням основал монастырь на реке Обноре; об Андронике, выходце “из города и мест” Сергия, положившего после пребывания в Троицкой лавре основание Андроникову монастырю, который после него перешел в ведение его послушника Саввы, а затем к ученику последнего игумену Александру, при котором находился иконописец “необыкновенный, всех превосходящий мудростью великой”, по имени Андрей Рублев.

Гораздо меньше известны имена сподвижников святого Сергия, усилиями которых создавались первые монашеские скиты и храмы Троицкой обители. Агиограф в этой связи упоминает старшего брата Сергия - Стефана, оказавшего на него в детстве очень сильное влияние, Исаакия-молчалышка великого, и особенно архимандрита Симона.

О Стефане сказано, что он активно участвовал, когда создавалась пустынь, а затем, не выдержав сурового иночества, ушел в город и там продолжил свое монашество.

Исаакий, отказавшись от игуменского сана в Сергиевой обители, на чем сильно настаивал ее основатель, поклялся молчать до конца отведенных ему дней земных и не нарушил никогда данного слова.

Симон пришел в Троицкую обитель из городского смоленского монастыря, завершив свой земной круг отшельником, активно помогая во всем преподобному Сергию.

О монашеской жизни Симона в Смоленске сохранились очень скудные сведения. Со ссылкой на летописные источники местный историк, С. П. Писарев, сообщил о нем, как о человеке, сделавшем в своей жизни необычный шаг: “оставив архимандрита, отечество, ближних и друзей, странником отправился в Радонеж к преподобному Сергию, тогда бывшему еще в живых, и поступил к нему иноком; там он удостоился славного видения об учениках”. Об этом же имеется сообщение у Филарета в книге “Русские святые”. Следует отметить, что и один и другой авторы выдали информацию о Симоне, не выходящую за рамки “Жития преподобного Сергия”, составленного Епифанием Премудрым. Из сообщения совершенно неизвестно, в каком монастыре Смоленска был настоятелем Симон - в Борисо­глебском или Авраамиевском, так как каждый из них управлялся архимандритом, когда он покинул Смоленск, по какой причине оставил обжитые места, родной город, высокий монашеский сан и ушел странствовать.

Первая и, видимо, основная причина его явно вынуж­денного паломничества состояла в экономическом и духовном ущемлении смолян со стороны захвативших город литовцев, которые, безусловно, притесняли православное смоленское население, в особенности тяжело переносило этот духовный пресс местное духовенство. Известно, что из Смоленска ушел не только “старейший архимандрит”

Симон, спустя некоторое время таким же путем покинул его епископ Михаил - человек весьма образованный для того времени, побывавший до этого с митрополитом всея Руси Пименом в Константинополе.

Обозначившаяся в данном случае причина все же не может дать исчерпывающего объяснения самому явлению: по всей очевидности, существовали и многие другие причины. Из истории Руси известно немало случаев “хождений” русских паломников к святым местам. Так, в частности, поступил игумен Даниил, ходивший в XII веке в Палестину. Из смоленских духовников назовем архимандрита Грефенья, ходившего “во святую землю”, а также Игнатия Смольняни- на, посетившего Константинополь, а затем Иерусалим, и упоминавшегося уже епископа Михаила.

Можно со всем основанием предположить, что хождения к святым местам были распространенной смоленской тра­дицией, которая обнаруживалась и усиливалась в трудное время - в период тяжелой татарщины и нашествия Литвы. Но и этого, очевидно, еще недостаточно: скитальчество, паломничество, хождения вообще были свойственны русскому человеку во все времена существования Руси. Какая-то неведомая сила влекла его за тридевять земель от отчего дома, в стан калек перехожих. Может быть, это в первую очередь связано с любознательностью нашего далекого предка, “охотой к перемене мест”, как гениально выразил эту психологическую особенность русского харак­тера А. С. Пушкина в “Евгении Онегине”.

Если теперь вернуться к проблеме хождения архи­мандрита Симона, то, совершенно очевидно, что идея его зародилась в сознании настоятеля смоленского монастыря как всесторонне продуманный акт, обычно имевший два завершения: часть людей с большим жизненным опытом завершала паломничеством свой жизненный круг, умирало, как Л. Н. Толстой, в пути; другая часть, как герой романа Ф. М. Достоевского “Подросток” Макар Иванович Долго­рукий, на закате своих дней прибивалась, наконец, к тихой домашней пристани. Но и в первом и во втором случае цель оставалась единой - очистить хождением душу от нако­пившейся скверны, спасти ее паломничеством, ибо скиталь­цы, как и юродивые, или пустынники, - представляли собой по сути своей разные способы и формы духовного очистительства и покаяния. Будучи ревностным хранителем ионных догматов православной веры, Симон понимал свой непосредственный долг и свои обязанности, исходя как из необходимости физического груда и нравственного утверждения, поэтому идея подлинного, настоящего монашества мыслилась им только как отшельническая жизнь н пустынной обители, максимально отстраненной от суеты мирского человеческого существования. Идеальная, правед­ная и правдивая жизнь обитателей-пустынников порождала далеко идущую молву, звучавшую, по образному замечанию В.О. Ключевского, нисколько не слабее “мятежной ородской славы”. Число таких пустынных монастырей росло очень быстро: только в XIV веке при святом старце ('оргии Радонежском в пределах Московской Руси было основано 42 такие обители, а всего за три столетия появилось 150 пустынных и 104 городских и пригородных монастыря. При таком интенсивном развитии русского монашества, в особенности “пустынного”, не удивительно, что слава Сергия Радонежского как основателя новой Троицкой пустыни, достигнув пределов Смоленской земли, основательно овладела сознанием одного из авторитетней­ших ее церковных деятелей. Поскольку он явился в Радонеж как раз в то время, когда преподобный Сергий обустраивал иноческую жизнь, еще строго не вошедшую в очерченную колею. И поэтому получилось так, что смоленский архимандрит прибыл в Троицкую лавру не только с тем, чтобы успокоить в избранной им пустыне свою разбуженную совесть, спасти в подлинном иночестве душу, но и с тем, чтобы оказаться полезным и в деле формирования появившейся монашеской общины, в чем он имел богатей­ший опыт, приобретенный у себя на родине.

