Черты неклассической рациональности:

1. Принцип наблюдаемости: объектом науки становится само наблюдение. Субъект познания рассматривается уже в непосредственной связи со средствами познавательной деятельности и самим объектом познания.

2. Корреляция между постулатами науки и характеристиками метода, посредством которого осваивается объект.

3. Системность: новый образ объекта, рассматриваемый как сложная система. Несводимость состояний целого к сумме состояний его частей.

4. Информативность: проникают друг в друга не только вещество и энергия, но энергия и информация.

5. Принцип неопределенности Гейзенберга и принцип дополнительности Бора. Относительность истинности теорий и картины природы.

6. Важную роль при описании динамики системы начинает играть категории случайности, возможности и действительности.

7. Объект познания понимается не как тело, а как процесс, воспроизводящий устойчивые состояния. Материя не столько инертное начало, которое можно заставить изменяться лишь извне, сколько начало активное, содержащее свою активность и закон (форму) этой активности внутри самой себя.

8. Институционализация науки.

В современную эпоху человечество является свидетелем новых радикальных изменений в основаниях науки. Эти изменения можно охарактеризовать как четвертую глобальную научную революцию, в ходе которой рождается новая, постнеклассическая наука. Постнеклассический образ рациональности (этот термин был введен в оборот в 70-ые гг. XX в. В.С. Степиным) показывает, что понятие рациональности шире понятия рациональности науки, так как включает в себя не только логико-методологические стандарты, но еще и анализ целерациональных действий и поведения челове­ка, т.е. социокультурные, ценностно-смысловые структуры.

Постнеклассический этап связан с тем, что проблемы научного познания приобрели новый ракурс в новой парадигме рациональности в связи с развитием научно-технической цивилизации и выявлением антигуманных последствий такого развития. Это породило активную оппозицию культу научной рациональности и проявилось в ряде подходов школ современного иррационализма. В иррационализме критикуются основные установки гносеологии рационализма за их абстрактный по своей сущности антигуманный характер. В рационализме предмет познания чужд сознанию исследователя. Мыслительная деятельность субъекта воспринимается лишь как методика получения конкретного результата. Причем, познающему субъекту не важно, какое применение найдет этот результат. Поиск объективной истины в классическом рационализме имеет оттенок антисубъективности, античеловечности, бездушного отношения к действительности. Наоборот, представители иррационализма и постнеклассической рациональности выступают против разрыва познавательного действия на субъект-объектные отношения. В теорию познания в качестве главного познавательного средства включаются эмоционально-чувственные и эмоционально-волевые факторы любви и веры. Подчеркивается значение личностных, ценностных, эмоционально-психологических моментов в познании, наличие в нем моментов волевого выбора, удовлетворения и т. д.

В.С. Степин отмечает, что «наряду с дисциплинарными исследованиями на передний план все более выдвигаются междисциплинарные и проблемно-ориентированные формы исследовательской деятельности. <…> Усиливаются процессы взаимодействия принципов и представлений картин реальности, формирующихся в различных науках. Все чаще изменения этих картин протекают не столько под влиянием внутридисциплинарных факторов, сколько путем “парадигмальной прививки” идей, транслируемых из других наук. В этом процессе постепенно стираются жесткие разграничительные линии между картинами реальности, определяющими видение предмета той или иной науки. Они становятся взаимозависимыми и предстают в качестве фрагментов целостной общенаучной картины мира» (17, 627).

Появляется новый тип исследуемых объектов – исторически развивающиеся системы, еще более сложные по сравнению с саморегулирующимися системами. И, конечно же, меняется сама методология исследования. «Историчность системного комплексного объекта и вариабельность его поведения предполагают широкое применение особых способов описания и предсказания его состояний – построение сценариев возможных линий развития системы в точках бифуркации. С идеалом строения теории как аксиоматически-дедуктивной системы все больше конкурируют теоретические описания, основанные на применении метода аппроксимации, теоретические схемы, использующие компьютерные программы, и т.д.» (17, 630).

