§ 2. «И помчаться лихие тачанки…» Подготовка советских вооруженных сил к войне.

Выше отмечалось, что результаты советской внешней политики в течение 22 месяцев, предшествующих нападению Германии, с точки зрения подготовки к надвигающейся войне, оказались, весьма противоречивыми и неоднозначными. Каким же образом был использован этот период для подготовки советских вооруженных сил к надвигающейся войне?

Сама подготовка вооруженных сил к войне включала следующие составляющие:

- создание отвечающих требованиям времени систем комплектования и управления вооруженными силами, соответствующей структуры армии и флота (оптимальное сочетание видов вооруженных сил и родов войск).

- оснащение вооруженных сил необходимым вооружением, техникой, системами базирования и обеспечения,

- подготовка рядового и командного состава вооруженных сил к войне.

- необходимое обобщение и использование опыта начавшейся второй мировой войны в подготовке вооруженных сил.

Период 1939 - 1941 гг. стал для советских вооруженных сил временем интенсивного роста и реформирования. Уже 1 сентября 1939 г., в день начала второй мировой войны, в СССР был принят закон о переходе к кадровому комплектованию вооруженных сил вместо смешанной системы, сочетавшей территориально-милиционные формирования с кадровыми. Новая система должна была обеспечить качественное улучшение боевой подготовки войсковых соединений мирного времени. Одновременно начинается стремительный рост общей численности Красной Армии. Если в августе 1939 г. численность КА составляла более двух млн.чел., в составе 98 дивизий и 5 бригад, то к июню 1941 г. общее число дивизий было увеличено до 303, бригад – 22, насчитывавших в своем составе свыше 5,373 млн.чел.^xxiii Стремительно увеличивалась численность боевой техники, поступавшей на вооружение Красной Армии. Советская авиация к началу войны имела в своем составе 20,8 тыс. машин (из них 15,9 боевых). Артиллерия РККА насчитывала 110,4 тыс. орудий и минометов. Увеличивалась и численность военно-морского флота СССР, в его состав входило 277 кораблей основных классов (в т.ч. 3 линкора, 7 крейсеров, 56 эсминцев, 211 подводных лодок), 2,7 тыс. самолетов, 7,1 тыс. орудий береговой обороны.^xxiv

Особенно стремительно росли танковые войска РККА. Советские военные теоретики В. Триандафиллов, М. Тухачевский в тридцатые годы совершенно верно определили решающее значение этого рода войск в будущей войне. Более того, был сделан вывод о необходимости использования танков в составе особых соединений – танковых корпусов, своего рода «бронированных кулаков» армии, предназначенных для самостоятельных действий в глубине обороны противника. Корпуса должны были совершать глубокий охват и окружение основных сил противника, что предопределяло его полный разгром и окончательный успех операции. Это был поистине революционный подход к использованию танков. Во Франции и Англии возобладали иные взгляды – там танки использовались для поддержки действий пехоты в ее боевых порядках для прорыва обороны противника. В Германии же благодаря усилиям теоретика и практика танковой войны Гейнца Гудериана была принята доктрина использования танков, близкая, по сути, советской. В итоге, и в Красной Армии, и в составе вермахта во второй половине тридцатых годов появились сначала танковые дивизии, а затем и танковые корпуса (в Германии танковые дивизии были объединены в танковые группы). В течение последнего предвоенного года в РККА были сформированы 61 танковая и 31 механизированная дивизии.^xxv Танковые войска к июню 1941 г. насчитывали 23,1 тыс. танков.^xxvi

В итоге всех проведенных советским правительством мероприятий к июню 1941 г. советские вооруженные силы стали крупнейшими в мире. По сути, Красная Армия превращалась из армии мирного времени в армию воюющей страны. В условиях разгоравшейся войны в Европе это, безусловно, было необходимым, тем более, что сам СССР все более втягивался в войну.

Однако этот масштабный рост и реформирование Красной Армии имели свою обратную сторону. Увеличение числа дивизий более, чем в три раза на практике означало, что две трети соединений РККА находились к моменту начала войны с Германией в процессе комплектования. Им еще предстояло отработать взаимодействие, штабам обрести необходимый опыт управления, личному составу получить необходимую выучку – овладеть техникой, вооружением и тактикой их применения. Вследствие всего этого боевая готовность новых соединений оставалась не высокой.

Из приказа народного комиссара обороны маршала С.К. Тимошенко №120, 16.05.1940 г.

«Опыт войны на Карело-Финском театре выявил крупнейшие недочеты в боевом обучении и воспитании армии. […]

Взаимодействие родов войск в бою, особенно в звене рота — батарея, батальон – дивизион, являлось наиболее узким местом. Основной причиной плохого взаимодействия между родами войск было слабое знание командным составом боевых свойств и возможностей других родов войск.

