§3. Культура и государственность в России. Противоречивость и парадоксальность русской культуры.

На протяжении долгих лет Россия была величайшей империей в истории человечества, империей беспрецедентной по своим размерам и культурному разнообразию. Как случилось, что Россия приняла столь грандиозные обеты, и как воздействовали они на русский народ, ставший номинальным хранителем устоев империи?

Большинство ответов надо искать просто в географии страны. Огромные открытые пространства севера Евразии стали судьбой России. Они были и благословением её, и проклятием, источником безграничных возможностей и смертельной угрозы. Они позволили монголам в XIII веке вторгнуться и разорить Русь – и вместе с тем дали ей возможность спустя века сбросить иго и небывало укрепить собственные владения с богатейшими ресурсами. Начиная с XVI века Россия непрестанно расширяла свои владения, лишь периодически сталкиваясь с сопротивлением других держав, оказавшихся достаточно сильными и для того, чтобы противостоять её агрессии, и для того, чтобы обеспечить безопасность и надёжность границ. А прочные границы были самой насущной потребностью страны. Поскольку природа не создала их для России, последняя вынуждена была создавать их для себя сама. Делала она это, сочетая военный и дипломатический натиск.

Россия, занимающая среднее (в географическом отношении) положение между Европой и Азией, образует особый культурный (духовный) «континент», отличающийся и от Европы, и от Азии и является, в определённом смысле, посредницей между цивилизациями Востока и Запада, осуществляющей синтез европейской и восточной культур.

Европа – с безопасного расстояния – могла веками наслаждаться чудесами таинственной восточной культуры: её литературой, философией, экзотическими ароматами и пряностями, в то время как Россия в течение всей своей истории непосредственно граничила с миром Восточной культуры, испытывая столетиями энергию и напор этого соседства (взаимоотношения с Византией; мощное «степное» влияние с XII по XV вв.; Кавказские войны). Русские земли неоднократно завоёвывались и опустошались восточными ордами.

В свою очередь, Западный мир (Ливонский рыцарский орден в XII веке; Польша в XVII, Франция в XIX и Германия в XX столетиях) пытался завоевать Россию. Много раз Россия защищала Восток от Запада и Запад от Востока, служа мощной преградой. Проблема «срединного» положения России неоднократно вызывала к жизни оживлённую полемику относительно её места среди культурных народов.

Восток и Запад встретились не только на широких просторах России, но также в самом русском национальном характере. Замечательный русский писатель и философ Н.А. Бердяев заметил в своей книге «Русская идея», что «в России сталкиваются и приходят во взаимодействие два потока мировой истории – Восток и Запад. Русский народ есть не чисто европейский и не чисто азиатский народ. Россия есть целая часть света, огромный Восток – Запад, она объединяет два мира. И всегда в русской душе боролись два начала: восточное и западное. Два противоположных начала легли в основу формации русской души: природная, языческая дионисическая стихия и аскетически-монашеское православие. Можно открыть противоположные свойства в русском народе: деспотизм, гипертрофия государства и анархизм, вольность; жестокость, склонность к насилию и доброта, человечность, мягкость; обрядоверие и искание правды; индивидуализм, обострённое сознание личности и безличный коллективизм; национализм, самохвальство и универсализм, всечеловечность; <…> искание Бога и воинствующие безбожие; смирение и наглость; рабство и бунт»¹.

Специфической чертой русского национального характера стала его тесная связь с геополитическими условиями России. По словам Бердяева: «Есть соответствие между необъятностью, безгранностью, бесконечностью русской земли и русской души, между географией физической и географией душевной».²

Многие авторы связывали характер русского народа с безграничными пространствами России и с особенностями её климата. Так, русский историк В.О. Ключевский пишет следующее: «В Европе нет народа, менее избалованного и притязательного, приученного меньше ждать от природы и судьбы, и более выносливого <…> природа часто смеётся над самыми осторожными расчётами великоросса; своенравие климата и почвы обманывает самые скромные его ожидания, и, привыкнув к этим обманам, расчётливый великоросс любит подчас, очертя голову, выбрать самое, что ни на есть безнадёжное и нерасчётливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великорусский авось. В одном уверен великоросс – что надобно дорожить ясным летним рабочим днём, что природа отпускает ему мало удобного времени для земледельческого труда и что короткое великорусское лето умеет укорачиваться нежданным безвременным ненастьем. Это заставляет великорусского крестьянина спешить, усиленно работать, чтобы сделать много в короткое время и впору убрать с поля, а затем оставаться без дела осень и зиму. Так великоросс приучался к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкал работать скоро и лихорадочно, а потом отдыхать в продолжение вынужденного осеннего и зимнего безделья. Ни один народ в Европе не способен к такому напряжению труда на короткое время, какое может развить великоросс; но и нигде в Европе, кажется, не найдём такой непривычки к ровному, умеренному и размеренному, постоянному труду, как в той же Великороссии».¹

Наряду со способностью к величайшему напряжению всех сил характерной чертой русского национального характера является лень и пассивность, которые встречались в России во все времена и во всех социальных группах.