В.С. Степин также говорит о появлении “человекоразмерных” объектов, требующих пристального изучения. Но в поиске истины и преобразования такого рода объектов непосредственно затрагиваются гуманистические ценности. «Научное познание начинает рассматриваться в контексте социальных условий его бытия и его социальных последствий как особая часть жизни общества, детерминируемая на каждом этапе своего развития общим состоянием культуры данной исторической эпохи, ее ценностными ориентациями и мировоззренческими установками» (17, 632). Все больше начинают говорить о моральной ответственности ученых за результаты научного познания. Это означает, что теперь истина перестает рассматриваться как господствующая или нейтральная ценность относительно иных видов ценностей. Все ценности – научные, нравственные, политические – начинают рассматриваться в рамках единой ценностной системы, позволяющей со-измерять и со-относить между собою отдельные ценности и нормы. Наука начинает рассматриваться как часть культурной и общественной жизни, активно взаимодействующая с другими формами культуры. Идеал ученого постепенно изменяется: от беспристрастного зрителя к активному участнику общественных процессов.

Черты постнеклассической рациональности:

1. Парадигма целостности, глобальный взгляд на мир. Выдви­жение на первый план междисциплинарных и проблемно ориентированных фор­м исследовательской деятельности.

2. Сближение физического и биологического мышления.

3. Объектами современных междисциплинарных исследований все чаще становятся уникальные системы, характеризующиеся открытостью и саморазвитием: исторически развивающиеся и саморегулирующиеся системы, в которые в качестве особого компонента включен человек.

4. Гуманитаризация естественно-научного знания, радикальное «очеловечивание» науки. Человек входит в картину мира не просто как активный ее участник, а как системообразующий принцип. Это говорит о том, что мышление человека с его целями, ценностными ориентациями несет в себе характеристики, которые сливаются с предметным содержанием объекта.

5. В качестве парадигмальной теории постнеклассической науки выступает синергетика — теория самоорганизации, изучающая по­ведение открытых неравновесных систем. Новые импера­тивы века: нелинейность, необратимость, неравновесность, хаосомность.

6. В новый, расширенный объем понятия «рациональность» включена интуиция, неопределенность, эвристика и другие, нетрадици­онные для классического рационализма, прагматические характеристи­ки, например польза, удобство, эффективность.

Итак, три крупных стадии исторического развития науки, каждую из которых открывает глобальная научная революция, можно характеризовать как три исторических типа научной рациональности, сменявшие друг друга в истории техногенной цивилизации. Это – классическая рациональность, соответствующая классической науке в двух ее состояниях – додисциплинарном и дисциплинарно организованном), неклассическая рациональность (соответствующая неклассической науке) и постнеклассическая рациональность, связанная с радикальными изменениями в основаниях науки (соответствующая постнеклассической науке). Между ними, как этапами развития науки, существуют своеобразные “перекрытия”, причем появление каждого нового типа рациональности не отбрасывало предшествующего, а только ограничивало сферу его действия, определяя его применимость лишь к определенным типам проблем и задач.

Каждый этап исторического развития характеризуется особым состоянием научной деятельности, направленной на постоянный рост объективно-истинного знания. Если схематично представить эту деятельность как отношения “субъект-средства-объект” (включая в понимание субъекта ценностноцелевые структуры деятельности, знания и навыки применения методов и средств), то описанные этапы эволюции науки, выступающие в качестве разных типов научной рациональности, характеризуются различной глубиной рефлексии по отношению к самой научной деятельности.

Классический тип научной рациональности, центрируя внимание на объекте, стремится при теоретическом объяснении и описании элиминировать все, что относится к субъекту, средствам и операциям его деятельности. Такая элиминация рассматривается как необходимое условие получения объективно-истинного знания о мире. Цели и ценности науки, определяющие стратегии исследования и способы фрагментации мира, на этом этапе, как и на всех остальных, детерминированы доминирующими в культуре мировоззренческими установками и ценностными ориентациями. Но классическая наука не осмысливает этих детерминаций.

Неклассический тип научной рациональности учитывает связи между знаниями об объекте и характером средств и операций деятельности. Экспликация этих связей рассматривается в качестве условий объективно-истинного описания и объяснения мира. Но связи между внутринаучными и социальными ценностями и целями по-прежнему не являются предметом научной рефлексии, хотя имплицитно они определяют характер знаний (определяют, что именно и каким способом мы выделяем и осмысливаем в мире).

