Иаков Мних - патриарх Смоленщины литературной

Кириллица как азбука прочно закрепилась в письмен­ной культуре смолян вместе с принятием христианства - при органическом сращении с существовавшими здесь ранее местными письменами, о чем свидетельствует Гнездовская археологическая находка - глиняный горшок с надписью ‘Тороухща”. Этот “симбиоз” дал превосходные результаты. Уже в раннее Средневековье на Смоленщине появляются литературные произведения высокого художественного уровня. Именно отсюда начинает свой творческий разбег самый древний литературный жанр - житийной историогра­фии, основоположником которого считают Иакова Мниха, жившего в XI веке.

Как свидетельствовал на смертном одре преподобный Феодосий, Иаков Мних прибыл в Киево-Печерский монастырь из Переяславля и сразу обратил на себя внимание черноризской братии своими выдающимися способностями и основательной подготовкой в области религиозных учений. Феодосий рекомендовал его на свое место архимандрита. Из-за отсутствия фактических данных не удается выяснить, где был Иаков до того, как обосновался в Переяславском монастыре. Предполагают - эту версию обосновал академик И. И. Срезневский, - что свой иноческий путь он начинал в Смоленске. Во всяком случае Иаков Мних прекрасно ориентировался в местном смоленском материале, знал Смоленщину, в чем можно убедиться из его “Сказания о Борисе и Глебе”.

Борис и Глеб, сыновья великого Киевского князя, крес­тителя Руси, Владимира Святославича и супруги его в христианском браке Анны, были зверски убиты в 1015 году старшим по отцу братом Святополком, незаконно занявшим после смерти отца “золотой” Киевский стол.

Накануне этих кровавых событий Борис, княживший в Ростове Великом, по настоянию отца выступил с его дружиной против печенегов, которые стали сильно беспокоить русские окраины. Разогнав и рассеяв кочевников, с чувством исполненного долга Борис, возвращался в Киев, чтобы порадовать отца выполнением его поручения. Однако в дороге его настигла печальная весть о том, что отец умер, а оказавшийся при нем Святополк захватил власть.

Незлобивый и послушный, чуждый честолюбия и гор­дыни, Борис не стал противоборствовать и распустил дружину. Святополк только и ждал этого: он подослал убийц, и те совершили кровавое дело. Борис был убит в шатре на берегу реки Альты под Киевом. Тело его, завернутое в шатровое полотно, привезли в Вышгород и там погребли.

За первым злодеянием последовало второе. Бес ко­варства и подозрительности вселился в Святополка, не желавшего ни с кем делиться властью. Вызвав от имени отца в стольный Киев младшего брата Бориса - муромского князя Глеба, он выслал навстречу ему убийц во главе с Горясером.

Неслыханное по жестокости и коварству подлое убий­ство ни в чем не повинных братьев, проявивших кроткое послушание старшему брату, глубоко потрясло сердца современников. Трагически завершившаяся история эта была тогда у всех на устах, поэтому она нашла широкое художественное отражение в литературе и фольклоре. Известно 170 рукописных списков художественных произведений о “святых мучениках” Борисе и Глебе, выполненных в разных жанрах - сказаний, летописных повестей, слов, чтений, житий, духовных стихов, возникших в конце XI - начале XII века и утвердивших в древнерусской литературе и устном поэтическом творчестве особый тип повествования - “княжеское житие”.

Существует смоленская редакция литературного памят­ника о Борисе и Глебе, принадлежащая Иакову Мниху, расширенная и дополненная за счет существовавших в народной памяти преданий. Она существенно отличается от редакции Нестора, помещенной в “Повести временных лет” и носящей заглавие “Чтение о житии и погублении блаженную страстотерпцу Бориса и Глеба”. Ученый монах Киево-Печерского монастыря не мог, конечно, знать тех подробно­стей, которые известны были Иакову Мниху, поэтому они отсутствуют и у Нестора, и в других редакциях произведе­ния, выполненных в южных городах Руси.

Какие это детали и подробности?

В смоленской редакции подробно рассказывается о начале пути князя Глеба. Он выехал из Мурома на коне и в доспехах, в сопровождении небольшой дружины. В других списках этой детали нет.

