§ 2. Психологическая экспертиза при рассмотрении дел, квалифицируемых по ст. 177 гк рф

Доказательственное значение судебно-психологической эксперти­зы по данной категории гражданских дел предопределяется двумя мо­ментами: наличием психологических элементов в подлежащей приме­нению норме материального права и возможностями самой экспертизы в установлении таких обстоятельств, которые способны подтвердить наличие юридических фактов, имеющих психологическое содержание.

Как явствует из содержания ст. 177 ГК, сделка признается судом недействительной, если она была совершена гражданином, хотя и дееспособным, но находившимся в момент ее совершения в таком состоянии, когда он не был способен понимать значение своих действий или руководить ими. При возникновении гражданского дела в суде в предмет доказывания истца (по буквальному смыслу названной статьи) включается один из следующих материально-правовых фактов:

дееспособная сторона сделки (истец) находилась в момент ее заключения в состоянии, исключающем возможность понимать значение своих действий;

дееспособная сторона сделки (истец) в момент ее заключения не могла руководить своими действиями.

Однако, как уже отмечалось, если субъект не способен осознавать значения своих действий, то он не способен и сознательно руководить ими. Ибо способность к осознанию предполагает свободную выработку решения с определением желаемой цели и способов ее достижения;

если такая способность деформирована, то нельзя говорить о способ­ности в полной мере сознательно управлять своими действиями (т. е. о способности целенаправленно совершать действия по достижению намеченной решением цели). Таким образом, если иск заявляется по первому основанию (сторона утверждает, что в момент совершения сделки была не способна понимать значения своих действий), то в предмет доказывания истца должен входить не только указанный факт, но также и факт неспособности в полной мере сознательно руководить своими действиями. Если сторона утверждает, что в момент заключения сделки она хотя и осознавала значение своих действии, но не была способна в полной мере свободно, сознательно руководить ими, то она должна доказать только этот факт (ибо именно он, являясь в матери­ально-правовом смысле правопрепятствующим, выступает — в процес­суальном смысле — фактом утверждения со стороны истца, а потому подлежит доказыванию).

Статья 177 ГК формулирует два основания для признания сделки недействительной, в литературе их иногда обозначают как юридичес­кие критерии недействительности сделки [З], которые в процессе устанавливает только суд.

Однако для того чтобы суд мог констатировать наличие юридических критериев и, тем самым, квалифицировать спорное правоотноше­ние по ст. 177 ГК, необходимо выявить, во-первых, причины неспособ­ности понимать значение своих действий и (или) неспособности управ­лять ими, а во-вторых, фактическое содержание такой деформации (в чем указанная неспособность проявляется). Именно для установления данных обстоятельств необходимо использование специальных знаний в форме исследования, т. е. проведение судебной экспертизы. Какой именно? В юридической литературе ответ на данный вопрос остается до настоящего времени дискуссионным.

Распространено мнение, что ст. 177 ГК (по ГК 1964 г. — ст. 56) содержит в себе, наряду с юридическими, медицинские критерии недействительности сделки [З]. Толкуются они следующим образом. Хотя ст. 177 ГК говорит о дееспособном субъекте сделки (т. е. таком, который в судебном порядке недееспособным не признан), законодатель имеет в виду фактическое состояние недееспособности гражданина. Посколь­ку недееспособным, по закону, может быть признан лишь гражданин, который не может понимать значения своих действий или руководить ими вследствие психического расстройства (ст. 29 ГК), то, соответст­венно, для определения такого состояния необходимо проведение пси­хиатрической экспертизы. Поэтому и для установления обстоятельств, указанных в гипотезе ст. 177 ГК, нужно именно медицинское (психиат­рическое) специальное исследование.

Заметим, что основания для признания сделки недействительной, сформулированные в ст. 177 ГК РФ 1994 г., полностью воспроизводят основания, содержащиеся ранее в ст. 56 ГК РСФСР 1964 г. Что касается ст. 29 ныне действующего ГК, то она более точно (по сравнению со ст. 15 ГК РСФСР 1964 г.), на наш взгляд, фиксирует в качестве специ­ального (медицинского) основания признания гражданина недееспособ­ным психическое расстройство (ранее в ст. 15 основанием назывались душевная болезнь или слабоумие).

