80 Раздел п. Теоретические проблемы этики

бы не нанесенным, и честь дворянина не страдала. Во-вторых, быстро и эффектно восстановить оскорбленную честь можно было с помощью дуэли. В-третьих,, если дуэль была затруднительна или нежелательна, то оскорбленный имел полное право поступить по отношению к оскорби­телю так же или еще грубее.

Параллельно с рыцарскими нравственными отношениями, про­никавшими и в другие слои общества, формировался придворный этикет, еще более явственно служивший обособлению высших сло­ев общества (подробнее о его становлении и развитии мы расска­жем в главе «Этикет»). Этикет был очень сложной «наукой», ему специально обучали молодых дворян, за его соблюдением строго следили, а за нарушение наказывали. Он в точности предписывал все нормы общения, обеспечивая внешнюю культуру поведения дво­рянства.

Таким образом, мораль Средневековья не была единой. В ней сосуществовали религиозные и светские нравственные нормы и прин­ципы, официально провозглашаемые и реально действующие отно­шения, мораль сеньоров и вассалов, рыцарей и придворной знати.

Складывались свои представления о нравственности и в кресть­янских массах. Причем мораль крепостных крестьян была тоже весьма противоречивой. С одной стороны, многовековая феодаль­ная зависимость и религиозное послушание выработали у крестьян переходящую от поколения к поколению привычку к подчинению, смирению, холопскую покорность. С другой стороны, тяжелое под­невольное положение время от времени пробуждало в крестьянах чувство стихийного возмущения и протеста, которые способствова­ли развитию их нравственного самосознания. И если о нравах свет­ской знати и рыцарства мы можем судить по балладам кельтских и бретонских бардов и по таким произведениям куртуазной литерату­ры, как романы о легендарном короле Артуре и рыцарях «Круглого стола», то моральные представления и ценности средневекового про­столюдина проявлялись в многочисленных легендах о героях-за­щитниках, заступниках, освободителях (например, дошедшие до на­ших дней легенды о Робин Гуде).

Совершенно особый нравственный феномен представляет собой мораль российского крестьянина, который жил в условиях феодаль­ной зависимости дольше всех в Европе. Замечательными чертами его морального облика всегда было стремление жить «по правде»,

- Глава 3. Мораль от древности до наших рей 81

добиваться справедливости, бескорыстие и долготерпение, сострада­ние к униженным и обездоленным. Особенно развиты все эти каче­ства были у белорусского крестьянина; терпеливость и терпимость (предлагаем разобраться в различии терминов) стали его второй натурой и сохраняются поныне. Хорошо это или плохо — судить вам самим.

Вместе с тем еще А.С. Пушкин писал: «Не дай нам Бог увидеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный». Конечно, крестьянские бунты Разина и Пугачева можно оценивать по-разному. У Пушкина в «Капи­танской дочке» Пугачев — не злодей, а человек гуманный, справедли­вый, болеющий душой за всех обиженных и угнетенных. В романе же В. Шукшина «Я пришел дать вам волю» Степан Разин — не добр и не мягок, он весь пропитан злостью, он кипит от ненависти и жажды мести. Наверное, и то, и другое было правдой. И то, и другое выражало слож­ную, противоречивую нравственную сущность русского крестьянина.

Новую, свежую струю в историю морали внесла эпоха Возрож­дения (XIV-XVI вв.). Главным принципом она провозгласила не любовь к Богу, а любовь к человеку — принцип гуманизма, который проявился прежде всего в ориентации на самоценность и свободу человеческой личности. По сравнению с религиозной моралью сред­невековья, моральные нормы и ценности Возрождения регулирова­ли поведение людей «с точностью до наоборот» — место религиоз­ного аскетизма занимает жизнелюбие, на смену ханжеской строгости приходит откровенная свобода нравов, самоотречение отступает пе­ред интересом к человеческой индивидуальности. Этот интерес вы­ражается в двух аспектах: с одной стороны, это культ художника-творца, возвышение его личности, его уникальности и неповторимости. С другой стороны, это обращение к жизни конкретного рядового человека, любование и восхищение им.

Конечно, делать подобные выводы мы можем отнюдь не категорично, а лишь с определенной долей вероятности, судя о морали эпохи Возрождения в основном по произведениям искусства и литературы. Восторженные сонеты Петрарки, посвященные обычной женщине Лауре, обессмертили ее имя; «Ромео и Джульетта» Шекспира дают нам возможность восхитить­ся силой любви человека, которая, как считают некоторые специалисты, зарождается в ее современном — индивидуализированном и избиратель­ном ииде — именно в эту эпоху. Трагедии Шекспира впервые после ан­тичности вновь обратились к анализу человеческих страстей — низмен-