34. Символизм в творчестве Поля Верлена.

1844—1896) — французский поэт, один из основоположников литературного импрессионизма и символизма. Верлен вступил в литературу как ревнитель парнасской школы, испытавший к тому же заметное влияние Ш. Бодлера (“Сатурнийские стихи”, 1866). Затем последовали сборники “Галантные празднества”, 1869 - своеобразное поэтическое подражание живописной манере Ватто, и более интимная “Добрая песня”, где звучит надежда на “простую и спокойную” семейную жизнь. Такая жизнь, однако, у Верлена не сложилась, что усилило его тягу к алкоголю, а знакомство с юным Рембо привело к окончательному разрушению домашнего очага. Связь с Рембо была бурной и драматической. В 1881 Верлен издал сборник “Мудрость”, назвав его “книгой новообращенного”: Основная часть стихотворений была написана в бельгийской тюрьме и во время пребывания в Англии в 1875-1879. Широкая публика узнала о существовании таких поэтов, как Верлен и Малларме, из знаменитого романа Гюисманса “Наоборот”, главный герой которого обладал самыми утонченными литературными вкусами. Сборник “Когда-то и недавно” (1885) был издан, когда Верлен начал становиться знаменитым: именно сюда вошло прославленное “Поэтическое искусство”, написанное в апреле 1874 по случаю двухсотлетия “Поэтического искусства” Буало. Прозаические произведения Верлена обычно делят на “прозу воображения” и автобиографическую. К первой относятся “Записки вдовца” (1886). Автобиографию Верлена составляют воспоминания “Мои больницы”, “Мои тюрьмы”и начатая незадолго до смерти “Исповедь”, которую поэт не успел завершить. Верлен оказал неоспоримое воздействие на всю литературную атмосферу 70–90-х гг., символисты-“восьмидесятники” сами признавали его своим предшественником. Тем не менее, если под символизмом разуметь поэзию, непременно прибегающую к “символам”, которых у Верлена попросту нет, то его – хотя он и создал своеобразный “трамплин” для символистского “поколения 1885 г.” – вернее всего было бы назвать поэтом-“импрессионистом”. Характер Верлена был двойствен. С одной стороны, он – “женственная натура”, впечатлительная, пассивная, нуждающаяся в любви и покровительстве, с другой – натура “мужская”, напористая в своей чувственности и требовательная в неутомимой жажде материнской ласки, которой он добивался от всего и от всех. Не умея обуздать в себе ни одного из этих начал, примирить их друг с другом и с практической, “бедный Лелиан”, как он сам себя называл, в сущности на всю жизнь остался ребенком, которому все попустительствовали, но которого по-настоящему так никто и не приласкал. Подобно Бодлеру, кумиру своей молодости, Верлен принадлежал к тем людям, которые, как бы сохраняют живую генетическую память о своем “дорождении” – о материнском лоне, об изначальном единстве с мирозданием, и потому чрезвычайно остро переживают драму своей отторженности, “изгнанничества в мир”, где им приходится обретать “самость”, индивидуализироваться, совершать ответственные поступки. Однако, в отличие от Бодлера, осознававшего свою “единственность” с болезненно-острым наслаждением, Верлен воспринимал ее скорее как бремя, которое нужно сбросить, чтобы вновь слиться с тем целым, которому ранее он безраздельно принадлежал. “Душа” Верлена ощущает себя не как некое устойчивое “я”, выделенное из внешнего мира и обособленное от других людей, но, напротив, как нечто зыбкое, переливающееся множеством неуловимых оттенков, “несказанное” и, главное, живущее постоянным предвкушением возврата в нерасчлененную стихию первоначал. Отсюда – особенности поэзии Верлена, прежде всего его пейзажной лирики, где между “душой” и “природой”, “душой” и “вещами” устанавливается не отношение параллелизма, как это обычно бывает, но отношение тождества. “Секрет” метафор Верлена в том и состоит, что они не являются метафорами в собственном смысле слова, т. е. не переносят свойства предметного мира в область психологических переживаний и наоборот, но прямо приравнивают их друг к другу. Для Верлена пейзаж это и есть “состояние души”, а душа – инобытие пейзажа: они столь легко растворяются друг в друге, что изначально ощущаются как два проявления одного и того же начала. “Душа” и “вещи” единоприродны, и если, затянутые повседневной сутолокой, люди этого не замечают, то поэзия как раз и позволяет вернуть эти моменты подлинности, когда человек и мир вновь обретают друг друга. Поэзия Верлена импрессионистична потому, что, разрушая границы между субъективным и объективным, духом и плотью, возвышенным и низменным, она целиком отдается фиксации непосредственных, сиюминутных впечатлений (не случайно из всех глагольных времен Верлен явно предпочитает настоящее, а сами глаголы у него откровенно тушуются перед существительными); “душа” и “пейзаж” равно утрачивают определенность, размытая линия начинает господствовать над четким контуром, оттенок – над однотонностью цвета, а светотень – над светом и тенью. Поэзия Верлена – это поэзия “втихомолку”, поэзия, сделавшая впервые во Франции ставку не на изобразительно-выразительные возможности лирического слова, а на его суггестивную силу: слово Верлена воздействует не столько своим прямым предметным значением, сколько смысловым ореолом, возникающим как результат фонико-синтаксической вязи и “навевающим”, “подсказывающим” те или иные настроения. Несмотря на стремление Верлена к непосредственности лирического выражения, его поэзию отнюдь не следует воспринимать как наивные “сердечные” излияния. Призывая “свернуть шею красноречию”, он в то же время не отказывался от поэтической “учености”, но, скорее, стремился отмыть ее в “живой воде” своего “импрессионизма”, делая это двумя способами. Во-первых, отвергая риторический, Верлен принялся искусно вплетать в свои стихи просторечные и жаргонные словечки, провинциализмы, фольклорные архаизмы и просто языковые неправильности, что приводило не только к неожиданным поэтическим эффектам, но и создавало точно рассчитанную иллюзию абсолютной доверительности и разговорной спонтанности. Во-вторых, “сверхъестественной естественности” (Б. Пастернак) Верлен добивался и в области ритмики, расчленяя александрийский стих с помощью непривычных цезур и неожиданных переносов, так что временами создается впечатление, будто его стих незаметно переходит в прозу.