Постнеклассический тип рациональности расширяет поле рефлексии над деятельностью. Он учитывает соотнесенность получаемых знаний об объекте не только с особенностью средств и операций деятельности, но и с ценностно-целевыми структурами. Причем эксплицируется связь внутринаучных целей с вненаучными, социальными ценностями и целями.

Каждый новый тип научной рациональности характеризуется особыми, свойственными ему основаниями науки, которые позволяют выделить в мире и исследовать соответствующие типы системных объектов (простые, сложные, саморазвивающиеся системы). При этом возникновение нового типа рациональности и нового образа науки не следует понимать упрощенно в том смысле, что каждый новый этап приводит к полному исчезновению представлений и методологических установок предшествующего этапа. Напротив, между ними существует преемственность.

Неклассическая наука вовсе не уничтожила классическую рациональность, а только ограничила сферу ее действия. При решении ряда задач неклассические представления о мире и познании оказывались избыточными, и исследователь мог ориентироваться на традиционно классические образцы (например, при решении ряда задач небесной механики не требовалось привлекать нормы квантово-релятивистского описания, а достаточно было ограничиться классическими нормативами исследования). Точно так же становление постнеклассической науки не приводит к уничтожению всех представлений и познавательных установок неклассического и классического исследования. Они будут использоваться в некоторых познавательных ситуациях, но только утратят статус доминирующих и определяющих облик науки.

Когда современная наука на переднем крае своего поиска поставила в центр исследований уникальные, исторически развивающиеся системы, в которые в качестве особого компонента включен сам человек, то требование экспликации ценностей в этой ситуации не только не противоречит традиционной установке на получение объективно-истинных знаний о мире, но и выступает предпосылкой реализации этой установки. Есть все основания полагать, что по мере развития современной науки эти процессы будут усиливаться. Техногенная цивилизация ныне вступает в полосу особого типа прогресса, когда гуманистические ориентиры становятся исходными в определении стратегий научного поиска. Вместо чисто объективистского видения мира выдвигается такая система построения науки, в которой обязательно присутствует в той или иной мере “антропный принцип”. Суть его состоит в утверждении принципа: мир таков потому, что в нем есть мы, любой шаг познания может быть принят только в том случае, если он оправдан интересами рода людей, гуманистично ориентирован. Постнеклассическое видение мира с его нацеленностью на “человекоразмерные” объекты предполагает поворот в направленности научного поиска от онтологических проблем на бытийные. В данном свете и научная рациональность видится иначе. Сегодня надо искать не просто объективные законо-сообразные истины, а те из них, которые можно соотнести с бытием рода людей. Поэтому новую рациональность в отечественной литературе определяют также как неонеклассическую. Позитивным образом формируются не классический идеал, а неклассический и постнеклассический типы рациональности, которые, очевидно, и призваны будут воплотить новый идеал рациональности. Важно, однако, то, что выход за пределы классического идеала рациональности засвидетельствован с позиций различных традиций мировой философии.

Важным выводом в отношении проблемы рациональности является изменчивость эталонов рациональности: то, что сегодня признается иррациональным, на следующем этапе развития знания может быть признано сначала неклассически-рациональным, а затем – рациональным. Такая эволюция происходит сегодня, например, в современной медицине по отношению к различным альтернативным методам лечения и диагностики (акопунктуре, иглоукалыванию, гомеопатии). Появляются исследования, обосновывающие существование у человека слабых биоэлектромагнитных полей, наличие активных областей концентрации и циркуляции электромагнитной энергии, коррелирующих с «точками» и «каналами» традиционной китайской медицины. Эта область медицинских исследований еще не вполне соответствует эталону научности, но уже и не совершенно иррациональна. Она оказывается сегодня областью неклассически-рациональной медицины, частично соответствующей идеалу рациональности. По отношению к этой области действует принцип редукции, когда официальная медицина не может ни совершенно принять, ни совершенно отвергнуть новые методы, и потому пытается выявить в них некоторое «рациональное зерно» и свести к нему эти методы, скептически относясь к остальным элементам нового знания. В то же время такая более щадящая позиция медицины к альтернативным подходам является в свою очередь следствием некоторого изменения идеалов медицинской рациональности в последнее время.

