Перекличка поэтов

И.С.Бах. Гавот из сюиты №3.

Иннокентий Анненский:

На белом небе все тусклей

Златится горная лампада.

И в доцветании аллей

Дрожат зигзаги листопада.

Кружатся нежные листы

И не хотят коснуться праха.

О, неужели это ты,

Все то же наше чувство страха?

Иль над обманом бытия

Творца веленье не звучало, -

И нет конца и нет начала

Тебе, тоскующее Я?

Николай Гумилев:

Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд.

И руки особенно тонки, колени обняв,

Послушай: далеко, далеко, на озере Чад

Изысканный бродит жираф.

Ему грациозная стройность и нега дана,

И шкуру его украшает волшебный узор,

С которым равняться осмелится только луна,

Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Вдали он подобен цветным парусам корабля,

И бег его плавен, как радостный птичий полет.

Я знаю, что много чудесного видит земля,

Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Я знаю веселые сказки таинственных стран

Про черную деву, про страсть молодого вождя,

Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,

Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.

И как я тебе расскажу про тропический сад,

Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…

Ты плачешь? Послушай…далеко, на озере Чад,

Изысканный бродит жираф.

Моцарт. Концерт №21.

Александр Кондратьев:

Серебряной звездой стремлюсь я в темноте,

Ни ветра не боясь, ни зноя, ни мороза,

Сквозь волны хаоса, куда всевластно греза

Мой дух влечет, где блещет на кресте

В сиянье пурпурном мистическая роза…

Сергей Городецкий: «У акмеистов роза снова стала хороша сама по себе, своими лепестками, запахом и цветом, а не своими мыслимыми подобиями с мистической любовью или чем-нибудь еще».

Продолжение звучания концерта №21 Моцарта. Постепенно музыка стихает, словно тает.

Федор Сологуб:

Я – бог таинственного мира,

Весь мир в одних моих мечтах.

Не сотворю себе кумира

Ни на земле, ни в небесах.

Моей божественной природы

Я не открою никому.

Тружусь, как раб, а для свободы

Зову я ночь, покой и тьму.

Анна Ахматова:

Мне ни к чему одические рати

И прелесть элегических затей,

По мне, в стихах все быть должно некстати,

Не так, как у людей.

Когда б вы знали, из какого сора

Растут стихи, не ведая стыда,

Как желтый одуванчик у забора,

Как лопухи и лебеда.

Сердитый окрик, дегтя запах свежий,

Таинственная плесень на стене…

И стих уже звучит, задорен, нежен,

На радость вам и мне.

Владимир Маяковский:

Бросьте!

Забудьте!

Плюньте

и на рифмы, и на арии,

и на розовый куст,

и на прочие мелехлюндии

из арсенала искусств.

Кому это интересно,

что – «Ах, вот бедненький!

как он любил

и каким он был несчастным» ?

Мастера,

а не длинноволосые проповедники

нужны сейчас нам!

Владимир Соловьев:

Милый друг, иль ты не видишь,

Что все видимое нами –

Только отблеск, только тени

От незримого очами?

Милый друг, иль ты не слышишь,

Что житейский шум трескучий –

Только отклик искаженный

Торжествующих созвучий?

Милый друг, иль ты не чуешь,

Что одно на целом свете –

Только то, что сердце к сердцу

Говорит в немом привете?

Продолжение звучания концерта №21 Моцарта.

Анна Ахматова:

Так беспомощно грудь холодела,

Но шаги мои были легки.

Я на правую руку надела

Перчатку с левой руки.

Показалось, что много ступеней,

А я знала – их только три!

Между кленов шепот осенний

Попросил: «Со мной умри!

Я обманут моей унылой,

Переменчивой, злой судьбой».

Я ответила: «Милый, милый!

И я тоже. Умру с тобой…»

Это песня последней встречи.

Я взглянула на темный дом.

Только в спальне горели свечи

Равнодушно-желтым огнем.

Ж.Массне. «Размышления» из оперы «Таис» (музыка постепенно стихает и переходит в фон звучания следующего стихотворения»).

Иннокентий Анненский:

Среди миров, в мерцании светил

Одной Звезды я повторяю имя…

Не потому, чтоб я Ее любил,

А потому, что я томлюсь с другими.

И если мне сомненье тяжело,

Я у Нее одной молю ответа,

Не потому, что от Нее светло,

А потому, что с Ней не надо света.

Владимир Маяковский:

Послушайте!

Ведь, если звезды зажигают –

Значит – это кому-нибудь нужно?

Значит – кто-то хочет, чтоб они были?

Значит – кто-то называет эти плевочки жемчужинами?

И, надрываясь,

В метелях полуденной пыли,

Врывается к богу,

Боится, что опоздал,

Плачет,

Целует ему жилистую руку,

Просит –

Чтоб обязательно была звезда! –

Клянется –

Не перенесет эту беззвездную муку!

А после

Ходит тревожный,

Но спокойный наружно.

Говорит кому-то:

«Ведь теперь тебе ничего?

Не страшно?

Да?!»

Послушайте!

Ведь, если звезды

Зажигают –

Значит – это кому-нибудь нужно?

Значит – это необходимо,

Чтобы каждый вечер

Над крышами

Загоралась хоть одна звезда!

Григ. Сюита №1. Утро.

Ведущий: Семнадцатый год повернул по-новому и историю страны, и историю искусства. «Серебряный век» кончился, когда прозвучал в двадцать первом выстрел в Гумилева, и в том же году умер Блок. «Серебряный век» эмигрировал – в Берлин, Париж, Рим, Харбин… Голоса «серебряного века» продолжали звучать в искусстве русского зарубежья, но это были уже голоса трагедии…

Альбинони. Адажио.