Конечно, на практике не исключается ситуация, когда психически больной человек, не осознавая значения своих действий, заключает сделку (хотя вопрос о его дееспособности в суде не решался). Но это, думается, еще не дает оснований утверждать, что ст. 177 ГК предусмот­рена исключительно для таких ситуаций. Во-первых, неправомерен сам термин: фактическая недееспособность. Дееспособность и недее­способность — категории специфически юридические, входящие в число опять-таки юридических предпосылок к обладанию определен­ным правовым статусом. Дееспособность гражданина, достигшего 18 лет, презюмируется (он не обязан доказывать свою дееспособность в каждом конкретном случае). Напротив, констатация недееспособности возможна только как констатация юридического факта (не фактичес­кого состояния!) — и только судом, в определенном законом порядке, гарантирующем соблюдение прав личности (ст. 258—262 ГПК РФ). Фактической недееспособности не бывает. Иногда под этим термином подразумевают наличие у гражданина психической болезни, но и в таком случае употребление его не оправдано. Далеко не всегда психи­ческое заболевание, иные психопатологические изменения могут слу­жить основанием для признания гражданина недееспособным. Послед­нее возможно в случае, когда патологические изменения личности пол­ностью и безотносительно к данной ситуации деформируют способ­ность осознавать значение своих действий и (или) руководить ими. Здесь играет роль глубина патологических изменений (она может быть разной в рамках одного заболевания), особенности процесса течения, срок и период заболевания. Поэтому неверно и условно употреблять термин «фактическая недееспособность», если понимать под ним нали­чие психической болезни или иных болезненных состояний. Кроме того, в рамках применения ст. 177 ГК предполагается не абсолютная деформация названных способностей, а только в момент совершения сделки (что не исключает полноценности осознания и волеизъявления как свойств личности). Если деформация имеет место только при за­ключении сделки (а лишь это обстоятельство устанавливается при ква­лификации правоотношения по ст. 177 ГК), то даже предположение о недееспособности гражданина неправомерно. Если все же есть основа­ния предполагать, что глубина и сила психопатологических изменений такова, что влечет полную деформацию способности личности к факти­ческому осознанию содержания и значения своих действий и(или) спо­собности сознательно управлять ими, то это предположение является основанием к возбуждению дела о признании гражданина недееспособ­ным (в порядке ст. 29 ГК РФ). Следовательно, необходимо различать основания для признания недействительной сделки, совершенной гражданином, не способным понимать значение своих действий или руководить ими (ст. 177 ГК РФ), и основания для признания гражда­нина недееспособным (ст. 29 ГК РФ). Специальным основанием недей­ствительности сделки является психологический критерий, а для при­знания гражданина недееспособным — медицинский.

Во-вторых, — и это главное — способность в полной мере осознавать значение своих действий и в полной мере сознательно управлять ими есть отражение особенностей течения психических процессов данной личности, обусловленных психологическими законами и закономер­ностями. Ее отсутствие или деформация не обязательно связаны с па­тологией психики и далеко не всегда являются следствием психопатологических изменений. Неспособность в полной мере осознавать зна­чение своих действий и (или) управлять ими часто обусловливается различными психологическими причинами, в том числе особыми психическими состояниями в момент совершения юридически значимого действия. Так, в состоянии аффекта человек не полностью осознает фактическое содержание совершаемых действий, частично (а иногда в значительной степени) утрачивает способность сознательно руково­дить ими. При этом данное состояние не является болезненным, оно может быть описано психологическими категориями и выявляется при помощи психологического (а не психиатрического) исследования. Не­гативное воздействие на способности человека к полному осознанию совершаемого и волевому управлению своим поведением оказывают и другие психические состояния: стресс, фрустрация, состояние психи­ческой напряженности.

Не случайно многие исследователи (как в области юриспруденции, так и психологии) обозначают анализируемые способности как психологические критерии [4, 5, б].

Обратим внимание, что и сам законодатель в ст. 177 ГК, в отличие от ст. 171 ГК, делает акцент не на медицинском, а на психологическом критерии. (Для сравнения: ст. 171 ГК содержит два критерия недействительности сделки: а) юридический — гражданин признан судом не­дееспособным; б) медицинский — вследствие психического расстройства.)

