«Россия: рамки реальности и контуры будущего»

«Налоги – самое тяжелое из всех государственных ог­раничений, влияющих на стремление людей работать эффективно и вкладывать капитал в развитие произ­водства. Действующая налоговая система – классичес­кий пример того, как можно заставить людей не рабо­тать и экспортировать капитал за границу. В такой эко­номике никогда не будет достаточных ресурсов для ее эффективной перестройки.

И только решив для себя принципиальный вопрос об источниках доходов для общества, Россия сумеет найти свой собственный путь возрождения.

Рента является фундаментальным источником бюджетных доходов. Макроэкономические расчеты подтверждают, что на долю природной ренты в общем объеме чистой народнохозяйственной прибыли приходится у нас около двух третей.

Основными правовыми основаниями коммерческо­го использования той части национального имущества, которая связана с природно-ресурсным компонентом, должны стать аренда (передача имущества во временное владение и пользование) и концессия (предоставление права использования исключительных прав). Преобла­дающим способом определения пользователя (арендато­ра или концессионера) – открытые конкурсы. А главными критериями выбора победителя – соблюдение определенных условий эксплуатации (поддержание ры­ночной стоимости имущества), размер арендной платы (концессионных платежей) и страхование ответствен­ности пользователя.

По запасам основных видов природных ресурсов Россия – одна из самых богатых стран в мире. Она за­нимает первое место в мире по запасам нефти, газа и леса на душу населения, второе место по запасам угля и железной руды, третье – по запасам пресной воды и т. д.

Природная составляющая национального богат­ства России в расчете на душу населения в сопоста­вимых оценках в 5 раз превышает аналогичный по­казатель для Норвегии и Канады, в 6 раз – для США, в 20 раз – для таких европейских стран, как Германия, Великобритания и Франция, в 38 раз – для Японии и в 80 раз – для Китая.

Другое дело, что использование нашего природного потенциала оставляет желать много лучшего. Противо­речие между большими возможностями и неумелым использованием природных богатств России – одно из главных противоречий нынешнего экономичес­кого механизма. Мы сами, своими собственными действиями подтачиваем одну из главных опор нашего развития.»

Россия: рамки реальности и контуры будущего

/ Д.С. Львов. – М.: Институт экономических стратегий, 2007

31

«Основания смешанной экономики. Экономическая социодинамика.»

«… упрек состоит в том, что государство не может одновременно устанавливать «правила игры» и участвовать в игре. Обладая монополией на принуждение, оно, мол, по определению не может быть равноправным субъектом рыночных отношений. Отвечая на этот, казалось бы, справедливый упрек, следует подчеркнуть, что в нашей теорети­ческой конструкции государство не какой-то единый орган, а совокупность институтов законодательной и исполнительной власти. Здесь имеет смысл представить наш взгляд на госу­дарственное устройство.

В предисловии к изданию англоязычного перевода книги Кнута Викселля «Исследование по теории финансов» Джеймс Бьюкенен призвал «коллег-экономистов сначала построить какую-либо модель государственного или политического уст­ройства, а уже потом приступить к анализу результатов государственной деятельности» (Нобелевские лауреаты, по экономике. Джеймс Бьюкенен 1997). Следуя данной методологической установке и имея в виду процессы фор­мирования и реализации интересов общества как такового, хотим обратить внимание в связи с этим на «конституцион­ную теорию» Фридриха Хайека. В соответствии с его взгля­дами, традиционное парламентское верховенство должно замещаться тремя представительными органами: «...один – для занятия исключительно конституцией (он будет соби­раться с большими интервалами, лишь, когда потребуются изменения конституции); другой – для постоянного совер­шенствования кодекса справедливости; третий – для теку­щего правления, то есть для распоряжения общественными ресурсами» (Хайек 1990). Нечто подобное видится и нам. Один представительный орган устанавливает «правила игры», другой – вырабатывает приоритеты и иерархию соци­альных установок. Главное, что исполнительный орган должен вести себя исключительно как некоммерческая организация, миссией которой является реализация общественных инте­ресов. И в этом смысле государственные структуры являются субъектами рынка. Что же касается установления «правил игры», то это прерогатива законодательной власти, которая в принципе не может быть субъектом рынка.

Но жизнь, как известно, богаче любой теории. Нередки ситуации, когда законодатель выходит на рынок, а исполни­тельная власть узурпирует функции законодателя. Собственно, сам тезис об ошибочности включения государства в число субъектов рынка возникает лишь в том случае, когда привыч­ное «советское мышление» превращает принцип разделения властей, присущий любому демократическому обществу, в пус­тую абстракцию. В нашей же теоретической конструкции раз­деление властей работающая категория, а не прекраснодушная мечта: рыночный игрок (исполнительная власть) не может устанавливать правила игры, а устанавливающий правила игры (законодатель) не может принимать участие в игре.

Наконец, мы не можем не ответить на участившиеся в последнее время упреки в связи с наличием противоречия между нашим пониманием роли государства в хозяйственной жизни общества и низким качеством государственной актив­ности в современной России. Такое противоречие действи­тельно существует. Но дело здесь не в просчетах теории, а в несостоятельности российского государственного управления, которая, на наш взгляд, является прямым следствием миро­воззренческих ошибок в организации постсоветской модели исполнительной власти. Главная из них – ничем не обоснован­ное сокращение зоны государственной активности.