Пехота вышла на войну наименее подготовленной из всех родов войск: она не умела вести ближний бой, борьбу в траншеях, не умела использовать результаты артиллерийского огня и обеспечивать свое наступление огнем станковых пулеметов, минометов, батальонной и полковой артиллерии. Артиллерия, танки и другие рода войск также имели ряд недочетов в своей боевой выучке, особенно в вопросах взаимодействия с пехотой и обеспечения ее успеха в бою. В боевой подготовке воздушных сил резко выявилось неумение осуществлять взаимодействие с наземными войсками, неподготовленность к полетам в сложных условиях и низкое качество бомбометания, особенно по узким целям.

Подготовка командного состава не отвечала современным боевым требованиям. […] Старший и высший комсостав слабо организовал взаимодействие, плохо использовал штабы, неумело ставил задачи артиллерии, танкам и особенно авиации. Командный состав запаса был подготовлен исключительно плохо и часто совершенно не мог выполнять свои обязанности. […]

Боевой опыт не изучался и не использовался. Штабы слабо занимались подготовкой войск к предстоящим действиям. Управление войсками характеризовалось поспешностью, непродуманностью, отсутствием изучения и анализа обстановки, предвидения последующего развития событий и подготовки к ним. Часто имело место излишнее вмешательство старших начальников в работу младших. […]

Разведывательная служба организовывалась и выполнялась крайне неудовлетворительно. […] Войска неумело вели разведку в условиях леса, зимы и укрепленной полосы противника, не умели брать пленных. Во всех родах войск особенно плохо была поставлена служба наблюдения.

Командование и штабы всех степеней плохо организовали и неумело руководили работой тыла. Дисциплина в тылу отсутствовала. Порядка на дорогах, особенно в войсковом тылу, не было.

Организация помощи раненым была нетерпимо плохой и несвоевременной.

Войска не были обучены переездам по железным дорогам.

Все эти недочеты в подготовке армии к войне явились в основном результатом неправильного воинского воспитания бойца и командира, ориентировавшихся на легкую победу над слабым врагом, и неверной системы боевого обучения, не приучавшей войска к суровым условиям современной войны».^xxvii

Но следствия быстрого роста Красной Армии этим не исчерпывались. Увеличение числа дивизий в три раза при росте общей численности РККА всего в полтора раза означало, что новые соединения были укомплектованы лишь на 50-70%. По принятой в советских вооруженных силах схеме общее количество соединений (дивизий) было примерно равным и в мирное время, и с началом войны. Это означало, что в мирный период дивизии имели неполную численность, а с началом мобилизации их надлежало доукомплектовать личным составом и необходимой техникой, изымаемой из народного хозяйства. Данная схема имела свои плюсы. Так, костяк дивизии и, в первую очередь, ее штаб создавались и могли получить опыт управления уже в мирное время. Приписной состав из числа призывников по месту дислокации дивизии вызывался на сборы, где получал необходимую подготовку. С началом войны достаточно было лишь довести подразделения до штатной численности, и дивизия становилась боеготовой. Но минусы данной схемы были не менее существенными. В случае передислокации дивизии проблема ее доукомплектования и, прежде всего, техникой (автомашинами, тракторами, тягачами) и лошадьми становилась трудноразрешимой из-за необходимости заново устанавливать взаимодействие с местной властью. Но даже в случае успешного доукомплектования в срок требовался длительный период на обретение полноценной боевой готовности. В итоге это означало, что до завершения мобилизации и определенное время после нее, практически, вся армия оставалась все еще не полностью боеспособной.

Особенно тяжелая ситуация сложилась с обеспечением войск автотранспортом. К началу войны в армии имелось 272,2 тыс.автомашин всех типов, что составляло лишь 36% потребного числа. К тому же только 55% из них были исправны.^xxviii Только после объявления всеобщей мобилизации войска должны были получить из народного хозяйства автомобили, тягачи, тракторы, гужевые повозки и т.д. Это само по себе представлялось проблематичным, поскольку к началу июня 1941 г. в стране всего насчитывалось около 700 тыс. автомашин. Для полного укомплектования армии требовалось изъять более 540 тыс. из них, что, фактически, оставляло экономику без автотранспорта.^xxix Но важнее всего было то, что необходимые средства связи так же предстояло получить после начала мобилизации. Решение этих задач крайне осложнялось тем, что войска приграничных округов должны были получить все это в местах дислокации, т.е. на западных, недавно вошедших с состав СССР территориях, где отношение к ним местного населения оставалось далеко не самым лояльным.

