36. Проблема раціонального та ірраціонального в філософії XIX ст.

История философии не может быть истолкована как линейный процесс. Скорее, она имеет циклический характер. Исчерпание внутренних возможностей той или иной традиции приводит к тому, что новые поколения мыслителей считают своим долгом разбить старые скрижали и отыскать альтернативные пути философского творчества. Эти пути тоже рано или поздно заведут в тупик, но поначалу новые идейные направления привлекают жизненностью своих установок.

Подобный слом философских парадигм и зарождение новых традиций произошли в немецкой философии середины XIX в. Главным объектом критики оказалась гегелевская система. Сама природа гегелевской философии, казалось, исключала возможность ее постепенного реформирования. Ведь одной из особенностей системы, созданной Гегелем, является ее всеохватный характер. Он не оставил без внимания ни одной важной философской проблемы и доказывал, что все части его учения необходимо связаны друг с другом.

Такую систему проще было не реформировать, а ниспровергать. Но для того, чтобы критиковать Гегеля, надо было найти в его теориях какие‑то спорные положения или слабые звенья. В предыдущей главе мы видели, что одним из таких звеньев могло показаться учение о соотношении человеческого и божественного духа. Гегель считал, что ядром бытия является божественная идея, а роль человека сводится к опосредствованию ее самосознания, абсолютного духа. Но можно предположить, что на деле именно человек обладает подлинной реальностью, а абсолютный дух и вообще идея божественного есть не более чем продукт его мышления. Так и поступил Фейербах. Но это была не единственная возможная реакция на гегелевский идеализм. Ведь, перевернув Гегеля «с головы на ноги», Фейербах сохранил универсализм его установок. Человек, о котором говорил Фейербах, это скорее не индивид, а всеобщий или «абсолютный» человек, человечество или по меньшей мере единство Я и Ты. Маркс позже еще более усилил этот аспект, рассуждая о том, что сущность человека есть совокупность общественных отношений.

Между тем, тезис об онтологическом доминировании всеобщего над единичным, который просматривается в системе Гегеля и его младогегельянских критиков (несмотря на все их заверения, что всеобщее не уничтожает единичное), не является очевидно истинным. Неудивительно, что среди оппонентов гегелевской философии оказались мыслители, подчеркивавшие именно это обстоятельство. В этой связи можно вспомнить, к примеру, сына И. Г, Фихте, Иммануила Германа Фихте (1796– 1879), или Макса Штирнера (1806–1856), автора работы «Единственный и его собственность», в которой провозглашается принцип «для Меня нет ничего выше Меня». Но самым известным представителем антигегельянской метафизики индивидуального стал датчанин Сёрен Кьеркегор (1813–1855).

Кьеркегор – автор множества объемистых сочинений, большая часть которых была опубликована под псевдонимами. Балансируя на грани научной и художественной прозы, он хотел найти реальную альтернативу гегелевскому учению о человеке. Растворение во всеобщем, считал Кьеркегор, смертельно для личности. В таком случае ее даже нельзя назвать существующей. Подлинное существование обретается в поступках индивида, в акте его свободного выбора. Свобода страшит, но этот страх необходим для самой ее реализации: он есть «возможность свободы».

Человек, считал Кьеркегор, может проявить свою свободу по‑разному, и основные возможности ее осуществления соответствуют стадиям жизненного пути: эстетической, этической и религиозной. «Эстетический» человек разбрасывается на чувственные удовольствия, доходит до отчаяния и преодолевает его решением жить по закону долга. Но если он честен перед собой, то рано или поздно должен осознать, что долг неисполним без божественного содействия, не укладывающегося в какую‑либо рациональную схему. Понимание этого обстоятельства способствует переходу к религиозной стадии. Только на этом этапе, объединяя жизненность эстетической и идейность моральной стадии, человек достигает подлинной индивидуальности духа. Но это объединение происходит не в мысли, как было бы у Гегеля, а в вере. Уникальность Я нельзя сформировать разумом, она возникает только в ситуации объективной недостоверности. Истинная экзистенция – это всегда риск, авантюра, которая со стороны может выглядеть как абсурд, как это было с Авраамом, чуть не убившим своего сына по приказу Бога. Авраам – «рыцарь веры», но Кьеркегор совсем не хочет сказать, что все должны подражать ему и, к примеру, слушать какие‑то голоса с небес. Он просто пытается передать состояние, которое возникает у человека в моменты его подлинного существования.

В XX в. в рассуждениях Кьеркегора многие усмотрели предвосхищение идей экзистенциальной философии. Однако, в отличие от центральных фигур экзистенциального движения, Хайдеггера, Сартра и Камю, Кьеркегор не считал возможным актуализацию сущности человека вне отношения последнего к Богу.

В этом можно усмотреть влияние гегелевских идей, так до конца и не преодоленных Кьеркегором. Вообще многие противники Гегеля через черный ход протаскивали в свою философию его идеи. Отчасти это справедливо даже по отношению к самому грозному оппоненту этого мыслителя – А. Шопенгауэру. Но, в отличие от беспорядочных выпадов против Гегеля со стороны вышеназванных философов, Шопенгауэр противопоставил его системе другую систему, не уступающую ей по стройности и превосходящую ее по ясности принципов. При этом по духу философия Шопенгауэра была полностью противоположна гегелевской. Гегель был большим оптимистом в вопросах познания, бытия и истории, а Шопенгауэр считал себя пессимистом и не верил в прогресс человечества. Кроме того, именно у Шопенгауэра находит свое наиболее полное выражение иррационалистическая тенденция, в той или иной степени проявлявшаяся у всех противников Гегеля: критикуя сверхрационалиста, или панлогиста, нельзя не тяготеть к стану иррационализма.

В общем отношение Шопенгауэра к религии и теологии нельзя назвать однозначным. Одно несомненно: его философия эмансипирована от религии. Своими предшественниками в этом плане Шопенгауэр считал Бруно и Спинозу. Но лишь у него подобная установка предстала во всей ее чистоте. В его философии нет ни зависимости от религии, ни бунта против нее. И даже если он обращается за поддержкой к религиям, союз с ними всегда оказывается свободным. Шопенгауэр показал, сколь яркой может быть философия, не скованная религиозными догмами. В этом громадное значение его системы, хотя ее влияние, конечно, этим не ограничивалось.

С конца XIX в. и по наши дни Шопенгауэр остается одним из самых читаемых философов. Влияние его выходит далеко за пределы философии и не замыкается на собственно философские концепции. Свое место в истории естествознания заняла его теория физиологических цветов. Логику Шопенгауэр обогатил подробной классификацией диалектических уловок. Он внес также вклад в историю философии, прежде всего в кантоведение, обратив внимание на серьезные различия первого и второго изданий «Критики чистого разума» Канта. Но, разумеется, наибольший резонанс вызвала его метафизика.