Мы видим, таким образом, что понятие рациональности чрезвычайно значимо при построении и развитии научного знания. Научное сообщество всегда руководствуется некоторой системой эталонов рациональности-научности, с точки зрения которых ученые постоянно производят оценки возможного нового знания, определяя, способно ли оно войти в состав науки. Здесь есть и положительные и отрицательные стороны. Отнесение к эталону позволяет как охранять научное знание от разрушения, так и способно затормозить его развитие. Найти правильный баланс между этими крайностями всегда очень непросто.

Первая революция XVII — первая половина XVIII века — становление классического естествознания. Основные характеристики: механистическая картина мира как общенаучная картина реальности; объект — малая система как механическое устройство с жестко детерминированными связями, свойство целого полностью определяется свойствами частей; субъект и процедуры его познавательной деятельности полностью исключаются из знания для достижения его объективности; объяснение как поиск механических причин и сущностей, сведение знаний о природе к принципам и представлениям механики.

Вторая революция Конец XVIII — первая половина XIX века, переход естествознания в дисциплинарно организованную науку. Основные характеристики: механическая картина мира перестает быть общенаучной, формируются биологические, химические и другие картины реальности, не сводимые к механической картине мира; объект понимается в соответствии с научной дисциплиной не только в понятиях механики, но и таких, как «вещь», «состояние», «процесс», предполагающих развитие и изменение объекта; субъект должен быть элиминирован из результатов познания; возникает проблема разнообразия методов, единства и синтеза знаний, классификации наук; сохраняются общие познавательные установки классической науки, ее стиля мышления.

Третья революция Конец XIX — середина XX века, преобразование параметров классической науки, становление неклассического естествознания. Существенные революционизирующие события: становление релятивистской и квантовой теорий в физике, становление генетики, квантовой химии, концепции нестационарной Вселенной, возникают кибернетика и теория систем. Основные характеристики: HКМ — развивающееся, относительно истинное знание; интеграция частнонаучных картин реальности на основе понимания природы как сложной динамической системы; объект — не столько «себетождественная вещь», сколько процесс с устойчивыми состояниями; соотнесенность объекта со средствами и операциями деятельности; сложная, развивающаяся динамическая система, состояние целого не сводимо к сумме состояний его частей; вероятностная причинность вместо жесткой, однозначной связи; новое понимание субъекта как находящегося внутри, а не вне наблюдаемого мира — необходимость фиксации условий и средств наблюдения, учет способа постановки вопросов и методов познания, зависимость от этого понимания истины, объективности, факта, объяснения; вместо единственно истинной теории допускается несколько содержащих элементы объективности теоретических описаний одного и того же эмпирического базиса.

Четвертая революция Конец XX — начало XXI века, радикальные изменение в основаниях научного знания и деятельности — рождение новой постнеклассической науки. События — компьютеризация науки, усложнение приборных комплексов, возрастание междисциплинарных исследований, комплексных программ, сращивание эмпирических и теоретических, прикладных и фундаментальных исследований, разработка идей синергетики. Основные характеристики: НКМ — взаимодействие различных картин реальности; превращение их во фрагменты общей картины мира, взаимодействие путем «парадигмальных прививок» идей из других наук, стирание жестких разграничительных линий; на передний план выходят уникальные системы — объекты, характеризующиеся открытостью и саморазвитием, исторически развивающиеся и эволюционно преобразующиеся объекты, «человекоразмерные» комплексы; знания об объекте соотносятся не только со средствами, но и с ценностно-целевыми структурами деятельности; осознается необходимость присутствия субъекта, это выражается, прежде всего, в том, что включаются аксиологические факторы в объяснения, а научное знание с необходимостью рассматривается в контексте социального бытия, культуры, истории как нераздельное с ценностями и мировоззренческими установками, что в целом сближает науки о природе и науки о культуре. Типы научной рациональности: классическая рациональность (соответствующая классической науке в двух её состояниях – додисциплинарном и дисциплинарно организованном); неклассическая рациональность (соответствующая неклассической науке) и постнеклассическая рациональность. Между ними, как этапами развития науки, существуют своеобразные «перекрытия», причём появление каждого нового типа рациональности не отбрасывало предшествующего, а только ограничивало сферу его действия, определяя его применимость только к определённым типам проблем и задач. Каждый этап характеризуется особым состоянием научной деятельности, направленной на постоянный рост объективно-истинного знания. Если схематично представить эту деятельность как отношения «субъект-средства-объект» (включая в понимание субъекта ценностно-целевые структуры деятельности, знания и навыки применения методов и средств), то описанные этапы эволюции науки, выступающие в качестве разных типов научной рациональности, характеризуются различной глубиной рефлексии по отношению к самой научной деятельности.