В сложной ситуации оказались и танковые войска Красной Армии. Осенью 1939 г. танковые корпуса были расформированы. На основании испанского опыта и, особенно, применения танковых соединений в ходе вторжения советских войск в восточную Польшу был сделан вывод о невозможности эффективного взаимодействия танковых соединений с пехотой и артиллерией вследствие громоздкости их структуры и трудностей управления.^xxx В это же самое время германские танковые соединения блестяще доказали свою эффективность в ходе быстротечных кампаний в Польше, а затем и в Западной Европе. Под влиянием их успеха советское руководство весной 1940 г. принимает решение о воссоздании танковых соединений, получивших название механизированные корпуса. Было начато формирование девяти мехкорпусов, а через год, весной 1941 г., ГКО принимает решение о создании еще 20 мехкорпусов. Но на этом злоключения танковых войск не кончились. Если советский танковый корпус обр. 1939 г. имел в своем составе 500 танков, то новый мехкорпус оказался больше в два раза, получив на вооружение 1031 танк, 268 бронеавтомобилей, 358 орудия и миномета, 36.000 человек личного состава.^xxxi

Трудно понять логику советского военного руководства. Осенью 1939 г. танковый корпус в 500 танков показался слишком громоздким, а спустя всего лишь полгода мехкорпус в 1000 танков представлялся нормой. Весьма примечательно то, что немецкие танковые дивизии имели в своем составе всего 147 - 299 танков, моторизованные дивизии их не имели вообще, в то время как в составе советской танковой дивизии насчитывалось 375 танков, а в составе моторизованной – 275. Советские военные руководители явно вознамерились превзойти будущего противника в числе. Не менее важно и другое – первые учения с проверкой структуры советских мехкорпусов были запланированы только на осень 1941 г., т.е. через полтора года (!) после их создания. И лишь после начала войны выяснилось, что подобная махина в 1000 танков и 36000 человек оказалась практически неуправляемой. Любая передислокация и развертывание сил мехкорпуса, не говоря уже о действиях на поле боя, приводили к потере управления.

Не все было благополучно и со структурой советских военно-воздушных сил. В 1940 г. ВВС Красной Армии были реформированы. Существовавшие прежде авиационные армии как оперативные объединения, находившиеся в распоряжении Главного командования, были расформированы, а входившие в их состав авиадивизии были подчинены командованию округов (фронтов) и отдельных армий. Продиктовано это было желанием обеспечить максимальное взаимодействие авиации и наземных сил, но на практике это привело к децентрализации в применении этого мощнейшего средства борьбы. В Германии основной формой организации военно-воздушных сил стал воздушный флот, находившийся в подчинении собственного командования и лишь взаимодействовавший с армейскими частями или же флотом.^xxxii

Организационно-структурные просчеты в реформировании быстро растущей Красной Армии крайне усугублялись просчетами в обеспечении армии необходимой материальной, ремонтной и учебной базой. Войска стремительно насыщались современным вооружением, но соответствующей учебной базой они были обеспечены лишь на 15%.^xxxiii Танковые дивизии уже получали новейшие танки Т-34 и КВ, но механики продолжали обучаться вождению на старых танках Т-26, которые были легче новых машин в 2,5-5 раз, да к тому же имели принципиально иную трансмиссию и двигатель. В авиадивизии приграничных округов поступали новые типы самолетов Як-1, Пе-2, ЛаГГ-3, Ил-2, но бензина на учебные полеты не хватало. Не хватало и аэродромов. Для базирования каждому авиаполку полагалось два-три аэродрома, но на практике на один аэродром базировалось два полка.^xxxiv Зенитчики получали новые орудия, способные вести огонь по высокоскоростным самолетам, в т.ч. и по пикирующим бомбардировщикам, но в войсках не было высокоскоростных мишеней для учебных стрельб.^xxxv

В условиях быстрого роста числа соединений Красной Армии, многократного усложнения ее структуры особенно большое значение приобретала устойчивая и надежная связь – основа управления армии. Однако именно связь оставалась наиболее слабым звеном. Основным ее видом в войсках оставалась делегатская (передача приказаний посыльными) и телефонная. Причем войска, даже в приграничных округах, обычно использовали линии гражданской телефонной связи, что делало войсковую связь чрезвычайно уязвимой. Наиболее современный вид связи – радио оставалось в войсках мало освоенным и считалось не надежным. По сути, это свидетельствовало о непонимании советским командованием всей важности этой составляющей боевой мощи армии. Прямым результатом этого непонимания стало и то, что к началу войны и в первый ее период даже технические рода войск – авиация и танковые войска были слабо обеспечены радиосвязью. Радиостанциями были оснащены только командирские танки и самолеты, что заставляло танкистов использовать для связи в условиях боя флажки, а летчиков подавать сигналы покачиванием крыльев. Для связи наземных войск с авиацией предусматривалось использовать белые полотнища в форме стрел, указывающих противника. Радиосвязь наземных войск с авиацией не предусматривалась даже по штату.^xxxvi

Эти и многие другие подобные факты свидетельствовали о том, что советское военно-политическое руководство не понимало всей глубины и сути современной организации вооруженных сил. Складывается впечатление, что главным для советских лидеров представлялась, прежде всего, внешняя сторона подготовки к войне – численность поступившей на вооружение техники, число вновь сформированных дивизий, количество построенных кораблей. Понимания того, что современная военная машина – это целостная система, в которой каждый, даже малозначимый, на первый взгляд, элемент имеет решающее значение, – такого понимания еще не было. Свидетельством тому было и отношение руководства вооруженных сил к вопросам организации и управления вооруженными силами в период войны.

