§4. Эстетика симулякра как воплощение массовой культуры (концепция ж. Бодрийара)

Симулякр есть подобие действительности, результат подражания, симу­ляции. Он связан с контекстом игры, с подменой действительности. Если до XX в. симулякр играет вполне невинную роль, то теперь он - одно из клю­чевых оснований культуры. Он уже не подражание действительному, но осознанная подмена действительного. Эстетику постмодернизма можно ха­рактеризовать как эстетику симулякра. Игровая природа человеческого соз­нания обретает тотальный размах, мир теперь - «ироническая копия тени». Торжество симулякра связано с таким философским феноменом, как «смерть субъекта», с процессом деконструкции сущности мира и человека.

Термин симулякр введен в оборот с 1980 г. французским философом Ж. Бодрийаром, который определяет его сущность как «сублимацию со­держания в форму». Симулякр есть свидетельство дефицитности природы и культуры. Естественный мир заменяется его искусственным подобием, второй природой, которая все больше и больше становится эфемерной, ускользающей. На смену естественным сущностям приходит проект, hap-pining, знак. Даже человек становится заменяемым. По словам Ж. Бодрийара, «нарциссизм вещественной среды есть симулякр утрачен-

13

ной мощи. Реклама вещей как симуляция соблазна, которая эротизирует быт. Нет ничего, кроме соблазна».

Если человек включает в вещь то, что ему не хватает, то множащиеся вещи - это знаки фрустрации и свидетельства роста человеческой нехват­ки. А поскольку пределов насыщения знаками и соблазнами нет, то куль­тура подменяется проектом культуры, который можно именовать «знако­вой прорвой». Реальность превращается в симуляцию. Оппозиция между действительностью и знаками снимается, и все превращается в имитацию. Поэтому сама эстетика постмодернизма превращается в некий «дзен-реализм», в симулякр симулякра.

Вещественный образец универсального симулякра- пластмасса. По определению французского социолога Р. Барта, «пластмасса есть не столь­ко вещество, сколько сама идея его бесконечных превращений». Пласт­масса обладает возможностью принимать форму любых естественных ма­териалов, она позволяет человеку «скользить» по поверхности созданных вещей, не пытаясь проникнуть в их суть. Она есть образ практической имитации сущности, символ массового общества и массового потребле­ния. Пластмасса ничего не говорит об идее, не отсылает к архетипическим содержаниям; в ней нет ничего, кроме практического применения. В пла­стмассе воссоздается целый мир - мир штампов, не выражающих никакой сути. Все сводится к форме.

Симулякр есть псевдовещь, которая замещает агонизирующую реаль­ность, замещает мир, погруженный в экзистенциальный вакуум. Отсутст­вие выдается за присутствие. В современной эстетике симулякр занимает то место, которое ранее принадлежало художественному образу. Но если образность напрямую связана с реальностью и именно реальность пробу­ждает воображение, то симулякр генерирует реальность второго порядка.

По Ж. Бодрийару, трансформируя традиционные эстетические коды по принципу рекламы, которая конструирует объекты как мифологизирован­ные новинки, симулякры провоцируют дизайнизацию искусства, выводя на первый план его вторичные функции, связанные с созданием опреде­ленной удовлетворяющей вещной среды. Если в основе классического ис­кусства лежит единство вещь - идеальный образ, то в массовой культуре из псевдовещи вырастает кич как общепринятая удовлетворительная эмо­циональная оценка действительности. Символическая функция вещи в традиционном искусстве здесь заменяется автономностью вещи и ее рас­падом в искусстве авангарда (кубизм, сюрреализм, абстракционизм).

Фундамент классической эстетики можно рассмотреть по следующим критериям:

1. подлинность;

2. внутренняя трансцендентность;

14

3. иерархия ценностей;

4. субъект как источник творческого вдохновения.

В эстетике постмодернизма критерии прямо противоположные. Гла­венствует принцип «сделанности», искусство выступает в качестве по­верхностного конструирования. Продукты искусства лишены символиче­ской, трансцендентной функции. Вместо иерархии ценностей - количест­венные критерии оценки. В центре внимания объект, а не субъект. Причем происходит переполнение объекта вниманием; это внимание лишено на­сыщения, оно жаждет все новых и новых впечатлений от объекта. В ре­зультате объект виртуализируется и в таком своем новом качестве спосо­бен на бесконечные трансформации. Происходит конец классической спо­собности суждения, которая ставила грани между предметом и восприяти­ем. Вся эстетическая реальность современности - это, по Бодрийару, «три­умф прохладного соблазнения».

Симулякр как объект восприятия становится полновластным его хо­зяином, он соблазняет и подчиняет восприятие как свою жертву. Этим со­блазняющим объектом выступают массы людей, рекламно-информационные блоки, продукты массовой печати, радиовещание, ТВ. Все это - не первая материя, но активная субстанция, наподобие вируса, которая вне рационального понимания и вне контроля субъекта. Напротив, субъект сам заражен ею, живет и мыслит под ее воздействием. Сила объ­екта становится подобной силе фатума. Этот фатум соблазняет человече­ский мир, играет с ним. Так, экстаз масс-медиа придает телевосприятию налет порнографичности.

В пространстве симулякров ликвидируются классические оппозиции: мужское-женское, сознание-бессознательное, высокое-низкое, индивиду­альное-коллективное. Эстетика тотальной иронической объективации по­добна покрову мистицизма, под которым возможны любые превращения. В сознании не оказывается ничего устойчивого, оно становится тотально нигилистичным, наблюдая мутации мертвых форм.

Образцом политического симулякра Ж. Бодрийар видит США. Это ми­ровой объект, лишенный подлинной истории и подлинной аутентичной культуры. В Западной Европе, еще сохраняющей остатки классической эстетики, присутствует весьма обоснованный страх перед американизаци­ей как перед последней потерей своего лица.

Вообще история исчезает как событие. У нее исчезает собственный смысл. По словам одного из апологетов современной «открытой цивили­зации» К. Поппера, у истории есть лишь то значение, которое нам полезно ей приписать. Все уже закончилось, говорит Ж. Бодрийар, и поэтому уже ничего не заканчивается.

15