По мнению Ярославцевой И.П. «…русские геополитические условия повлияли на сам ход русской истории. «Прерывистость» чрезвычайно характерна для неё. Можно выделить уже шесть периодов в русской истории, когда создавались совершенно разные образы России: сначала была Русь Киевская, потом Русь удельная, затем Московское царство, позднее – Русь Петра Великого, потом Советский Союз, и, наконец, в настоящее время – новая Россия. Причём создание нового образа страны каждый раз сопровождалось переносом столицы в новое место. Возможно возникновение ещё неведомой новой России в будущем. Такое огромное пространство, которым располагает Россия, делает возможным перемещать столицу с места на место и начинать историю заново каждый раз, как с чистого листа. Правда, при этом многие коренные проблемы русской жизни остаются нерешёнными: место интенсивного развития, столь свойственного Западной Европе, в России занимает развитие экстенсивное, когда на новом месте и в новое время воспроизводятся те же проблемы».²

Другой вопрос, тесно связанный с географическим фактором, - это проблема «культурного отставания» России в средние века. В самом деле, к началу XVIII века в России действительно не было светской литературы, архитектуры, музыки, философии и науки. Европа к этому времени уже создала огромный массив научного и философского знания; имела необъятный опыт во всех областях культуры, сменила несколько научных и религиозных картин мира, успела построить на началах рационализма не только науку, но и само государственное устройство. Молодой Пётр Великий по возвращении в Россию после своего путешествия по Европе был поражён различием в строе их жизни.

Полагаем, географическое положение между Европой и Азией, миром модернизации и миром традиционности определило самобытность России.

Исследуя проблемы становления культуры, Ярославцева поясняет учение о «пограничных науках», возникающее на периферии стабильных, крупных цивилизаций, в зонах, где они переходят свои границы, выступая во взаимодействии с иными цивилизациями (культурами). Русская культура как раз и может быть рассмотрена как зона такого «перехода». Для неё, как для «пограничного» образования, характерны:

1) внутреннее напряжение и противоречие как постоянный конститутивный фактор, определяющий природу культурообразующих механизмов и их функционирование;

2) циклические «разрывы» процесса формирования;

3) неспособность к саморазвитию, сосуществование в структуре культуры феноменов, принадлежащих различной исторической хронологии – от архаики до современности, постоянная активизация архаических феноменов;

4) экстенсивный характер, неспособность к динамическому развитию, болезненность любой модернизации.¹

Пограничные культуры, таким образом, «блуждают» в поисках идентичности, всегда размещённой в зоне неопределённого и утопического будущего. Настоящее всегда характеризуется неопределённостью, фрагментивностью, расколом противоборствующим традиционным и «современным» началами. Воля и мышление в России не дисциплинированы, не «отлиты» в определённые формы.

Вышеизложенное позволяет сделать следующие выводы:

1. Россия – это особый мир. Её история – это история развития уникальной мировой культуры, отличающейся от культур Запада и Востока.

2. Российская культура имеет гетерогенный характер, соединяя в себе европейское личностное и азиатское общинное начала.

3. Культура России образуется как неорганичное (неоднородное) явление и движется к органичности через длительную эволюцию.

4. История России – это прежде всего постоянная культурная трансформация. Субстанциональным воплощением неорганичности российской культуры является государство. Многие века государство в России было важнейшим фактором этногенеза. Именно поэтому вопрос о судьбе государственности всегда был принципиальным для общества.

5. Неорганичность российской культуры проявляла себя во времени как неравномерность исторического развития.

Полагаем, в истории России можно выделить пять эпох, олицетворяющих собой различные типы культуры: древнекиевский период, время удельных княжеств, Московское царство, Российскую империю и Советскую Россию. Строго говоря, Российской истории принадлежат только три последних. Древняя Русь и феодальные княжества под монголо-татарским господством – это только предыстория России, когда закладывались предпосылки её культуры. Собственно, российская история как история развития особой цивилизации начинается с возникновением Московского государства.

На первый взгляд, Московское царство по форме государственного устройства совпадало с азиатской монархией. Всё и вся были крепостными, обязанными нести службу или отправлять работу до смерти и наследственно подчинялись закону общины. Само государство, как казалось, было лишь моментом в её вечном и неизменном движении. Нигде индивидуальность не имела простора, и личность не проявляла себя. Государственная власть ничем не выказывала того, что на неё возложена какая-то особая миссия, не обнаруживала своей главной функции – генератора общественного развития.