Одним из таких вопросов, не нашедших решения накануне войны оказалось взаимодействие армии и флота. Нарком ВМФ адмирал Н.Г. Кузнецов накануне войны неоднократно ставил вопрос о создании механизма взаимодействия флота и армии перед наркомом обороны маршалом С.К. Тимошенко и начальником Генерального штаба генералом армии Г.К. Жуковым, но от него «просто отмахнулись».^xxxvii Не нашел адмирал понимания и у И.В. Сталина. Решать эту проблему пришлось уже в ходе войны, что потребовало дополнительных усилий и времени. Не был решен до войны и вопрос о высшем руководстве советскими вооруженными силами. Первоначально предполагалось, что руководство Красной Армией будет осуществлять Главный военный совет (ГВС) РККА, а главнокомандующим станет нарком обороны. В состав ГВС, утвержденный в июле 1940 г., вошли нарком обороны и его заместители, командующие крупнейшими округами, из гражданских там оказался лишь А.А. Жданов. И.В. Сталина в составе ГВС не оказалось вообще.^xxxviii И только после начала войны выяснилось, что наркому все равно пришлось утверждать свои решения у И.В. Сталина. Это приводило к запоздалой реакции советского руководства на быстротекущие события. На второй день войны ГВС был упразднен. И лишь затем функции главнокомандующего взял на себя сам Сталин, объединив в своих руках руководство и вооруженными силами и страной в целом.^xxxix

Все вышеперечисленные проблемы и недостатки в подготовке советских вооруженных сил к войне, вызванные как быстрым ростом, так и просчетами руководства, осложнялись состоянием офицерского корпуса. К июню 1941 г. острейшей проблемой оставалась нехватка командного состава. Для полного укомплектования армейских объединений не хватало 66 тыс. офицеров. Нехватка командиров восполнялась призывом офицеров запаса и сокращением срока обучения в военных училищах. В итоге к началу войны 77,7% командиров служили в армии менее пяти лет.

Крайне неудовлетворительным оставался и общий уровень образования офицерского корпуса. 15,9% командиров не имели никакого военного образования, 30,5% получили образование на курсах длительностью полгода-год.^xl

Особенно тяжелая ситуация сложилась с высшим комсоставом армии и флота. В ходе репрессий второй половины 1930-х годов армия лишилась всех командующих военными округами (в годы войны округ соответствует фронту или армии), 90% их заместителей, 80% командиров корпусов и дивизий, 91% командиров полков и их заместителей.^xli

Прямым следствием этих потерь стало быстрое выдвижение на командные должности молодых офицеров низшего звена, – во главе дивизий и даже корпусов оказались вчерашние командиры батальонов, а командиры взводов получили под свое начало полки. Этот период примечателен самыми головокружительными карьерными взлетами офицеров, получивших опыт войны в Испании. Майор К.М. Гусев, командовавший до Испании всего лишь эскадрильей, получил должность командующего ВВС Белорусского военного округа, затем его сменил И.И. Копец, ранее командовавший авиаотрядом.^xlii Д.Г. Павлов, оставив должность командира танковой бригады, вернулся после Испании уже на должность зам.начальника, а вскоре и начальника Автобронетанкового Управления РККА. Н.Г. Кузнецов – перед командировкой в Испанию всего лишь командир крейсера, через год после возвращения, в возрасте 34 лет, становится наркомом ВМФ. Но самый потрясающий взлет совершил еще один герой испанской войны П.В. Рычагов – в 1937 г. он был всего лишь старшим лейтенантом и командиром звена, а в 1940 г., будучи лишь 29 (!) лет от роду, стал начальником Управления ВВС РККА. Финская война выдвинула новую плеяду военачальников высшего ранга. Самыми известным из них стали М.П. Кирпонос, шагнувший за год от командира дивизии до командующего военным округом и С.К. Тимошенко, командовавший в ходе войны фронтом, а после ее окончания ставший наркомом вместо К.Е. Ворошилова.

Волну подобных карьерных взлетов инициировал сам И.В. Сталин. Обращаясь к высшему комсоставу Красной Армии, он призывал: «В нашей армии непочатый край талантов… Не надо бояться выдвигать людей, смелее выдвигайте снизу…»^xliii Этот сталинский призыв к выдвижению именно «молодых и талантливых», помимо стремления восполнить нехватку кадров, имел еще один аспект. Молодые «выдвиженцы» своей карьерой целиком и полностью были обязаны вождю и совершенно искренне считали своим первейшим долгом оправдать столь высокое доверие, т.е. исполнять буквально все указания «товарища Сталина». Этому стремлению способствовало и то, что, как правило, они не имели необходимого образования, опыта и авторитета, т.е. всего того, что находится в основе своего собственного мнения и принятия самостоятельного решения. К началу войны почти на всех ключевых постах советских вооруженных сил оказались представители именно этого поколения сталинских «выдвиженцев».