Что же из этого опыта организации монастырского общежития смог он передать новой обители? Прежде всего, как утверждает агпограф, встретясь с Сергием, он сумел убедить его в том, что идея строго ограниченного количества монахов в обители (не более 12 человек), внедряемая до этого в монастыре, должна быть отвергнута, поскольку мешает дальнейшему развитию самого процесса пустыннослужителей. Игумен Сергий согласился с ним и “с того дня братия умножилась все более, и уже, - пишет Епифаний, - они исчислялись большим числом, чем 12”.

С прибытием “удивительного мужа” из “такого далеко­го конца земли, из Смоленска”, произошли и другие важные перемены в Тронцкой обители; несомненные успехи ее игумена во многом зависели от того, что он сумел осущест­вить у себя в наилучшем виде идею Студитского монашеско­го общежителъства по типу Киево-Печерского и смоленских Борисоглебского, Селищенского, Авраамиева и других монастырей. Большую роль здесь также сыграл Симон - человек “славный и известный”, мудрый и в вере православ­ной твердый, одержимый духом “нестяжательства”, т. е. полного отсутствия собственности в иноческой среде; сам он все свое имущество, очевидно, и деньги, “принес с собой и передал его игумену на устроение монастыря”.

Обращает на себя внимание одна деталь, подчеркнутая Епифанием в его Житии о Сергии Радонежском: “Пришел Симон в монастырь к преподобному отцу нашему игумену Сергию и с большим смирением умолял Сергия, чтобы тот ему разрешил жить под твердым руководством его в повиновении и послушании”. Это тоже в духе Студитского устава, который принят был в Троицком монастыре.

Со временем Симон становится своего рода мозговым центром, руками и внутренним зрением Сергия Радонежско­го, о чем красноречиво свидетельствует необычное видение, явившееся игумену. Однажды он услышал свыше голос, произносивший его имя, а затем увидел множество людей, иноков и птиц очень красивых. “Как много ты видел птиц этих, - произнес голос, - так умножится стадо уче­ников твоих и после тебя не истощится, если они захотят по твоим стопам идти”. Не веря глазам и ушам своим, Сергий немедленно пригласил “свидетеля”, крикнул и позвал известного уже Симона, который близко находился. Симон удивился, что старец зовет его, и скоро пришел. Но все видение не удостоился лицезреть, а только часть света того увидел и весьма удивился”. Выходит, что только Симон, как своего рода альтерэго самого Сергия, как человек ясновидя­щий, кому Бог открывает свои секреты, мог увидеть и услышать, что дано было им обоим. “Рассказал ему святой все по порядку, что видел и что слышал, - читаем в Житии, - и вместе они радовались, дуиюй трепеща от неизреченного видения”. И в этом и других случаях автор подчеркивает полное духовное единство двух игуменов - бывшего Смолен­ского и настоящего Радонежского. Узнав друг друга, они незримо почувствовали близость и взаимное влечение: Симон, услышав в Смоленске “о подвижнической пустынной отшельника Сергия, проникся любовью к нему”, и с прмоп стороны, преподобный Сергий “принял Симона с

Симон, по свидетельству Епифания, много лет прожил в 11минусом монастыре “с покорностью и послушанием”, и странничестве и смирении”, и “был он всеми добродетеля­ми исполнен, и в старости праведно отошел к Богу”. Нискольку он умер раньше Сергия, то последний “проводил о до гроба и с братьями похоронил его, как подобает. осталась вечная память о нем”.

В лучах всемирной славы преподобного Сергия Радо- ||| некого фигура Симона Смоленского несколько осталась в к ми, о нем мало что сохранила история монашества, но, как | подвижник “свята старца”, он исключительно много сделал дня духовного сплочения Московской Руси, вместе с Сергием пдохновил русских людей на борьбу с татарами и литовцами, ш гал на пути мусульманства и католичества, сохраняя в чистоте идею освященного православия, а следовательно духовной независимости Руси. Развивая монашеские флдиции смоленской школы, идущие от Авраамия, Симон способствовал развитию высокой культуры образования и I ипжностн, иконописи и певческого искусства, что отличало нучшей стороны учеников Сергия Радонежского.