Петровская империя, признанная самой неорганичной эпохой во всей российской истории, обычно противопоставляется Московскому царству как времени единства культуры и народного бытия. Такое противопоставление, на наш взгляд, некорректно. В культурном отношении Московское царство было равно неорганичным как и наследовавшая его империя, но в скрытой (латентной) форме. Петровская эпоха не породила неорганичность, а лишь актуализировала, сделала явным то, что было заложено с самого начала формирования российского государства.

Индивидуальное начало незримо присутствует в российской истории испокон веков. Было готово к выполнению своей особой миссии и государство. Об этом можно судить лишь по косвенным признакам: хотя бы по тому, как развивалось казачество, и как активно велась борьба с местничеством в государственной жизни.

Внутри традиционного уклада и часто вопреки ему рождалась личность, которой было тесно в общине с её неподвижными устоями.

Она не хотела покорно нести вместе со всеми тяготы коллективного «государственного рабства» и рвалась на простор. Широкое распространение по землям России казачества – свидетельство медленного назревания кризиса в самой общине: индивидуальное личностное начало входило в конфликт коллективным общинным.

Всю государственную жизнь той эпохи пронизывает борьба царской власти с обычаями местничества, предполагавшими распределение должностей по знатности родов. Ее цель была двоякой. С одной стороны, забота о повышении эффективности государственного управления вынуждала государя стараться производить назначения с учетом прежде всего личных качеств кандидата, его способностей верно служить и выполнять установки, с другой - сопротивляясь местничеству, царь боролся за собственную эмансипацию от патриархального мира, за право властвовать по своему разумению и воле, а не соответственно традициям. Эти новые управленческие идеи московских государей указывает на достаточную распространенность элементов личностной индивидуальной культуры, ибо сама задача не может появиться раньше, чем созрели условия для ее решения.

Значит, в общественной и государственной жизни Московского царства постепенно определялось противостояние двух начал, составляющих основу российской культуры. Рано или поздно должен был наступить момент, когда оно открыто проявит себя. Это случилось в XVII в.: власть в России вплотную подошла к необходимости осуществления глубоких реформ.

Московское царство впало в глубокий кризис. Со всей очевидностью обнаружилась его слабость по отношению к западным соседям. Их превосходство состояло не в грубой силе, а прежде всего в знании, искусстве, организованности, технике, т.е. во всем том, что может быть получено лишь благодаря использованию личной энергии индивида, достигшего относительно высокой степени развития. Здесь нельзя было победить средствами, какими боролись раньше против нашествия с Востока. Потому Россия, не так давно одержавшая верх над Азией, терпит сокрушительное поражение от Европы. Для сопротивления Западу Московии нужна была культурная революция, которая помогла бы ей самой овладеть европейскими знаниями и техникой.

Внутри России сотни тысяч людей бросали насиженные места, порывали с общиной и уходили на окраины в казаки. Государственное управление деградировало. Традиционные властные институты не действовали в новых условиях. Кризис охватил православие. Сохранялась лишь внешняя религиозность, о чем свидетельствовали резкое падение нравов, повсеместные распространения пьянства и варварства.

В таких условиях стало заметной активная созидательная роль российского государства. Дело даже не в реформах, затевавшихся властью, важнее другое - государство, содействуя развитию личностного начала, приступило к последовательному «насаждению» новой культуры. Расслоение общества по «культурным типам» становилось, наконец, зримым. Появилось все больше самостоятельно мыслящих людей, подвергавших сомнению непоколебимость старинных устоев. Особенно отличалась здесь, конечно, столица.

«Мысль была возбужденна религиозными вопросами, люди с возбужденною мыслью просиживали в Москве ночи с учёными киевскими монахами; другие стремились в Киев, в тамошние школы, к тамошним учёным, и, возвратясь в Москву, спорили со своими отцами духовными, доказывая им, что они не так понимают дело… Богословские споры овладевают вниманием общества, в домах и на улицах мужчины и женщины спорят о времени пресуществления, упрекают друг друга в еретичестве».¹

Но в провинции всё оставалось по-прежнему. Суеверия деревенской жизни господствовали на огромных просторах. И у этой массы были свои пастыри, истово ненавидящие всякую самостоятельную мысль, всякое не освящённое древней традицией слово.