Анализ ст. 177 ГК позволяет сделать вывод, что в ней содержатся два критерия для признания сделки недействительной:

юридический — гражданин на момент совершения сделки не был способен понимать значение своих действий или руководить ими;

психологический — неспособность субъекта в полной мере осознавать фактическое содержание своих действий и в полной мере созна­тельно управлять ими; причины такой неспособности.

Юридический критерий в процессе компетентен установить только суд — как факт предмета доказывания, на основании представленных и собранных по делу доказательств, в число которых входит и заключе­ние эксперта. Психологический критерий устанавливается экспертом и имеет значение доказательства для выявления наличия юридического критерия. Более того, по данной категории дел экспертное заключение будет являться прямым доказательством, ибо между фактом предмета доказывания и фактом-доказательством существует объективная и непосредственная связь.

Для выявления психологического критерия признания сделки недействительной суд может обратиться к одному из следующих видов экспертиз: психологической, психиатрической, психолого-психиатрической. При выборе вида экспертизы по конкретному делу следует руководствоваться основаниями назначения и поводами к назначению, о которых говорилось выше. Конечно, в ряде случаев суду сложно верно осуществить выбор между, например, психолого-психиатричес­кой и психиатрической экспертизой. Думается, здесь нелишней была бы помощь специалиста, привлекаемого на стадии подготовки дела к судебному разбирательству (такая рекомендация будет выполнимой с введением законодателем в гражданский процесс фигуры специалиста как самостоятельного субъекта процесса).

Судебно-психиатрическая экспертиза, которая в рамках ст. 177 ГК представляет, скорее, исключение, но не правило, назначается в том случае, когда у суда имеются объективные данные, позволяющие обоснованно предположить, что неспособность лица на момент совершения сделки понимать значение своих действий и (или) руководить ими вызвана психическим заболеванием или иным болезненным расстройством психики.

Например. В суде рассматривалось дело о признании недействитель­ным — по ст. 177 ГК — договора купли-продажи жилого дома. Истец утверждал, что в момент заключения договора не понимал истинного значения своих действий, так как находился в болезненном состоянии («голоса заставляли действовать»), хотя в совершаемых действиях это с очевидностью не проявлялось. Выяснилось, что истец находился на учете в психоневрологическом диспансере по поводу психического заболе­вания, дважды во время обострения болезни лечился стационарно. В такой ситуации у суда имеются все основания для назначения судебно-психиатрической экспертизы.

Однако чаще ситуации не так ясны.

Так, в суде рассматривалось дело о признании завещания недействи­тельным по мотивам ст. 56 ГК ( аналогичным основаниям ст. 177 ГК 1994 г.; здесь указывается закон, действующий на момент возникнове­ния соответствующих материальных правоотношений и рассмотрения дела судом). Единственная дочь умершего завещателя оспаривала действительность завещания, которым часть имущества передавалась фактической супруге завещателя, не состоявшей с ним в зарегистриро­ванном браке. Истица в обоснование своих требований ссылалась на то, что отец при составлении завещания не мог в полной мере осознавать значения своих действий и в полной мере сознательно руководить ими, так как находился в весьма преклонном возрасте, принимал решение о завещании не самостоятельно, а под влиянием фактической супруги. По объяснению истицы, отец всегда отличался требовательностью, власт­ностью, а с возрастом стал просто капризен, малейшее возражение надолго выводило его из себя. Накануне же составления завещания (о чем дочь не знала) произошла ссора между дочерью и отцом, чем воспользо­валась фактическая супруга. Истица также утверждала, что ранее отец неоднократно при свидетелях выражал намерение оставить все имущество дочери (других законных наследников у него не было). Таким образом, завещание не отражает истинные намерения завещателя, а составлено под влиянием эмоционального переживания и под воздейст­вием фактической супруги, усугубившей его негативное психическое со­стояние.