10. Исторические типы научной рациональности: классический, неклассический, постнеклассический. Три крупных стадии исторического развития науки, каждую из которых открывает глобальная научная революция, можно охарактеризовать как три исторических типа научной рациональности, сменявшие друг друга в истории техногенной цивилизации. Это - классическая рациональность (соответствующая классической науке в двух ее состояниях - додисциплинарном и дисциплинарно организованном); неклассическая рациональность (соответствующая неклассической науке) и постнеклассическая рациональность. Между ними, как этапами развития науки, существуют своеобразные "перекрытия", причем появление каждого нового типа рациональности не отбрасывало предшествующего, а только ограничивало сферу его действия, определяя его применимость только к определенным типам проблем и задач.

Каждый этап характеризуется особым состоянием научной деятельности, направленной на постоянный рост объективно-истинного знания. Если схематично представить эту деятельность как отношения "субъектсредстваобъект" (включая в понимание субъекта ценностноцелевые структуры деятельности, знания и навыки применения методов и средств), то описанные этапы эволюции науки, выступающие в качестве разных типов научной рациональности, характеризуются различной глубиной рефлексии по отношению к самой научной деятельности.

Классический тип научной рациональности, центрируя внимание на объекте, стремится при теоретическом объяснении и описании элиминировать все, что относится к субъекту, средствам и операциям его деятельности. Такая элиминация рассматривается как необходимое условие получения объективно-истинного знания о мире. Цели и ценности науки, определяющие стратегии исследования и способы фрагментации мира, на этом этапе, как и на всех остальных, детерминированы доминирующими в культуре мировоззренческими установками и ценностными ориентациями. Но классическая наука не осмысливает этих детерминаций.

Неклассический тип научной рациональности учитывает связи между знаниями об объекте и характером средств и операций деятельности. Экспликация этих связей рассматривается в качестве условий объективно-истинного описания и объяснения мира. Но связи между внутринаучными и социальными ценностями и целями по-прежнему не являются предметом научной рефлексии, хотя имплицитно они определяют характер знаний (определяют, что именно и каким способом мы выделяем и осмысливаем в мире).

Постнеклассический тип рациональности расширяет поле рефлексии над деятельностью. Он учитывает соотнесенность получаемых знаний об объекте не только с особенностью средств и операций деятельности, но и с ценностно-целевыми структурами. Причем эксплицируется связь внутринаучных целей с вненаучными, социальными ценностями и целями.

Каждый новый тип научной рациональности характеризуется особыми, свойственными ему основаниями науки, которые позволяют выделить в мире и исследовать соответствующие типы системных объектов (простые, сложные, саморазвивающиеся системы). При этом возникновение нового типа рациональности и нового образа науки не следует понимать упрощенно в том смысле, что каждый новый этап приводит к полному исчезновению представлений и методологических установок предшествующего этапа. Напротив, между ними существует преемственность. Неклассическая наука вовсе не уничтожила классическую рациональность, а только ограничила сферу ее действия. При решении ряда задач неклассические представления о мире и познании оказывались избыточными, и исследователь мог ориентироваться на традиционно классические образцы (например, при решении ряда задач небесной механики не требовалось привлекать нормы квантово-релятивистского описания, а достаточно было ограничиться классическими нормативами исследования). Точно так же становление постнеклассической науки не приводит к уничтожению всех представлений и познавательных установок неклассического и классического исследования. Они будут использоваться в некоторых познавательных ситуациях, но только утратят статус доминирующих и определяющих облик науки.

Когда современная наука на переднем крае своего поиска поставила в центр исследований уникальные, исторически развивающиеся системы, в которые в качестве особого компонента включен сам человек, то требование экспликации ценностей в этой ситуации не только не противоречит традиционной установке на получение объективно-истинных знаний о мире, но и выступает предпосылкой реализации этой установки. Есть все основания полагать, что по мере развития современной науки эти процессы будут усиливаться. Техногенная цивилизация ныне вступает в полосу особого типа прогресса, когда гуманистические ориентиры становятся исходными в определении стратегий научного поиска.