Всё дальше расходились между собой русские люди. Отчётливее обозначалась пропасть между двумя «культурными типами», выраставшими на российской почве. Всё меньше общего оставалось между двумя частями одного народа. В подобных обстоятельствах не могла не возрасти роль государства как всеохватывающей силы, способной соединить эти культурные «классы» в единое целое. Однако, государство оказалось поставлено в условия, когда само было вынуждено нарушать статус-кво в обществе, ускоряя тем самым процесс культурного расслоения. Власть постоянно решала дилеммы. К примеру такие, государи предпринимали титанические усилия, чтобы заполучить практические знания европейцев, исключив при этом возможность их духовного влияния на русских людей, которое создавало угрозу для православия - главной, а иногда единственной державной опоры. Борис Годунов отправил молодых людей учится в Европу вместо вызова наставников в Россию. Но почти никто (а по свидетельству историков, вообще ни один) из посланных за знаниями не вернулся на родину. Тогда в XVII в. в Московию пригласили киевских и греческих монахов, знавших европейские науки, но всё-таки православных. Этот приём, в прочем, не смог предотвратить рассеивание новых идей в российском обществе.

В конце концов власть была принуждена сделать выбор между такими уже вполне европейскими личностями, как, например, Матвеев или Ордин-Нащекин, ревнителями старины. Повод не заставил себя ждать. Разгорелся спор в связи с начатой по инициативе верхов работой по исправлению церковных книг. В нем власть поддержала молодых, преимущественно малороссийских богословов. Но пошел вопль от старых исправителей книг, оскорбленных обвинениями в их искажении. Пришли люди, провозгласившие наступление «последних времен» и надобность «стать и помереть за веру». Возникло массовое движение. Явился раскол.¹

Следует заметить, в петровскую эпоху в развитии сознания был сделан важный шаг, связанный с новым пониманием человеческой личности и ее места в обществе. В человеке перестали видеть только источник греховности (как об этом постоянно твердила церковь), его начали воспринимать как активно действующую личность, ценность которой определялась, прежде всего, приносимой Отечеству пользой. Не богатство и знатность предков, а ум, храбрость, личные качества помогали теперь человеку занять достойное место в обществе.

Однако эти новые веяния и взгляды, новые идеалы человека – гражданина и патриота – формировались в обществе, где продолжало существовать и даже усиливаться крепостное право, лишавшее основную массу населения – крестьянство – элементарных человеческих прав. В целом, петровская эпоха представляет важную веху в развитии общественного сознания, связанную с ликвидацией монополии церкви в духовной жизни, развитием светского знания, рационалистических и научных идей, формированием концепции абсолютизма как оптимальной формы политической власти в России, появлением новых идейно-художественных тенденций. При Петре I произошел радикальный разрыв государства со своим прошлым.

К тому времени стало очевидным, что быть империей Россия может, лишь обеспечив безопасность своих западных границ с соседями, обладавшими более высоким уровнем промышленного развития. Для России это означало необходимость стать в полном смысле слова европейской державой.

Кроме прочих своих нововведений, Петр постарался внедрить новое отношение к государству, его роли к задачам, стоявшим перед теми, кто этому государству служит. Целью государства он считал мобилизацию максимальных возможностей своих, страны и населения.

В новых условиях лишь европейская образованность и профессиональная компетентность становились для знати гарантией преуспевания. По мере того как знать вбирала в себя петровские реформы, становилось возможным говорить о появлении подлинного «имперского» чувства национальной идентичности, но пока лишь в этом высшем классе общества. Но обратимся к тем, кто остался за рамками послепетровской культуры, т.е. к большинству населения. Здесь различия даже чисто внешне будут символическими: крестьянам и духовенству, равно как городским низам и купечеству, не приближённому ко двору, не предписывалось носить европейскую одежду и перенимать европейские обычаи. Вся система церковного образования с XVII в. существенно не изменялась, а в появившихся университетах даже не было теологических факультетов. Следовательно, крестьянство, духовенство, простые горожане и большая часть купечества имели совершенно иное образование (если, конечно, вообще имели его), носили другую одежду, по-другому жили, верили и соблюдали свои собственные традиции.

Поэтому, столь естественным, можно считать противодействие петровским преобразованиям. Все самые непопулярные его действия - от преследований старообрядцев до переписи населения и введения подушной подати – заработали Петру безбожную славу Антихриста, противопоставившего себя не только людскому, но и Божьему закону.

Со временем эти настроения вылились в пугачёвское восстание. Не отрицая самодержавия как такового, Пугачёв и его сторонники отразили подлинное и глубокое неприятие народом западнического, светского, безличностного государства, с его европеизированной знатью и новой национальной символикой.

Так на протяжении столетий российское государство разрабатывало новую политику и вводило новые институты, которые должны были отвечать потребностям империи, однако, под влиянием сложной природы этнической культуры превращались в нечто иное, непредсказуемое и в дальней перспективе роковое для судеб самого государства.