Литературно-музыкальная композиция «Яркость и трагедия серебряного века»

Вступление

С.Прокофьев. «Монтекки и Капулетти» из второй оркестровой сюиты «Ромео и Джульетта».

Ведущие:

Максимилиан Волошин

Уж занавес дрожит перед началом драмы.

Уж кто-то в темноте, всезрячий, как сова,

Чертит круги, и строит пентаграммы,

И шепчет вещие заклятья и слова.

Мирра Лохвицкая

Во тьме кружится шар земной,

Залитый кровью и слезами,

Повитый смертной пеленой

И неразгаданными снами.

Пусть в вечность ввергнется тоска

Пред солнцем правды всемогущей.

За нами – средние века,

Пред нами - свет зари грядущей.

Мне кажется, в стихотворениях, которые сейчас прозвучали, отразилось предчувствие наступающей эпохи. Россия в начале века вступила в совершенно иную полосу развития: старое исчезло – новое еще не пришло. Ужасная эпоха! Замечательное время! Интеллигенция, остро чувствующая, глубоко думающая, уже ощущала холодное дыхание войн: сначала русско-японская, затем первая мировая. Это не только огромные человеческие потери, кровь и ужас, это и оскорбленное чувство национального достоинства. Вечные русские вопросы: кто виноват? Что делать? Начало века – время рубежа, перелома, взрыва…

• Это было не просто начало года и даже не только начало века – это начало новой эпохи, способной перевернуть мир. Войны и революции ворвались в сами души людей, отозвались в них то тревогой, то радостью, то смятением, то надеждой. Взлет – и обрыв, надежда – и отчаяние, яркость – и трагедия…

• Давайте попытаемся приоткрыть завесу времени и ощутить саму атмосферу того краткого периода, который назван «серебряным веком».

Бах. Прелюдия до мажор.

Часть первая. Кафе «Бродячая собака»: яркость «серебряного века».

Мандельштам: (входит с горящей свечой, зажигает остальные свечи): «Бродячая собака» была открыта три раза в неделю: понедельник, среду и субботу. Собирались поздно, после двенадцати часов. В одиннадцати – официальному часу открытия – съезжались одни «фармацевты», так на жаргоне «Собаки» назывались все случайные посетители. Они платили за вход два рубля, пили шампанское и всему удивлялись.

(входят Судейкина и Хлебников).

Судейкина: Чтобы попасть в «Собаку», надо было разбудить сонного дворника, пройти два засыпанных снегом двора, в третьем завернуть налево, спуститься вниз ступеней десять и толкнуть обитую клеенкой дверь. Тотчас же вас ошеломляли музыка, пестрота стен, шум вентилятора.

Хлебников: Вешальщик, заваленный шубами, отказывался их больше брать: «Нету местов». Дежурный член правления «Общества интимного театра», как официально называлась «Собака», хватал вас за рукав: три рубля и две письменных рекомендации – если вы «фармацевт», полтинник – со своих. Наконец все рогатки пройдены!

(входят Ахматова и Гумилев).

Гумилев: Комнат в «Бродячей собаке» всего три: буфетная и две залы – одна побольше, другая совсем крохотная. Это был обыкновенный подвал. В главной зале, вместо люстры, висел выкрашенный сусальным золотом обруч. Ярко горит огромный кирпичный камин.

Ахматова:

Да, я любила их – те сборища ночные,

На маленьком столе стаканы ледяные,

Над черным кофием пахучий, тонкий пар,

Камина красного тяжелый, зимний жар,

Веселость едкую литературной шутки

И друга первый взгляд, беспомощный и жуткий.

(входят Маяковский, Бальмонт, Кузмин, Пронин).

Пронин: Директор «Собаки» - Борис Пронин, человек, кторый, вероятно, никогда не спал по ночам, заключает гостя в объятия.

• Ба, кого я вижу! Сколько лет, сколько зим! Где ты пропадал? Иди, наши уже все там!

Бальмонт: Кого это ты обнимал и хлопал по плечу?

Пронин: А черт его знает!

Бетховен. Вторая часть «Лунной сонаты» (фрагмент).

Гумилев: Борис, не пускай сюда «фармацевтов»!

Маяковский: Цветисты, речисты, сидят футуристы! Мандельштам: Я не могу говорить, когда там молчит Хлебников!

Пронин:

На дворе второй подвал,

Там приют собачий.

Всякий, кто сюда попал,

Просто пес бродячий.

Но в том гордость, но в том честь,

Чтоб в подвал залезть.

На дворе трещит мороз -

Отогрел в подвале нос.

Бальмонт: Сыграйте что-нибудь, Михаил Александрович!

Кузмин: К вашей обстановке моя музыка не подходит.

Бетховен. Фрагмент второй части «Лунной сонаты».

Ахматова: Анна Ахматова в «Собаке» всегда окружена. К ней то и дело подходили люди, знакомые и малознакомые. Полуласково, полулениво касались ее руки.

Маяковский: Маяковский, держа ее тонкую, худую руку в своей лапище, с насмешливым восхищением проговорил: «Пальчики-то, пальчики-то! Боже ты мой!»