Когда конный отряд подъезжал к устью реки Тмы (в пределах Смоленщины), произошло несчастье - лошадь Глеба в сумерках запуталась в сцеплениях корневищ деревьев, споткнулась и сломала ногу. Князь выпал из седла и так сильно зашибся, что не смог продолжать путешествия верхом на коне. Поэтому он вынужден был пересесть в ладыо и спускаться вниз по Днепру. И этой подробности в других редакциях памятника нет.

Смоленский автор сообщает далее о том, что ладья князя Глеба причалила, проехав Смоленск, к берегу, где в это время находились подосланные Святополком убийцы, поджидавшие свою жертву. Если бы Глеб проследовал и далее вниз по реке, никто бы не заметил его, и не соверши­лось бы злодейство. Юный муромский князь понял это, когда уже ничего нельзя было поправить. Как только ладьи подошли к берегу, вооруженные люди Горясера повскаки­вали в ладьи и стали бесчинствовать и убивать всех.

Отметим еще одну деталь смоленской редакции, дающую возможность сделать вывод о некотором смятении, возникшем среди подосланных убийц. В спешном порядке они попытались замести следы преступления, стали метаться, не зная, куда спрятать тело убитого князя. Не придумав ничего другого, они бросили его на землю, накатили сверху две огромные сосновые колоды и забросали хворостом. Такие подробности Иаков Мних мог почерпнуть только из местных смоленских источников.

Сказание о Борисе и Глебе во всех его редакциях и вари­антах, значительно отличающихся друг от друга, представ­ляет собой оригинальнейшее явление в художественной литературе Древней Руси. И композиция, и язык, и стилистика, и вся образная система его основана на принципе резкого контраста. Силам добра и света противопоставлены в этом произведении силы зла и непробудной тьмы.

С одной стороны, перед читателями выступают идеаль­ные люди, братья-мученики, страдальцы за землю Русскую, кристально чистые и правдивые ревнители христианства.

С другой - Святополк “окаянный”, “треклятый”, злодей с душой дьявола, рожденный с отметиной греха - “оть дьвою отцю” (от двоих отцов), - намек на то, что, убив брата Ярополка, Владимир захватил в плен его беременную жену. Понимая, что врожденную греховность ему никогда не замолить перед богом, Святополк поставил главной целью жизни сеять повсюду только зло, “перебить всех наследников отца своего”.

В отличие от Святополка, не испытывающего никаких угрызений совести, Борису и Глебу близки муки и страдания людей. Узнав о смерти отца, они глубоко переживают и горько оплакивают его кончину, не стыдясь слез своих. При этом автор снимает с них личину княжеского величия, оставляя чисто человеческие качества, коими наделены обычные люди. Борис, под стать всем людям, боится смерти, хотя и знает, что свыше ему предопределено погибнуть (мотив “погубления”, страстотерпчества) и погибнуть в самом расцвете сил, чтобы своей смертью утвердить общерусские идеалы и принципы. Так же, как и Борис, ведет себя Глеб. Особенно трогательна в своей беззащитности и обреченности сцена его убийства на Смядыни. Рассчитывая на милосердие, князь-отрок умоляет своих убийц: “Не тро­гайте меня (не дейте мене). Пощадите, братья и повелители мои, пощадите... Не губите меня, в жизни юного, не пожинайте колоса, еще не созревшего, соком беззлобия налитого! Не срезайте лозу, еще не выросшую, но плод имеющую! Умоляю вас и отдаюсь на вашу милость”.

Чтобы воссоздать богатство духовного мира братьев- страстотерпцев, Иаков Мних приводит множество молитв, диалогов, размышлений. Поэтическую нарядность произ­ведению придают цитаты из творений отцов и учителей христианской церкви - Иосифа, Якова, Вениамина и др.

Литературный памятник, рассказывающий взволнован­ным языком о “житии и погублении” Бориса и Глеба, предельно насыщен яркими оборотами русской образной речи. Он заканчивается торжеством добра. Новогородский князь Ярослав Мудрый решительно выступает против братоубийцы Святополка “окаянного” и побеждает его в жестокой битве на реке Альте. Гонимый “гневом божьим”, под тяжестью совершенных преступлений, Святополк бежит в Ляшскую землю и умирает в пустынном месте от ран, между Чехией и Польшей. “И с тех пор, - заключает свой рассказ автор, - прекратились усобицы в Русской земле, а Ярослав принял всю землю Русскую”.

