Истинность и научность.
Как только речь заходит о пределах научного знания и его ограничениях, мы вступаем на зыбкую для научного сознания почву. Интересно, что чёткое разграничение сфер было выражено ещё основателями научного метода - но это не очень помогает нам в обыденных спорах. Фактически, сторонниками и любителями тащить научность в неподходящие для этого сферы, обычно осуществляется банальная подмена понятий. Как только заходит речь о какой-либо ненаучной сфере, будь то религия или искусство, сторонник научности немедленно говорит "это ненаучно" и считает вопрос решённым.
Ныне господствует убеждение, что научность или ненаучность чего-то является безусловно важным критерием - как минимум, определяющим иерархию того или иного знания. Другими словами, мы наблюдаем своеобразную атаку физики на метафизику. Онтологические вопросы, не имеющие гносеологической подоплёки, в наше время фактически в полном объёме отступили в поле мистики, оставляя за наукой право на абсолютное толкование и познание реальности. Впрочем, ныне идут и дальше - научному знанию приписывают критерий абсолютной истинности, а тому, что научным не является, приписывается отсутствие истинности как таковой. Безусловно, мы здесь вступаем в зону, больше касающуюся общественных стереотипов и установок, господствующих в сознании среднего человека - а не в зону, подотчётную философии. Но явление приобретает слишком уж угрожающие масштабы.
Говоря об этом, я обращаюсь к тем концепциям, с которых всё и началось - то есть к концепциям позитивизма. Изначальный позитивизм возник как ответ на Юмовские сомнения в возможности эмпирического познания вообще, и на волне нового времени стал основой для дальнейшего развития науки. Основное его положение - очистка науки от метафизики и отрицание самой философии исходя из её ненаучности. Заодно с этим из познания вообще выметаются, как ненужные, вопросы о смыслах. Знание становится утилитарным.
Это хорошо видно, если обратить внимание на концепцию Конта и его три стадии развития человечества - теологическую, метафизическую и позитивистическую. Если на первой стадии человеческий разум занимает Бог, то на последней, являющейся по Конту, апофеозом развития человечества, человек смиряется с релятивизмом своего знания и познаёт исключительно сто процентов верифицируемую, объективную информацию. Нельзя не указать на очевидную связь подобного мышления с общественными изменениями. Возникает вопрос, чего здесь больше - стремления к общественному развитию, или эгалитаризма, требовавшего для всего знания всеобщности. Естественно, что мистика и религия здесь будут отметены априори, так как подразумевают для разных людей разную возможность познания.
Если посмотреть на процесс объективно, то мы увидим здесь как минимум гносеологический пессимизм по отношению к человеку. Любопытно, что всё это подаётся под соусом и пафосом прогрессизма и, якобы, триумфа человеческого разума. Вместо претензии или хотя бы надежды на сопричастность высшим сферам, человечеству уже Спенсером предлагается "прогресс" и "эволюция". Чем же оправдывается подобный скачок? Утилитаризмом и предложением всеобщего процветания и совершенствования под эгидой науки. Фактически, мы здесь имеем дело с определённого рода редукционизмом. Метафизические модели по определению не обещают и не допускают счастье всех при отсутствии деятельной работы каждого - но подобное могут допустить научные картины, конечно, если из человеческого разума в свою очередь будут выкинуты метафизические запросы.
Продолжая логику позитивизма, неопозитивисты продолжили атаку, направленную на установление диктата научного знания, выдвинув тезис о принципиальной неопределяемости невписываемых в научную концепцию вещей. Здесь, конечно, есть своего рода тавтология - научность уже считается, пусть и не декларируется, критерием истинности, и любому явлению требуется дать объяснение, удовлетворяющее критериям объективизма. В случае невозможности, явление объявляется "бессмысленным". Витгенштейн, впрочем, делает оговорку, указывая на то, что "высшее неописуемо", но общий курс идёт именно на полную отмену «высшего». В общем же, декларируется смещение знания от познания сущности, к описанию процессов - на что неопозитивисты особенно напирали. Нельзя не увидеть здесь наследия Канта - если мир подстраивается под разум, то с осознанием ограниченности разума должен неизбежно сжиматься и мир. Сфера истинного - а значит и реального, неизбежно сжимается до узкой области научного. То есть, изначально выступая апологетом «позитивного», всеобщего и объективного знания, вынося за грани науки то, что таковым не является (что можно только приветствовать), позитивизм затем расширяет саму сферу научности до сферы истинности.
Фейерабенд в своей работе «против Метода» особенно подчёркивает это свойство научного мышления:
«Известное нам сегодня научное образование преследует именно эту цель. Оно упрощает “науку”, упрощая ее составные элементы. Сначала определяется область исследования. Она отделяется от остальной истории (физика, например, отделяется от метафизики и теологии), и задается ее собственная “логика”. Полное овладение такой “логикой” оказывается необходимым условием для работы в данной области: она делает действия исследователей более единообразными и вместе с тем стандартизирует большие отрезки исторического процесса. Возникают устойчивые “факты”, которые сохраняются, несмотря на все изменения истории. Существенная часть умения создавать такие факты состоит, по-видимому, в подавлении интуиции, которая может привести к размыванию установленных границ. Например, религия человека, его метафизика или его чувство юмора (естественное чувство юмора, а не вымученная и чаще всего желчная профессиональная ироничность) не должны иметь никакой связи с его научной деятельностью. Его воображение ограниченно, и даже язык не является его собственным. Это в свою очередь находит отражение в природе научных “фактов”, которые воспринимаются как независимые от мнений, веры и основ культуры.» [П. Фейерабенд. Против метода. http://philosophy.ru/library/feyerabend/2/00_sod.html 16.05.2013]