В обычной, «нормальной» обстановке офицер проходил все ступени от командира взвода до командующего армией постепенно, осваивая каждую должность в течении ряда лет, получая навык командования всеми подразделениями, осваивая их взаимодействие со средствами огневой поддержки (пулеметы, минометы, артиллерия), танками и авиацией, силами обеспечения – саперами, инженерными частями, службами тыла, средствами связи и т.д. «Перескакивание» же через несколько командирских ступеней приводило к тому, что офицер так и не успевал получить самые необходимые навыки и опыт управления войсками. Чем больше тот или иной командир в своем продвижении наверх пропускал ступенек, тем труднее ему было управлять вверенной частью.

Адмирал Н.Г. Кузнецов, характеризуя ситуацию подобного быстрого подъема по служебной лестнице, сравнил ее с быстрым подъемом водолаза из глубины, чреватого опасностью получить кессонную болезнь. Требовались годы и годы напряженной учебы и многочисленных учений, чтобы наконец-то овладеть искусством командования дивизией или корпусом. Еще сложнее были функции командующего армией или округом. Но перемещения и новые назначения в Красной Армии продолжались до самого начала войны. В течение последнего предвоенного года были вновь назначены 82% командующих округами, 53% командующих армиями, 68,6% командиров корпусов и 71,8% командиров дивизий.^xliv Нечего и говорить, что учиться командовать вверенными им войсками пришлось уже во время войны, оплачивая полученный опыт большой кровью.

Репрессии и массовый приток молодого пополнения, призыв запасников – все это привело к разрушению корпоративного духа офицерского корпуса, ухудшению морального состояния командиров, падению авторитета среди подчиненных. Нарком обороны С.К. Тимошенко, оценивая состоянии командного состава вскоре после войны с Финляндией, отмечал: «Командиры не командовали своими подразделениями, не держали крепко в руках подчиненных, теряясь в общей массе бойцов. Авторитет комсостава в среднем и младшем звене невысок. Требовательность комсостава низка. Командиры порой преступно терпимо относились к нарушениям дисциплины, к пререканиям подчиненных, а иногда и к прямым неисполнениям приказов».^xlv

Общее состояние командных кадров советских вооруженных сил накануне войны было довольно точно оценено иностранными наблюдателями и будущим противником. Германская разведка, оценивая состояние офицерского корпуса РККА, отмечала: «Характерные черты русских: неповоротливость, шаблон, нерешительность и боязнь ответственности… Командиры всех звеньев на ближайшее время все еще являются неподходящими для умелого управления крупными современными соединениями. Они неспособны… быстро вступать в бой при благоприятной обстановке и действовать самостоятельно…»^xlvi Военный атташе США в СССР дал сходную оценку: «Руководство армии состоит из необразованных и даже невежественных людей. В результате чистки 1938 г. из армии были изгнаны способные военачальники, что сделало ее сегодняшний высший командный состав в качественном отношении неполноценным».^xlvii

Примечательно, что иностранные наблюдатели особенно отметили отсутствие инициативы и боязнь принятия решения, и как следствие, – неспособность к самостоятельным действиям, прежде всего, в экстремальной обстановке. Эти недостатки проявлялись во время боевых действий и на Дальнем Востоке, и в «зимней войне». И почти в полигонных условиях вторжения Красной Армии в Польшу.

* * *

Общее состояние советских командных кадров отразилось и в том, каким образом командиры Красной Армии оценили опыт боевых действий в Европе. Оценка имеющегося опыта и сделанные выводы, извлеченные уроки – важнейший показатель уровня профессиональной культуры. Оценивая опыт, как свой, так и чужой, специалист соотносит поставленную цель, избранные для ее достижения методы и полученный результат с точки зрения наибольшей эффективности.

Весной и осенью 1940 г. наркоматом обороны были проведены совещания высшего командного состава Красной Армии по обобщению опыта финской и начавшейся второй мировой войны. В декабре того же года подобное совещание было проведено и наркоматом военно-морского флота. Материалы совещание создают довольно полное представление об уровне профессиональной культуры командного состава Красной Армии и флота. Представители высшего командования – от наркома до командира дивизии – обсуждали важнейшие вопросы ведения современной войны – ее характер, новые черты, проявившиеся в ходе боевых действий на Западе, изменение роли традиционных родов войск – пехоты, артиллерии, значение новых средств вооруженной борьбы. Особое внимание было уделено опыту войны на Западе. Докладчики и выступавшие в прениях, в целом, верно определили основы немецкого успеха и причины поражений западных армий.