Достойно похоронив Бориса и Глеба в Вышгороде, Ярослав стал настойчиво добиваться их канонизации как святых. И добился - в честь братьев-мучеников в Константи­нополе был выстроен великолепный храм. 24 июля ежегодно во всем христианском мире стал проводиться церковный праздник Бориса и Глеба как первых русских святых, что, конечно, значительно повысило международный престиж Русской земли.

Ученые считают, что Иаков Мних написал свою траги­ческую повесть почти по горячим следам событий, по крайней мере до 1072 года, а другие два произведения - о Владимире, принявшем христианство как государственную религию, и о бабке его княгине Ольге - позднее.

“Память и похвала Владимиру” написана до создания русской летописи, преимущественно по устным преданиям. То, что этот литературный памятник XI века принадлежит Иакову, а не Нестору, или еще кому-либо, находит подтверждение в “Сказании о Борисе и Глебе”, где автор обещал рассказать о крестителе Руси.

“Память и похвала Владимиру” и “Сказание о Борисе и Глебе” содержат много общих признаков и с “Повестью временных лет” Нестора. Однако, по всем соображениям, не они зависели от летописи, а скорее, первоначальная русская летопись воспользовалась этими произведениями как перво­источниками.

В своем произведении о Владимире Иаков Мних обра­тил внимание на личную, чисто человеческую сторону деятельности великого Киевского князя: психологическое состояние Владимира он передал посредством его речей, обращений, похвал, что по сути и составило его композици­онную структуру. Новую веру вслед за Владимиром принимают его дети, за ними киевские бояре, а затем и все жители города “если кто не явится к реке, - объявил Владимир киевлянам, - да будет мне противен”.

За “похвальным словом” в честь Владимира вставлено автором “золотое слово” в честь княгини Ольги, которая воспитала своего внука так, что он не только сам принял православную веру, но сделал христианство государственной религией.

Черноризцу Иакову принадлежат еще два произведе­ния - “Житие княгини Ольги” и “Послание великому князю Изяславу”.

Киевская княгиня крестилась в Константинополе в 955 году. От греческого патриарха она получила благослове­ние и крест из цельного куска “животворящего дерева”, на котором был распят Иисус Христос. Эту величайшую святыню русская княгиня привезла в Киев. После крещения Руси Владимиром святыню водрузили в деревянной церкви, построенной в честь святой Софии, а затем при Ярославе Мудром, когда был построен знаменитый Софийский собор, чудо мирового архитектурного искусства, ее перенесли туда. Ольга скончалась в глубокой старости, когда ей исполнилось 70 лет.

“Память и похвала Владимиру”, как и “Житие княгини Ольги”, характеризуют Иакова Мниха не только как писателя агиографического плана, последовательного защитника православной веры, но и как художника, в совершенстве овладевшего высоким искусством торжествен­ного красноречия. Этот жанр получит свое наивысшее развитие примерно через сто лет, но уже под пером Иакова Мниха он засверкал своими яркими гранями. По следу Мниха пойдут другие русские писатели и достигнут художественных высей “Слова о полку Игореве”.

Получивший образование на Смоленщине и, может быть, начавший там свою литературную деятельность, Иаков Мних состоялся как выдающийся русский писатель XI века в иночестве, в Киево-Печерской лавре, которая выдвинула плеяду ярких самобытных талантов. Смоленщина по праву может гордиться своим далеким предком, стоящим у истоков великой русской литературы. Принадлежность его к Смоленской художественной школе подтверждают и источники устнопоэтические. Так, в “Смоленском этногра­фическом сборнике”, составленном В. Н. Добровольским, в рубрике “Духовные стихи” помещено обширное фольклорное произведение “Святые Борис и Глеб и Святополк окаян­ный” - нечто вроде былины или поэмы, духовной песни, бытовавшей на Смоленщине.

