Глава II. Саладин как военный лидер.

Салимбене отмечает, что в последний раз христианское войско одержало победу в 1177 г. (точнее, 25 ноября) в битве при Монжизаре (или Рамле), когда «случилось так, что 7.000 христиан обратили в бегство 32.000 сарацин и победили их, согласно предвещанию Господню»⁶². Правда, автор завышает вдвое численность войска тогда ещё молодого Саладина⁶³. Но тот факт, что численно меньшее христианское войско разбило столь огромную армию противника во второй раз на этом месте (впервые победа здесь была одержана в 1101 г. королём Балдуином II) сделало его одним из славных сражений всего крестоносного движения⁶⁴. Однако сложно сказать о воинственности «коренных» европейских левантийцах. Так, Яков Витрийский в своих записках по восточной истории «Три книги восточной истории (622-1219 гг.)» упоминает о так называемых пулланах, которые были менее воинственны и доблестны, чем их далёкие предки⁶⁵. Более того — со слов Якова пуллане, левантийцы, которые стремились к мирному сосуществованию с «сарацинами», здесь выступают как корыстолюбивые трусы, готовые к вражде друг с другом по любому поводу⁶⁶. К тому моменту Саладин успел захватить Дамаск и сопредельные земли, что привело к окружению латинских королевств: в результате совершенно слабые королевства оказались против всего арабского мира⁶⁷ .Активно шла и военная реформа: так, вместо народных ополчений Саладин принял решение о сборе профессиональной армии, состоящей из тюрок и курдов⁶⁸. Данное решение исходило сугубо из первоначально имеющихся тактических замыслов Саладина, необходимости в манёвренном и небольшом войске.

Вообще большая часть источников наполнена информацией о сильных раздорах в стане Иерусалимского королевства. Так, Салимбене пишет, что дипломатический кризис 1186-87 гг. происходил на фоне противостояния Ги де Лузиньяна и графа Раймунда Триполитанского, опекуна умершего на тот момент малолетнего короля Балдуина V⁶⁹. И судя по всему, положение Лузиньяна было настолько шатким, что он отказался выдавать Рено Штатийона, чтобы не обострять отношений с другой половиной аристократии. Естественно, Саладин как тактик решил воспользоваться раздорами внутри христианского лагеря.

Как уже упоминалось, свою первую победу в начавшейся войне Саладин одержал в битве при Хаттине. Часть исследователей считает, что Саладин планировал захватить лишь часть крепостей в Галилее и совершенно не ожидал, здесь ему придётся сразиться со всей армией королевства⁷⁰. Более того — он не имел заранее разработанных планов⁷¹

Хотя с этим ещё можно поспорить. Так, Бернард Казначей пишет, что султан заранее предложил несколько тактических ходов: совершение локальных вылазок, чтобы обескровить силы крестоносцев; тактика «выжженной земли»; окружение огромных масс противника с дальнейшей «осадой», что окончательно обессилить воинов⁷². Тактика была весьма успешной: многие крестоносцы «начали бросать оружие и сдаваться арабам вследствие мук жажды»⁷³.

К категории воина стоит отнести и то великодушие, которое проявилось в событиях с осадой Иерусалима или в ситуации с жителями осаждённого Крака⁷⁴. Не менее интересную историю упоминает Бернард Казначей⁷⁵. В 1191 г. после взятия Акры Саладин сумел прорваться к Яффе, поэтому Ричард принял решение идти со своим войском на галерах, а французов отправить по суше. Вовремя прибыв, он высадился пешим, о чём доложили султану. Однако вместо того, чтобы атаковать только что прибывшего противника, он отправил вестового вместе с конём, ведь такому могучему рыцарю как Ричард не подобает быть пешим воином⁷⁶. Здесь проявились, с одной стороны, дипломатическое чутьё, подсказывавшее пагубность силового решения проблемы и требовавшее укрепление своего положения мирными средствами, а с другой — настоящее уважение к достойному противнику. В то же время это был настоящий игрок, азартный и требующий побед от своего войска: так, Салимбене упоминает, что после неудачной осады Тира в 1187-88 гг. султан приказал отрезал хвост своего коня как напоминание о поражении и требование захватить крепость⁷⁷.

Но на фоне политических распрей между англичанами и французами и из-за возможности взятия Иерусалима, и из-за то, кто из ставленников той или иной страны (Лузиньяна поддерживали англичане, маркиза Монферрата — французы) станет королём Иерусалимским⁷⁸, арабы выглядели единым монолитом, между которым не существовали распри. А Ричард, прославившийся на Востоке своей жестокостью, остался мудрым и отважным воином не только благодаря балладам Амбруаза из Эвре, но своему противостоянию с Саладином, ведь он единственный остановил (уже потрёпанную в боях) армию Саладина⁷⁹. В конце концов, разве мог жестокий правитель, как Ричард, сражаться столь успешно с таким благородным противником, как Саладин? На этой основе сформировался миф о таком же «благородном» Ричарде и его дружбе с султаном.

Более того — если сравнивать Саладина с идеалами воинского служения, то он по праву достоин титула «военного святого», который возникает в Европе в IX в⁸⁰ По сути, султан стал воплощением идеала европейского рыцаря, утраченный к середине XII в.: «Соединение особого образа жизни и профессионализма с этической миссией, волей и дисциплиной в следовании нравственной норме, социальной программой превращало воина в средневекового рыцаря. Союз отваги и мудрости, физической силы и культа справедливости»⁸¹

Однако хочется напомнить, что активным инструментом Саладина стало религиозное воодушевление арабов. Более того, султан, его успешные действия стали воплощением того стихийного «джихада», о котором мечтали мусульмане, оправившись от поражений первых двух крестовых походов. Не случайно, что Саладин одним из первых не только объявил «джихад», но и разослал этот призыв крупным мусульманским правителям Ближнего Востока и Северной Африки в надежде на сплочение⁸².