Советские генералы точно отметили и возрастание маневренного характера войны, и эффективность массированного использования танков в операциях на окружение, и угрозу завоевания противником господства в воздухе путем внезапного удара по аэродромам в первые же часы войны. Но заключительные выводы из этого были сделаны самые поразительные. Так, командующий округом генерал-лейтенант Ф.И. Кузнецов, отмечая роль германской авиации, пришел к заключению, что «пример войны Германии и Польши является недостаточно поучительным (здесь и далее подчеркнуто мной – А.К.), ибо нельзя сравнивать и принимать во внимание армию Польши, как достойного противника германских вооруженных сил. То же надо сказать об армии Франции».^xlviii В выступлениях других военачальников точно также подчеркивалось, что разгром Польши и Франции для Красной Армии содержит в себе мало что поучительное, т.к. речь идет о государствах с отсталой (!) общественной системой.

Другими словами, советские генералы, имея перед глазами чрезвычайно поучительный опыт разгрома западных держав, так и не смогли примерить его на себя. Более того, собственный печальный опыт финской войны в конечном итоге был оценен весьма радужно. Начальник Генштаба Красной Армии генерал армии К.А. Мерецков подвел своего рода итог: «Боевые действия с японо-маньчжурами на р. Халхин-Гол и война с бело-финнами показали беспредельную преданность бойцов, командиров и всего начальствующего состава социалистической Родине, партии, правительству и великому Сталину. Эта преданность и неизмеримо высокая, крепкая политическая и моральная подготовка и общее моральное состояние всего личного состава дали возможность на Карельском перешейке, несмотря на суровые климатические условия, в исключительно трудных местностях, представляющих естественные и искусственные преграды, прорвать линию Маннергейма, которую ни одна армия в мире не считала доступной к штурму». Эта же мысль прозвучала и в заключительном слове наркома обороны маршала С.К. Тимошенко: «Советские войска единственные с успехом осуществили прорыв современной оборонительной линии – Маннергейма. Немецкие войска не прорвали, а обошли с севера аналогичную линию Мажино.^xlix

Немецкий же опыт оценивался сквозь призму собственных достижений в развитии технических средств вооруженной борьбы: «наши взгляды в отношении применения танков оказались наиболее правильными и нашли себе подтверждение в действиях немецких танковых соединений в Польше и на Западе. – Заявил в своем выступлении начальник Военной академии им. М.В. Фрунзе генерал-лейтенант М.С. Хозин. – Немцы ничего нового не выдумали. Они взяли то, что у нас было, немножко улучшили и применили».

Общий итог подвел нарком обороны маршал С.К. Тимошенко. «В смысле стратегического творчества опыт войны в Европе, пожалуй, не дает ничего нового. Но в области оперативного искусства, в области фронтовой и армейской операции происходят крупные изменения».^l Т.е. стратегия блицкрига, столь блестяще реализованная вермахтом в кампаниях против полудюжины европейских стран, не произвела на советский генералитет особого впечатления. Советское военное руководство не смогло даже помыслить, что стратегия блицкрига может быть направлена и против Советского Союза и, следовательно, ключевой вывод, который должно было сделать это совещание – о срочной выработке комплекса мер противодействия стратегии блицкрига – так и не был сделан.

Вне обсуждения остался и вопрос о предполагаемых сроках начала войны. Ни в одном из выступлений не прозвучало и намека на возможность скорого начала войны и необходимость быть готовым к отражению агрессии уже сегодня.

Это был один из многочисленных парадоксов совещаний. Один за другим генералы и адмиралы брали слово, цитировали речь И.В. Сталина с предупреждением о необходимости «держать порох сухим» и быть готовым к отражению нападения в любой момент. Почти каждый в своей речи называл многочисленные, часто вопиющие, факты неготовности к подобным действиям, но ни никто даже и намеком не выразил озабоченность этим несоответствием. Объяснение этому парадоксу следует искать в том жестоком уроке, который советский генералитет извлек из трагедии 1937 г. – никогда ни при каких обстоятельствах, не касаться политики, особенно, большой политики. Об этом прямо сказал в своем докладе адмирал И.С. Исаков: «Задача совещания – обсудить основные вопросы, связанные с ведением операций и боев на море, не уклоняясь в стратегию и тем более в политику. […] Мы не ставим перед собой задачу – сделать глубокую оценку всех политико-стратегических проблем. Этим делом, во-первых, занимаются те, кому этим надлежит заниматься, а, во-вторых это могло бы нас увести очень далеко.»^li Адмиралы и генералы с разной степенью готовности и охоты отказались от желания задумываться и, уж тем более, предпринимать что-то хоть как-то приближало их действия к политике. Весь трагизм этого заключался в том, что сам род деятельности высшего командного состава вооруженных сил предполагает непосредственное занятие стратегией (разработка планов войны, строительство и развития вооруженных сил, непосредственной развертывание войск на границе). А стратегия неразрывно смыкается с политикой, и политикой – большой.