Святые Борис и Глеб и Святой Палхва

Духовная песня-поэма “Святые Борис и Глеб и Святой Палхва” начинается с упоминания о том, что в “славном же гради а у Киеви” жил-проживал Владимир-князь. Дважды подчеркнуто, что он жил в своем доме “благочестном”, в “каменных палатах” и имел 12 сыновей.

А узлюбив он только трех чадыу,

Первыга сына - Бариса,

Другога - Глеба,

А третъива - Святого Палхву (Святополка).

Святополк, как явствует из произведения, отнесен вместе с братьями по отцу к числу любимых сыновей, хотя на самом деле таковым не был. За то, что он постоянно препирался с Владимиром, претендуя как старший сын на лучшую вотчину, отец не любил его и удалил из Киева в Вышгород, находящийся в нескольких десятках верст от столицы.

Обращает на себя внимание использованный в произве­дении эпитет “святые” по отношению к Борису и Глебу, которые действительно были первыми русскими святыми.

Смоленская духовная песня, по всей очевидности, появи­лась после того, как братья были канонизированы. Причем, в нарушение субординации, младший из братьев Глеб Владимирович поставлен на первый план перед старшим братом Борисом, что можно объяснить только тем, что смоляне особо почитали младшего сына Владимира. Видимо, они считали его более своим, поскольку он погиб и был погребен первоначально в Смоленске, на Смядыни. Но и это не все: святые Глеб-Борис фигурируют в произведении как одно лицо. Значит, они полностью перешли в сферу всеобщего поклонения и почитания, как герои легенд и церковных каноников.

В фольклорном произведении, как и в литературном житии и сказании, светлым силам, идущим от Христа, противопоставлены силы тьмы и сатанинских козней, олицетворяемых Святым Палхвой. В этом случае эпитет “святой” не несет в себе качественного заряда, а идет от имени Святополк.

В “листах”, посланных Борису и Глебу, Святополк называет греческую принцессу Анну, жену Владимира в христианском браке, своей матерью и собирается поминать ее, хотя фактически она ие мать его, а мать только Бориса и Глеба. У троих упоминаемых братьев общим был отец. Но поскольку Владимир выступает в произведении как глав­ная фигура предстоящего обряда, то, естественно, по зако­нам древнерусского искусства, он выдвигается на первый план; остальные, в том числе и его умершая жена, как бы составляют шлейф его поминального обряда. В данном слу­чае проскользнула еще одна важная деталь, связанная с уходящим еще в языческую пору обрядом, когда мужа и жену хоронили в одной домовине и в одно время. И поминали вместе.

И письменные, и устно-поэтические произведения о Борисе и Глебе появились в христианскую пору, примерно через 30 лет после крещения Руси. И поэтому нет ничего удивительного и противоестественного в том, что в сознании смолян оставались пережитки старой веры - с ее свычаями и обычаями. Особенно долго они сохранялись в поминальных обрядах.

В духе русского дружинного эпоса в песне-поэме расска­зывается о сборах князей-братьев на поминальный пир, и здесь они выступают как одно лицо. В строгом соот­ветствии с закономерностями устно-поэтического творчества Борис и Глеб проезжают три поля - первое, второе и третье и останавливаются на отдых. Святополк “са сваими верными слугами, са сваими вострыми мечами” прибывает им навстречу: “хочуть, хочуть двух братыу загубить: и Глеба и Бариса”. Само убийство “возлюбленных братьев” воспроизводится одинаково как в литературном, так и в устно-поэтическом произведениях:

Святэй Палхва, ни зри, ни зри превузрение,

Не губи ты юню маладога,

Не разливай крови горячей.

Слова эти произносит не Глеб Владимирович, как в литературном произведении Иакова Мниха. В соответствии с жанром духовного, агиографического произведения, они звучат откуда-то “сверху”, потому что далее следует в духовной песне такой сюжетный резонанс:

Нягадливый сын (негодный, негодяй), ненавистный, Ангельского слова не слушает, Церковного писания не читает.

Бориса он копьем забил,

А Глеба ножом заколол,

И в топкое болото сволок,

И в тонком болоте утопил,

Над теми мощами надругался.