11. Позитивистская традиция в философии науки Видное место в разработке методологии научного познания принадлежит позитивизму (от лат. positiva — положительный). Научные открытия XIX в. раздвинули горизонты физики. Появились новые разделы — учение об электричестве, магнетизме, существенно обновившаяся теория теплоты, оптика. Физика развивается в тесном единстве с математикой, опираясь не только на наследие Ньютона, но и новые физико-математические исследования Ж.Л. Лагранжа и П.С. Лапласа. Идеал конкретного знания, опирающегося на опыт и математические исчисления, Сен-Симон назвал «позитивным знанием».

Если в XVII в. научная революция вписывалась в рамки классической метафизики (Р. Декарт, Г. Лейбниц), то к XIX в. в качестве философского контекста научного прогресса начинают развиваться антиметафизические течения. Развитие промышленности, строительства, торговли, государственного управления требовало новых специалистов, обладающих реальными знаниями и навыками. Позитивные знания становятся востребованными в системе образования. Все это означало конец натурфилософского подхода к естествознанию. В сообществе некоторых представителей частных наук созрело твердое убеждение в ненужности как гегелевской, так и «традиционной» философии для науки и в необходимости новой, строго научной философии. Позитивизм в своем развитии прошел три этапа:

• начало XIX в. — конец XIX в. — «первый позитивизм» (О. Конт, Дж.С. Милль, Г. Спенсер) — классический;

• до 1920-х гг. — «второй позитивизм» (Э. Мах, Р. Авенариус) — эмпириокритицизм;

• с 1920-х гг. — «третий позитивизм» (М. Шлик, Б. Рассел, Р. Кар-нап, К. Поппер и др.) — логический позитивизм.

Первый этап развития позитивизма. Родоначальником позитивизма, сформулировавшим достаточно четко позитивистское кредо, был французский философ Огюст Конт (1798—1857). В работе «Курс положительной философии» он раскрывает закон трех стадий развития знаний (или трех форм познавательной деятельности человека):

1. теологической, в эпоху которой явления объясняются деятельностью сверхъестественных сил;

2. метафизической, когда явления объясняются с помощью абстрактной сущности;

позитивной (или научной), в рамках которой можно объяснить феномены природы на основании познанных законов,которые носят неизменный характер «Ныне каждый понимающий дух времени наблюдатель не может не признать постоянного стремления человеческого разума к положительным наукам и бесповоротного отрицания тех бессмысленных доктрин и предварительных методов, которые были годны только для первых его проявлений» [3. С. 10]. В результате развития наук человеческий разум бесповоротно должен восторжествовать над верой, наука — над религией, положительное знание — над теологией и метафизикой. Таков прогноз, вытекающий из контовской философии.

Конт считал, что позитивное знание есть знание всего того, что «есть на самом деле». Поэтому позитивная наука — это наука о действительном, о том, что можно описывать. Цель науки - в исследовании законов, ибо только знание законов дает возможность предвидеть события, направить нашу активность на изменение не только природы, но и общества. Для решения последней задачи Конт считал необходимым создать «социальную физику», т.е. научную социологию.

Философ был уверен, что позитивное знание всегда относительно уже потому, что сам процесс восприятия — это не что иное, как временная последовательность явлений и их пространственная координация. Отсюда Конт делает вывод, что бытие как совокупность фактов дано имманентно [5. С. 12]. Точка зрения имманентности — принцип позитивной науки в противоположность метафизике, которая верит в возможность постижения трансцендентного, т.е. находящегося за пределами мира явлений. Конт выступил против использования метафизических категорий в науке, таких, как «абсолютная субстанция», «абсолютный объект», «трансцендентальность» и т.д., ибо «попытки этого рода показывают еще тайное влияние абсолютного духа, присущего теоло-го-метафизическому образу мышления» [2. С. 132].