Ситуация, сложившаяся на рубеже 1940 - 1941 годов, настоятельно требовала обсуждения на этих совещаниях вопросов политико-стратегического характера – разработки и реализации срочнейших мер подготовки не только вооруженных сил, но и всей страны к неминуемому столкновению с Германией. Но состояние советского генералитета того периода, уровень его профессионализма делали это невозможным.

* * *

Исторический шанс, предоставленный советским полководцам, был упущен. Прямым и теперь уже неизбежным следствием этого стал тот шок, который в полной мере испытало на себе командование Красной Армии, столкнувшись с реалиями блицкрига в первые часы и дни войны. Причина этой поразительной близорукости одна – ужасающе низкий уровень профессиональной культуры советского генералитета. Это не раз отмечали и сами участники совещания. Начальник Управления боевой подготовки РККА генерал-лейтенант В.Н. Курдюмов отмечал в свой выступлении «Командный состав мало работает над повышением своего общего культурного уровня и развития. Военную, политическую и художественную литературу читает нерегулярно. Недостаточно изучал армии вероятных противников и театры военных действий. Опыт войны с белофиннами остался необобщенным и неизвестным для широких масс командного состава, не принимавшего в ней участия».^lii

Одним из проявлений недостатка профессиональной культуры стала оценка военачальниками уже упомянутого вопроса о состояния связи в Красной Армии. Связь – основа управления. После потери связи организованная борьба становится невозможной. Потеря связи – пролог катастрофы. Именно с потери связи начинались катастрофические поражения советских войск в грандиозных сражениях 1941 г. Но эта же закономерность была продемонстрирована и в ходе разгрома польских и французских войск в 1939 - 1940 гг. Отмечая важность связи, командиры Красной Армии связывали ее будущность все же не с радиосредствами, как наиболее мобильными и защищенными, но с привычными им делегатами связи и проводной телефонной. Командир дивизии, генерал-майор С.С. Бирюзов предлагал сделать управление «мобильным и надежным непосредственно через делегатов командования. Командующий дает приказ, а делегат садись и поезжай!» Для защиты делегатов генерал предлагал создать специальные танки связи с большими смотровыми щелями.^liii Наиболее же современное средство связи – радио – использовалась по признанию командующего Киевским особым военным округом генерала армии Г.К. Жукова «мало и неохотно. Принятая система кодирования приводит к большим искажениям и перепутыванию текста и к задержке в передаче сведений. Зачастую быстрее и проще послать делегатов, чем прибегать к передаче по радио».^liv

На фоне звучавших в выступлениях многочисленных примеров низкого уровня боевой подготовки войск, отсутствия опыта и недостаточной образованности офицерского состава, что в совокупности создавало однозначную картину неготовности Красной Армии к войне, окончательная оценка состояния вооруженных сил была весьма неожиданной.

Из выступления И.В. Сталина на расширенном совещании при ЦК ВКП(б) по обобщению боевых действий в Финляндии, 17 апреля 1940 г. :

«Спрашивается, кого мы победили? Говорят, финнов. Ну, конечно, финнов победили. Но не это самое главное в этой войне. Финнов победить – не бог весть какая задача. Конечно, мы должны были финнов победить. Мы победили не только финнов, мы победили еще их европейских учителей — немецкую оборонительную технику победили, английскую оборонительную технику победили, французскую оборонительную технику победили. Не только финнов победили, но и технику передовых государств Европы. Не только технику передовых государств Европы, мы победили их тактику, их стратегию. Вся оборона Финляндии и война велась по указке, по наущению, по совету Англии и Франции, а еще раньше немцы здорово им помогали, и наполовину оборонительная линия в Финляндии по их совету построена. Итог об этом говорит.

Мы разбили не только финнов — эта задача не такая большая. Главное в нашей победе состоит в том, что мы разбили технику, тактику и стратегию передовых государств Европы, представители которых являлись учителями финнов. В этом основная наша победа».^lv

* * *

Оценивая в целом подготовку советских вооруженных сил к войне в 1939 – 1941 гг., следует отметить, что ее результаты оказались чрезвычайно противоречивыми. В численном отношении Красная Армия увеличилась за эти два неполных года в несколько раз. Впечатляющим было увеличение численности боевой техники. Однако, за фасадом демонстративной мощи десятков тысяч танков, орудий и самолетов крылась элементарная неготовность к войне.

Проводя подготовку к войне вооруженных сил, советская правящая элита допустила ряд тяжелейших ошибок. Самая главная из них – это фатальный просчет в определении времени столкновения с Германией. И.В. Сталин исходил из убежденности, что война на Западе окажется затяжной и Германия увязнет в позиционном противостоянии с Францией и Англией. (Справедливости ради следует отметить, что столь быстрого разгрома Франции и завершения Германией кампании на Западе не предвидел никто.)

