45. «Новое мифотворчество» в романах Турнье.

Сделавшись профессиональным литератором, Турнье всегда дает почувствовать, что по образованию он философ и не станет отказываться от тех "великолепных инструментов познания, которые вложили ему в руки его учителя метафизики". В поисках собственного пути романиста он всегда заботился о сохранении того философского багажа, который получил в молодости. Описывая этот путь, он не без юмора говорил, что сам себе напоминает "военный завод, который с наступлением мира должен будет изготавливать холодильники в цехах, предназначенных для сборки танков". Осуществление поставленной задачи давалось нелегко, метафизика с трудом облекалась в романные одежды. Но Турнье счастливо нашел ключ к этой "транспонировке": он обратился к мифу. Его подтолкнули к этому двухлетние занятия в Музее человека под руководством известного этнографа и структуралиста Клода Леви-Строса, занятия, во многом развившие его склонность к пересмотру традиционных представлений и устоявшихся оценок. Сам Турнье неоднократно разъяснял свое понимание мифа, которое, надо

заметить, вполне традиционно. Для него миф - это "фундаментальная история" или "История, которая всем уже известна"10. "Я люблю обращаться к историям, которые всем хорошо известны, - признавался он. - Но в этом заключается своего рода игра, которая состоит в том, чтобы, с одной стороны, сохранить букву этой истории, не переворачивая ничего с ног на голову, но, с другой стороны, рассказать нечто совсем другое. В определенном смысле это труднее, чем писать, не заботясь о том, что уже было написано до тебя".При этом писатель видит в процессе мифотворчества большой социальный смысл, полагая, что закостеневшие мифы загромождают общественную жизнь, превращают ее в подобие музея гипсовых слепков, в котором сам писатель - прирученный, "одомашненный", увенчанный лаврами - становится одним из экспонатов. Самому Турнье подобная участь, кажется, не угрожает: он постоянно творит новые мифы, будоражащие мысль, шокирующие, не позволяющие человеку остановиться на пути познания мира и самого себя. При этом Турнье мыслит свое творчество лишь в русле сложившейся романной традиции. Ему - философу по призванию и любящему, кстати сказать, подчеркнуть свою "гиперрационалистичность" - непонятно, как можно в литературе сказать что-то новое, пользуясь только специфически литературными средствами. Ему чужды эксперименты современных неоавангардистов, а тем более сознательная установка на оригинальность. "Моя задача состоит не в том, чтобы обновить форму, - утверждает он, - а в том, чтобы в возможно более традиционную, сохранившуюся, надежную форму облечь содержание, не обладающее ни одним из этих качеств"12. Турнье любит повторять, что он как художник стремится к классической ясности романной формы, что роман должен быть максимально доступен читателю, что формальные изыски могут лишь заслонить писательский замысел, то, ради чего произведение создается. В романе "Пятница, или Тихоокеанский лимб" Турнье обращается к сюжету, который обессмертил Даниэль Дефо и который стал своего рода мифом нового времени. Французская литература XX века уже обыгрывала этот миф - достаточно напомнить известный роман Жана Жироду13 "Сюзанна и Тихий океан" (1921), который по своей фабуле гораздо дальше отстоит от "Робинзона Крузо" и связан с ним гораздо поверхностней, чем книга Турнье. Но уже заглавие романа Турнье указывает на то, как обращается автор с традицией: ведь книга названа "Пятница", а вторая часть заглавия этот разрыв с традицией только подчеркивает. Остров, на который попал Робинзон, переносится из Атлантического океана в Тихий (впрочем, это сделал уже Жироду) и уподобляется лимбу, то есть, по учению католических теологов, первому кругу ада, где пребывают невинные души младенцев, умерших до совершения таинства крещения, и находились души ветхозаветных праведников, ожидавших там чуда искупления.

«Легенда о Лесном Царе» (1970), являясь художественной доминантой произведения Турнье, включает структурные компоненты мифов о Медузе Горгоне, о Нарциссе, о Циклопе, сказочных преданий о великанах-людоедах, библейских реминесценций о «похитителе душ человеческих», о первом человеке, Адаме, об Авеле. 2. Пространство мифа существует только в пределах воображения главного героя, сознание которого он сам называет «вселенной». 3. Персонаж является динамическим центром романа, со смертью которого исчезает дальнейшее повествование, и, как следствие, сама «стихия мифа». 4. Авторская позиция в романе является четко выраженной, «голос» Турнье обнаруживается в его роли Автора, что можно выявить при исследовании поэтики произведения. В «Лесном царе» материал автобиографиче­ский, материал конкретной истории — преимущественно войны с фашистской Германией — служит основанием для построения мифа жертвы, мифа насилия, уподобляющего бессильных животных, плоть маленьких детей и плоть Пруссии, которой наносит смертельные удары наступающая Советская Армия. «Элеазар, или Источник и Куст» . Произведение М. Турнье несет в себе послание о смысле индивидуальной судьбы личности, в то время как библейский текст содержит общие универсальные смыслы, имеющие отношение как к отдельному человеку, так и к целым нациям. 2. На проблемном уровне автор пытается разрешить дихотомию сакрального (священного) и профанного (мирского) через образы источника (воды) и Куста (огня), свойственную мышлению современного человека. 3. На уровне образов происходит частичное отождествление главного действующего лица Элеазара с ветхозаветным пророком Моисеем, а его жены и детей – с Израильским народом; образы пустыни, Земли Обетованной, семи казней египетских, манны небесной, посоха-змеи и др. трансформируются автором, который переводит их из плана сакрального в план вещественно-бытовой, в контекст обыденной реальности конкретной исторической эпохи, в результате чего они становятся частью композиционной структуры произведения, элементами пространственно-временной организации повествования, его детальными составляющими. 4.Сакральный текст священного Писания и роман Турнье «Элеазар, или Источник и Куст» вступают друг с другом в межтекстовые отношения. Отсылки к «мифосодержащему» тексту происходят при помощи специальных маркеров (явных и скрытых цитат, аллюзий, реминесценций, содержащихся в том числе и в именах собственных, синтаксическом параллелизме), в некоторых случаях это может вести к текстовой игре. Таким образом, наш материал позволяет прийти к следующим выводам: Турнье не просто копирует или срисовывает действительность, преподнося читателям раз и навсегда заданную формулу ее постижения в «одеждах» мифа; Неомифологический ракурс его творчества призван, наподобие зеркала, вовлечь читателя в динамику мыслительного процесса. Романы Турнье можно назвать мифом-движением. Художественный универсум Турнье целиком сосредоточен на внутреннем мире мифологических персонажей, на основе которого выстраивается сама конструкция неомифа; мифологическое сознание главных героев обращено не к мирозданию с целью раствориться в нем, а внутрь своего «я». Миф Турнье по принципу перевертыша – это освобождение индивидуального сознания от ценностных установок общества. Таким образом, неомиф писателя выводит на первый план личность, нацеленной по своей внутренней интенции на отчужденность от социума, что делает его по сути антимифом. Миф у Турнье – это прежде всего сознание персонажа, обладающее специфическим мышлением, позволяющим ему порождать собственную мифопоэтическую реальность. У писателя мифическое пространство герой носит в себе самом. Турнье ставит основной акцент не на универсальном, растворенном в индивидуальном, как в традиционном мифе, а, подобно инверсии в мышлении, на индивидуальном, вбирающем в себя универсальное. Французский писатель делает миф средством изображения уникальности человеческого мышления.