Однако наряду с конкретными фактами, с которыми имеют дело позитивные науки, Конт признавал и наличие абстрактных понятий. Tajc, с помощью математических формул наука фиксирует временную последовательность и пространственные отношения мира явлений. С целью нахождения и приведения в порядок природных законов, выведенных из изучения фактов, Конт выстраивал классификацию наук. В этой классификации науки расположены по убыванию степени простоты и абстрактности — математика, астрономия, физика, химия, биология, социология Их систематический порядок соответствует естественному порядку явлений и воспроизводит в классификации также исторический порядок развития позитивных знаний. Математика занимает первое место, так как она является наукой о самых простых объектах, наиболее абстрактная, а также первой из всех наук сложилась в качестве позитивной научной дисциплины. Социология, последняя из фундаментальных наук, отличающаяся наибольшей сложностью и конкретностью, исторически сложилась позднее остальных. Социология больше, чем какая-либо другая наука нуждается в жестких естественных законах, поскольку имеет дело с наиболее сложными явлениями. С другой стороны, каждое из понятий включается в систему связей, которые без конца расширяются и укрепляются.

В классификации Конта не упомянута философия, так как, по его мнению, «наука — сама по себе философия». Задача философии — «точное определение духа каждой из наук, открытие их связей и отношений, суммирование принципов в соответствии с позитивным методом» [4. С. 195]. Таким образом, философия сведена к методологии наук. Позитивизм требовал замены слова «почему» на слово «как».

Джон Стюарт Милль (1806—1873), один из последователей Конта, смещает некоторые акценты в контовской концепции. Он считал, что философия должна быть научной, но в своей структуре содержать не только методы, как предлагает Конт, но и доказательства. «Логика, — говорит Милль, — это наука о доказательстве» [1.С. 282]. Никакого априорного или интуитивного знания Милль не признавал. В основе всякого знания лежит опыт. Согласно выражению Милля, необходимо опыт сделать мерилом, критерием истины, т.е. никоим образом не выходить за его пределы. Для Милля индукция является коренным методом получения знания. Он попытался создать закономерную систему индуктивной логики. По его представлению, логику следует понимать как учение, изолированное от всякой метафизики, от всякой философии. Научная рациональность — это некая вершина, на которую взошло человечество благодаря науке, оставляя позади как ненужные и устаревшие религиозные и метафизические формы мышления. Явное предпочтение, отдаваемое Миллем доказательству уже готового знания, хотя и означает отход от историзма, но делает в дальнейшем возможной постановку важных гносеологических и логических проблем. В то же время, делая упор на структуре готового знания, Милль отстраняет науку от философии и превращает границу между ними в жесткую демаркационную линию.

Большинство русских ученых второй половины XIX в. в той или иной мере находилось под влиянием философских сочинений Конта, видевших в них, говоря словами Н.Г. Чернышевского, единственную философскую систему, верную научному духу. Наиболее последовательные русские позитивисты — П.Л. Лавров (1823-1900), В.В. Лесевич (1837-1905), Н.К. Михайловский (1842-1904), Н.И.Кареев(1850-1931)идр. Именновпозитивной философии они искали противовес усиливающейся ориентации на иррационализм и мистику, способ упорядочения положительного знания о мире.

Позитивистские системы Конта, Спенсера, Милля создавали определенную научную картину мира, опирающуюся на принципы механистического истолкования действительности. Прогресс естественно-научного знания на рубеже XIX—XX вв., связанный с развитием квантовой физики, поставил под вопрос механистическую методологию и разрушил прежнюю картину мира. В ходе исследований выявилась зависимость результатов научных опытов и органов чувств человека. Позитивизм вынужден рассматривать вопросы, которые раньше считались сугубо метафизическими: о природе познания, об отношении субъекта и объекта, о взаимоотношении психического и физического, о характере и истоках опыта и др.

Второй этап в развитии позитивизма — эмпириокритицизм (Э. Мах (1838-1916), Р. Авенариус (1843—1896)) остро поставил проблему разработки новых методологических оснований науки.

Выяснилось, что одни и те же законы природы могут быть выражены с помощью разных теоретических понятий. Например, длительное соперничество альтернативных исследовательских программ электродинамики Ампера—Вебера, с одной стороны, и Фарадея-Максвелла — с другой, показало, что возможны разные формулировки законов электромагнетизма.

Эрнст Мах, формируя и решая те методологические проблемы, которые стихийно возникали в естествознании (проблемы места и статуса механики в науке о природе, проблемы таких фундаментальных понятий механики, как «пространство», «масса», «сила»), исходил из линии на сведение (редукцию) основанийзнания к чувственным восприятиям. «Мир — это комплекс ощущений, задача науки — их описание» [4. С. 251 ].