Будучи уверенным, что пакт 1939 г. обеспечил длительную передышку, советское руководство начинает реорганизацию вооруженных сил. Масштаб этой реорганизации, требовавший для завершения нескольких лет, стал первой в целой цепи совершенных затем ошибок. Следствием этой первой ошибки стало вступление Красной Армии в войну в состоянии крайне низкой степени боевой готовности по причине недоукомплектованности и незавершенного процесса обучения.

Далее. В ходе самой реорганизации было запланировано создание такого огромного количество новых соединений (дивизий), обеспечить вооружением, инфраструктурой и обеспечением экономика была просто не в силах в течение ближайших четырех лет. Следствием этого просчета стал тот парадоксальный факт, что Красная Армия, располагая более чем 23.000 танков, имела полностью укомплектованными лишь 5 танковых дивизии из 61, в то время как в составе вермахта имелось около 7.000 танков, но все 20 танковых дивизий были полностью укомплектованы.^lvi Точно также не успели завершить комплектование около 30% авиационных полков, все 100% воздушно-десантных и механизированных корпусов, 100% противотанковых бригад резерва РГК, все укрепленные районы на западной границе.^lvii

Второй не менее важной ошибкой советского руководства стало чрезмерное увлечение производством боевой техники в ущерб средствам обеспечения и ремонта. В результате около 12% боевых самолетов, 20% танков и 25% автомобилей, состоявших на вооружении РККА, оказались к началу войны небоеспособными.^lviii

Тяжелейшие последствия имела ошибка высшего политического руководства в определении дисклокации войск на западных границах. После присоединения к СССР новых территорий основная масса войск западных округов была передислоцирована к новым границам. Это решение было принято вопреки возражениям Генштаба РККА и по настоянию И.В. Сталина. Войскам на новых местах пришлось создавать необходимую инфраструктуру и систему базирования – строить дороги, мосты, базы, хранилища, казармы, аэродромы, полигоны и т.д. Из-за нехватки строительных батальонов к этим работам пришлось привлекать личный состав строевых частей, отрывая его от собственно боевой подготовки. Очень важным обстоятельством, прямо влиявшим на боеспособность войск в случае войны, было то, что теперь войска западных округов должны были осуществлять мобилизацию и доукомплектование на новых территориях, где еще не были установлены необходимые связи с местной властью и населением. Учитывая далеко недоброжелательное отношение местного населения к советской власти, а также обстоятельства начала войны, легко понять почему эту задачу войска приграничных округов в начале войны выполнить так и не смогли.

Следствия этой ошибки чрезвычайно усугублялись начавшимся строительством фортификационной линии долговременной обороны на новой границе. И опять-таки вопреки мнению Генштаба, предлагавшего ограничиться быстро возводимыми укреплениями полевого типа, Сталин дает указание срочно приступить к строительству фортов и казематов на западной границе, отказавшись от использования укреплений на старой границе. Широкомасштабное, чрезвычайно дорогое строительство поглотило и без того ограниченные средства, крайне замедлив создание инфраструктуры и системы базирования округов. В итоге к началу войны не было готово ни одно, ни другое – удалось построить лишь четверть из числа запланированных укреплений, а войскам не хватало для базирования самого необходимого.

В довершение всего при комплектовании частей и соединений приграничных округов был допущен еще один промах – более двух третей всей численности рядовых составили солдаты первого года службы, из которых половина была призвана весной 1941 г.^lix Острейшая нехватка сержантского состава, неопытность командиров младшего и среднего звена – все это крайне негативно сказалось на устойчивости войск в первые часы и дни войны. Этим обстоятельством также объясняются многочисленные факты деморализации войск и открытой паники.

Красной Армии необходим был длительный период для окончательного приведения войск в состояние полной боевой готовности. Учитывая тенденции и содержание процесса перестройки, начатой в армии после смены руководства наркоматом обороны в мае 1940 г., речь может идти о трех-пяти годах напряженной учебы и подготовки войск. В описываемый период, даже при самых оптимистических оценках ситуации, это было абсолютно не реально.

После разгрома и капитуляции Франции в июне 1940 г., стало очевидно, что ситуация кардинально изменилась, и расчет на длительную мирную паузу оказался не верен. Уже летом 1940 г. советское военно-политическое руководство могло и должно было исходить из того, что армия встретит неумолимо приближавшуюся войну, не завершив процесс реорганизации и перевооружения, подавляющая часть новых соединений не успеет завершить процесс укомплектования и боевой подготовки, только что назначенные командиры не успеют получить необходимый опыт. Требовалось срочно переработать все имеющиеся планы развертывания и применения вооруженных сил, исходя из их реального положения. Необходим бы новый план вступления в надвигавшуюся войну, план, учитывавший реальное состояние армии. Но необходимость этого даже не была осознана ни наркоматом обороны, ни Генеральным штабом, первейшей заботой которого, была и остается задача разработки планов вступления вооруженных сил в войну, независимо от степени завершенности той или иной их реорганизации. К чему это привело, свидетельствуют многочисленные воспоминания участников войны.