Такого рода обстоятельства, приводимые в обоснование иска, суды не всегда подвергают проверке, что противоречит гражданскому процессуальному закону. Встречаются случаи, когда подобные объяснения просто отвергаются как не имеющие отношения к делу, что, безусловно, неверно. Известно, что люди преклонного возраста отличаются особенностями в течении психологических процессов, у них легче возникают особые эмоциональные состояния, которые могут повлиять на форми­рование решения и на волеизъявление. Поэтому обстоятельства, при­веденные истицей, нуждаются в судебной проверке. Однако и оснований для назначения психиатрической экспертизы здесь нет. В описан­ном случае правильным будет назначение судебно-психологической экспертизы с участием эксперта-геронтолога для выявления: а) психофизических особенностей личности завещателя; б) особого психичес­кого состояния в момент составления завещания; в) психологических факторов сложившейся ситуации и их воздействии на завещателя. Ана­лиз установленных экспертом фактов позволит ему дать компетентный ответ на вопрос о наличии или отсутствии психологического критерия (а именно: был ли способен завещатель в момент составления завеща­ния в полной мере осознавать фактическое содержание своих действий и был ли он способен в полной мере сознательно руководить своими действиями). Нужно заметить, что, поскольку речь идет об умершем человеке, целесообразно использование метода психолингвистическо­го исследования.

На практике чаще всего возникает потребность в проведении комплексной экспертизы — психолого-психиатрической или медико-психологической. Рассмотрим еще один пример.

Суд рассматривал дело по иску Н. к семье Ш. о признании договора обмена жилыми помещениями недействительным по основаниям ст. 56 ГК 1964 г. (ст. 177 ГК 1994 г.). Истица утверждала, что в период заключения договора не могла в полной мере осознавать значение своих действий и руководить ими, так как находилась в болезненном состоя­нии, она инвалид второй группы в связи с заболеванием мозгового кровообращения. При обострении испытывает сильные головные боли, голо­вокружение, не может сосредоточиться и что-то серьезно обдумывать, принимать решения. Договор обмена, по ее словам, истица заключила, находясь в таком состоянии, поскольку ответчики торопили.

Суд счел доводы истицы не имеющими отношения к делу и отказал в удовлетворении иска. Однако суд кассационной инстанции отменил решение как необоснованное и направил дело на новое рассмотрение, указав на необходимость проверки утверждений истицы.

В данной ситуации следовало назначить медико-психологическую экспертизу на предмет выявления и диагностики заболевания, характе­ра его течения и тяжести (сфера применения собственно медицинских знаний) и определения того, могло ли оно повлиять, и если — да, то в какой степени повлияло на способность истицы в момент совершения сделки правильно осознавать значение своих действий и на способ­ность сознательно управлять ими (сфера компетенции психолога).

Возможны случаи, когда лицо, заключившее сделку, страдает некоторыми нарушениями психической деятельности, но которые не исключают полностью возможности лица осознавать значение своих действий и осуществлять волевое руководство ими. Иначе говоря, поведение на момент сделки определяется не столько заболеванием, сколько спецификой проявления психологических закономерностей, обуслов­ленной теми или иными нарушениями или отклонениями в психичес­ком развитии. При таких обстоятельствах необходимо назначение ком­плексной психолого-психиатрической экспертизы. Поводами к ее назначению могут быть данные о наличии у лица пограничного состоя­ния, психопатии, невротического расстройства или же данные о нали­чии психического расстройства, но при адекватном поведении в момент совершения исследуемых действий.

В целом же всегда следует иметь в виду, что способность полностью осознавать значение своих действий, равно как и способность к волевому управлению своим поведением, — категории психологические. Назван­ные способности личности зависят не только от состояния психическо­го здоровья, но и от состояния моторных, рецепторных, иных психофизических качеств, которые не характеризуются как болезненные, но могут исключать возможность адекватного поведения в определенных ситуациях. Поэтому всегда нужно учитывать, в какой ситуации дейст­вовал субъект, заключая сделку (не была ли она для него нестандарт­ной), какие обстоятельства предшествовали заключению сделки (не было ли среди них таких, которые могли бы существенно повлиять на эмоциональное состояние лица в момент заключения сделки), отлича­ется ли субъект какими-то особенностями в интеллектуальной, эмоци­ональной, волевой сферах.

Изложенное делает очевидным доказательственное значение заключения эксперта-психолога при рассмотрении судом гражданских дел, квалифицируемых по ст. 177 ГК. Устанавливая в своем выводе наличие психологического критерия, эксперт дает суду прямое доказа­тельство отсутствия или деформированности у стороны способности к совершению сделки. Это, безусловно, имеет юридическое значение для правильной квалификации спорного правоотношения, защиты облада­теля субъективного права.