Этот рассказ-плач о святых мощах Глеба-Бориса зани­мает в произведении особое место, что не является случайностью.

Иаков Мних зафиксировал в литературном памятнике, что тело князя Глеба Владимировича убийцы бросили в пустынном месте, на заболоченном берегу Днепра “межю дьвемя колодами”. Автор пишет, что “этого святого, лежащего долгое время, не оставил Бог в неведении и пренебрежении, но сохранил невредимым и явлениями ознаменовал: проходившие мимо этого места купцы, охотники и пастухи иногда видели огненный столп, иногда горящие свечи или слышали ангельское пение. И ни единому, видевшему и слышавшему это, не пришло на ум поискать тело святого”. По приказу Ярослава Мудрого были организованы поиски тела Глеба, и некоторое время спустя оно было найдено на том месте, где видели чудеса. Нетленные останки положили в ладыо, привезли в Вышгород, где похоронен был Борис, и, раскопав рядом землю, положили братьев вместе.

Более ста лет пролежали они, пока смоленский князь Да­выд Ростиславич тайно не перевез их на Смядынь, в Борисо­глебский монастырь. Может^- быть, в этом факте скрыта вторая причина, по которой имена двух братьев сведены в одно имя “Глеба-Бориса”, что ориентировано на факт перенесения общей раки с мощами из Вышгорода, где они покоились в церкви св. Василия, в Смоленск, где для них была построена такая же точно церковь под таким же названием св. Василия.

Перед вторым захоронением раку, наверное, вскрывали, чтобы посмотреть состояние мощей:

Съ прид святого Глеба-Бориса Лижать мощи кабы 30 лет и три леты Ни боялися мощи ни чога Ни вот таго жаркага сопца,

Ни вот таго сильнага дожжу,

Ни вот таго буйныга ветру,

Ни вот таго лютыга марозу.

Ничога мащей ни урядуючи'.

Загадочна и непонятна в данном контексте фраза: “30 лет и три леты. С одной стороны, это, может быть, просто дань, отданная фольклорному жанру: веда Илья Муромец тоже просидел сиднем дома 30 лет и три года. С другой стороны, здесь, может быть, содержится намеке на определенные фактические события.

Каменная церковь в Вышгороде для перенесения мощей Бориса и Глеба была построена в 1150 году, а в 1180 году Давыд Ростиславич переехал в Смоленск, оставив княжить в Вышгороде своего сына. Примерно в это время и возник у него замысел тайно перевезти святые мощи, чтобы прославить Смоленск во всем христианском мире. Перед ним стояла и другая, тайная цель - лечь после смерти рядом со святыми братьями. Поэтому в Борисоглебском монастыре построили церковь св. Василия, через некоторое время на Смядыни по инициативе Давыда была заложена и построена Свирская церковь - самое красивое сооружение древнего Смоленска. Предполагают, что в Свирской церкви был похоронен смоленский князь Давыд.

Духовная песня-поэма о Глебе-Борисе отражает содер­жание “Повести о перенесении святых гробниц Бориса и Глеба”, написанной смоленским епископом Симеоном. В устно-поэтическом произведении есть такие строки:

Ничога мощей ни урядучи.

Нихто мощей ни справедываитъ:

Ни тец, ни мати - Справедывау мощи сам Сус Христос:

Становилися стаубы залатыя Сы вышнига неба салитаючи,

Нон тыи мощи забираючи,

Пад Киеу под град паднашиваючи,

А у Киеви у гради спакладаючи...

Киев-град упоминается здесь больше по традиции, потому что мощи святых братьев никогда там не были, их не “спакладаючи”.

Перенесение ветхих гробниц из Вышгорода в Смоленск могло произойти в 1183 год}'. Их поставили в специально построенной новой церкви:

Састрилась и садвигнуласъ Пресвященная каменная церкыу.

С присвятого Глеба-Бориса,

При стол яго звиличаючи,

Аллилуя воспиваючи.

Такими словами заканчивается это произведение - необычное по содержанию, жанру и стилю. В центре повествования сказителя стоят не конкретные фигуры князей Бориса и Глеба, вряд ли они ощущались физически, а святые мощи в их общем саркофаге, им и воздал хвалу автор.