32

Исторический опыт нашей страны свидетельствует о достаточно парадоксальной, но постоянно воспроизводящей­ся ситуации, когда либерализация государственного управле­ния оборачивается усилением бюрократической власти. Дело в том, что в условиях неразвитости или отсутствия соответс­твующих институтов гражданского общества всякое суже­ние области легитимной активности государства приводит к расширению «серой зоны» активности чиновников. Поэтому доминантой любой реформы государственного управления в России должно было бы быть не доктринерское сокращение государственного присутствия, а урезание самопровозглашен­ных полномочий бюрократии. К сожалению, мы наблюдаем обратное: объем незаконных полномочий бюрократии постоянно возрастает, что собственно и отражает низкое качество государственного управления.

Отвечая на все эти упреки, мы не можем избавиться от ощущения, что многие из них связаны с отсутствием ясных теоретических представлений о соотношении частной иници­ативы и государственной активности.

…мы считаем, что в теоретической модели государство непременно нужно персонифицировать и рассматривать в качестве автономного субъекта рынка, преследующего свои, специфические инте­ресы. В этом отношении отрицательный результат Эрроу, как это ни раз бывало и в других науках, помогает осознать ограниченность привычной аксиоматики. Если при заданных условиях невозможно добиться корректного «социального выбора», то отказываться нужно не от идеи рациональности в поведении государства, а от необоснованно узких исходных допущений. Мы имеем в виду все то же условие сводимости общественных потребностей к предпочтениям индивидуу­мов, которое представляется нам излишне жестким и недо­статочно адекватным реальной действительности.

В данном контексте двойной смысл приобретает сама теорема Эрроу. Во-первых, мы можем проинтерпретировать ее как доказательство существования интересов общества, не сводимых к какой-либо функции индивидуальных потреб­ностей. Поэтому, допуская рациональность поведения госу­дарства, в общем случае надо исходить из наличия его автономных интересов, прямо не связанных с предпочтениями других субъектов рынка. Во-вторых, данное предположение никак не меняет ни содержание теоремы Эрроу, ни ее дока­зательство. При тех же трех участниках с двумя альтернати­вами предпочтений, идентифицировав государство в качестве одного из них, можно получить прежний результат и пока­зать невозможность корректного согласования интересов всех субъектов рынка.

Таким образом, речь здесь идет о невозможности найти решение, которое полностью бы соответствовало интересам индивидуумов и государства в целом. Вторая версия теоремы Эрроу ясно указывает на тот факт, что конфликт интересов субъектов рынка (включая государство) может быть успешно разрешен лишь в результате построения некоторого компро­мисса, когда все участники (включая государство) могут максимизировать свои функции полезности только в определен­ных пределах, соответствующих известной схеме Парето.

В этой связи достаточно уязвимым оказывается пред­ставление, согласно которому рациональное поведение опре­деляется исключительно индивидуальной полезностью. С нашей точки зрения, необходима иная теоретическая конс­трукция, учитывающая присутствие на рынке одновременно всей совокупности его социализированных субъектов. С более общих позиций

33

надо взглянуть и на результаты их деятель­ности, обратив внимание на способность благ удовлетворять потребности не только отдельных людей, но и потребности социальных групп и общества как такового. Иначе говоря, мы вправе предположить существование и таких автоном­ных потребностей общества, которые никак не проявляют­ся в потребностях индивидуумов. Всякая же абсолютизация гипотезы сводимости не приближает, а, наоборот, отдаляет неоклассическую модель от реальной экономической дейс­твительности.

Поэтому там, где потребности общества можно было свести к индивидуальным предпочтениям, где спрос на това­ры и услуги полностью в них «растворялся», рынок, действи­тельно, оказывался в состоянии ответить на все вопросы» (Самуэлъсон П. Экономика. Т.1,2. М., 1992). Столкнувшись же с несводимы­ми общественными потребностями, «невидимая рука», как известно, стала давать многочисленные сбои. «Мы пришли к заключению, – пишет М.Блауг, – что «общественность» определенных благ жестко ограничивает «теорему невиди­мой руки» таким способом, о котором и не подозревал Адам Смит» (Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. М., 1994). Здесь Блауг, вообще говоря, кон­статировал лишь то, что экономической теории и так хорошо известно: невидимая рука «не дотягивается» до многих облас­тей экономического пространства. Ограничивающая ее «дви­жение» аксиоматика обусловливает известные нарушения рыночного равновесия. Реакцией на осознание данного теоретического факта, как уже отмечалось, стало сужение самого рыночного пространства.

Между тем указанные ограничения, на наш взгляд, можно преодолеть, если включить государство (носителя несводи­мых общественных потребностей) в число субъектов рынка, переформулировав соответствующим образом и «теорему невидимой руки». Мы исходим из того, что в обобщенной модели конкурентного рынка, где одновременно действуют индивидуальные субъекты с присущими им потребностями и государство с его несводимыми интересами, и каждый из них стремится к максимизации собственной функции полезности, механизм саморегулирования может обеспечивать эффектив­ное рыночное равновесие без каких-либо принципиальных исключений.

Справедливым тогда кажется и следующее общее утверж­дение – включение государства в число субъектов конкурент­ного рынка, где оно наряду с другими его участниками стремится к максимизации собственной функции полезности, устраняет препятствия для работы «невидимой руки».»

Гринберг Р.С., Рубинштейн А.Я.

Основания смешанной экономики. Экономическая социодинамика.

– М. Институт экономики РАН. 2008

34