Ахматова: Бывало, что человек, только что ей представленный, тут же объяснялся ей в любви.

Бетховен. Фрагмент второй части «Лунной сонаты».

Пронин: Во втором отделении, после удара в огромный барабан молоточком, в «Бродячей собаке» начиналось чтение стихов.

Бальмонт:

Я – изысканность русской медлительной речи,

Предо мною другие поэты – предтечи,

Я впервые открыл в этой речи уклоны,

Перепевные, гневные, нежные звоны.

Я – внезапный излом,

Я – играющий гром,

Я – прозрачный ручей,

Я – для всех и ничей.

Переплеск многопенный, разорванно-слитный,

Самоцветные камни земли самобытной,

Переклички лесные зеленого мая –

Все пойму, все возьму, у других отнимая.

Вечно юный, как сон,

Сильный тем, что влюблен

И в себя и в других,

Я – изысканный стих.

Гумилев: За каждым стихотворением следовало его обсуждение. Гумилев требовал при этом придаточных предложений, как любил выражаться, то есть не восклицаний, не голословных утверждений, что одно хорошо, а другое плохо, но мотивированных объяснений, почему хорошо, почему плохо. Сам он обычно говорил первым, разбор делал обстоятельный и большей частью безошибочный. У него был исключительный слух к стихам.

Ахматова: Анна Андреевна говорила мало и оживлялась, в сущности, только тогда, когда стихи читал Мандельштам.

Мандельштам:

Невыразимая печаль

Открыла два огромных глаза,

Цветочная проснулась ваза

И выплеснула свой хрусталь.

Вся комната напоена

Истомой – сладкое лекарство!

Такое маленькое царство

Так много поглотило сна.

Немного красного вина,

Немного солнечного мая –

И, тоненький бисквит ломая,

Тончайших пальцев белизна.

Ахматова: Мандельштам, конечно, наш первый поэт.

Маяковский:

Я сразу смазал карту будня,

плеснувши краску из стакана;

я показал на блюде студня

косые скулы океана.

На чешуе жестяной рыбы

прочел я зовы новых губ.

А вы

ноктюрн сыграть

могли бы

на флейте водосточных труб?

Бальмонт: За поэтическим столом идет упражнение в написании шуточных стихов. Все ломали голову, что бы такое изобрести. Бальмонт предлагает наконец: каждый должен сочинить стихотворение, в каждой строчке которого должно быть сочетание слогов «жора».

Гумилев:

Обжора вор арбуз украл

Из сундука тамбурмажора.

Обжора! – закричал капрал. –

Ужо расправа будет скоро.

Кузмин:

Свежо рано утром. Проснулся я наг.

Уж орангутанг завозился в передней.

Бальмонт: Чья «жора» оказывалась лучше – записывают в «собачью книгу». В ней все: стихи, рисунки, жалобы, объяснения в любви, даже рецепты от запоя.

Бетховен. Фрагмент из второй части «Лунной сонаты».

Хлебников: Неуклюжий, длинный «гений наизнанку» Хлебников был влюблен в Ольгу Афанасьевну Глебову-Судейкину, влюблен восторженно и возвышенно-безнадежно.

Судейкина: Ольга Афанасьевна, Олечка, танцовщица и актриса, одна из редчайших русских актрис, умевшая читать стихи, выросла среди поэтов, понимала их, любила и знала их судьбу. Мило относясь к Хлебникову, она иногда приглашала его к чаю, иногда просила его прочесть какие-нибудь свои стихи.

Хлебников:

Годы, люди и народы

Убегают навсегда,

Как текучая вода.

В гибком зеркале природы

Звезды – невод, рыбы – мы,

Боги – призраки у тьмы.

С.Рахманинов. Концерт №2 для фортепиано с оркестром. Фрагмент второй части.

Хлебников: Понемногу «Собака» пустеет. Поэты, конечно, засиживались дольше всех. Гумилев и Ахматова, царскоселы, ждут утреннего поезда, другие сидят за компанию.

Бальмонт: На улицах пусто и темно. Слышен колокольный звон (тихо звучит колокольный звон на протяжении всех остальных реплик). Дворники сгребают выпавший за ночь снег. Проезжают первые трамваи. Без четверти семь.

Мандельштам: После революции все в нашем быту изменилось. Правда, не сразу. Сначала казалось, что политический переворот на частной жизни отразиться не должен, но длились эти иллюзии недолго.

Гумилев: Ахматова и Гумилев развелись, существование «Цеха поэтов» прекратилось, «Бродячая собака» была закрыта. Умер Блок, арестован и расстрелян Гумилев. Времена настали трудные, темные, страшные…

С.Рахманинов. Фрагмент из второй части концерта №2 для фортепиано с оркестром.

Ведущий: Голоса ушедшего…Как часто, открывая томик стихов или книгу воспоминаний, можно услышать эти голоса. Давайте попытаемся прислушаться к ним, таким разным, но в чем-то сущностном схожим, ведь не случайно Николай Гумилев сказал: «Все мы, несмотря на символизм, акмеизм, футуризм, прежде всего русские поэты».