Мах проводит различие между инстинктивным знанием, сложившимся в результате практической деятельности многих поколений, и знанием научным, полученным из индивидуального опыта ученого путем логического анализа и индуктивного опыта. В деятельности ученого он выделял творческий процесс выдвижения научных гипотез и формулирование теорий. Причем цель теорий — быть средством наиболее простой, наиболее экономной систематизации («экономия мышления») и кодификации (свой теоретический язык) эмпирических данных, полученных в научном эксперименте.

В книге «Механика. Историко-критический очерк ее развития» Мах так объяснял свой принцип «экономии мышления»: «Всякая наука имеет целью заменить, т.е. сэкономить, опыт, мысленно репродуцируя и предвосхищая факты. Эти репродукции более подвижны в непосредственном опыте и в некоторых аспектах его заменяют. Не нужно много ума, чтобы понять, что экономическая функция науки совпадает с самой сущностью. В обучении учитель передает ученику опыт, составленный из знаний других, экономя опыт и время ученика. Опытное знание целых поколений становится собственностью нового поколения и хранится в виде книг в библиотеках. Подобно этому и язык как средство общения есть инструмент экономии» [4. С. 254].

Между концепциями Маха и Авенариуса много общего, но Мах, считая себя ученым, стремился освободить науку от метафизических понятий «атом», «материя», «субстанция» и т.д. Единственной бесспорной функцией науки для Маха является описание.

Рихард Авенариус считал себя философом и пытался построить философию как строгую науку на манер позитивных наук о природе. Термин «эмпириокритицизм» (критика чистого опыта) он ввел для обозначения философской позиции, критически рассматривающей все якобы проверенные истины. «Чистый опыт» — это опыт в самом широком смысле слова — идеи, восприятие предметов, образы, суждения, оценки — необъятная масса утверждений. Критика призвана очистить понятие о мире от разночтений, мифических и философских фантазий, чтобы в конце концов получить универсальную концепцию мира, значимую везде и для всех. В «чистом опыте» Авенариус стремился растворить противоположность материи и духа, физического и психического. Авенариус считал, что «без субъекта нет объекта», что в опыте снимается противоположность материи и сознания. Предметом философии науки должно быть изучение психических механизмов научного творчества, а также наиболее эффективных форм и способов организации научного знания.

Анализируя методологию позитивизма, B.C. Степин отмечает, что представители данного направления рассматривали науку «как абсолютно автономное образование, не связанное с философией... она рассматривалась вне связи с деятельностью... рассматривалась вне ее исторического развития» [6. С. 17].

Логический позитивизм изначально образовался как европейское движение ученых, логиков и методологов науки на базе так называемого Венского кружка, который был организован в Австрии в 1922 г. М. Шликом (1882-1936) на кафедре философии индуктивных наук Венского университета. Первоначально в Венский кружок входили преподаватели и студенты Венского университета, впоследствии он был расширен, в том числе за счет представителей других стран. В разное время в Венский кружок входили Р. Карнап, Г. Бергман, Г. Фейгель, К. Гедель, Г. Хан, О. Нейрат, Ф. Вайсман и др. Признанными вождями Венского кружка были Мориц Шлик и продолжатель его дела Рудольф Карнап (1891-1970), приглашенный в кружок в 1926 г. В 1929 г. Карнап, Хан и Нейрат опубликовали манифест «Научное миропонимание. Венский кружок». Затем очень быстро возникли контакты с группами единомышленников из некоторых университетов Европы и США — Берлинским обществом эмпирической философии, львовско-варшавской школой и др., а также с отдельными философами. С Венским кружком установили связи Ф. Франк, Э. Кайла, Э. Найгель, А. Айер и др. В 1930 г. началось издание позитивистского журнала «Erkenntnis» («Познание»), который выходил вплоть до 1939 г., а с 1938 г. — периодических изданий «Международная энциклопедия унифицированной науки» и «Библиотека серии унифицированной науки». В 1920—1930-е гг. неопозитивисты созвали ряд конгрессов: в Праге (1929, 1934), Кенигсберге (1930), Париже (1935, 1937), Копенгагене (1936), Кембридже (1938).

Представители Венского кружка внесли большой вклад в становление и развитие философии науки. По существу основные проблемы философии науки, наиболее актуальные в XX в., были впервые поставлены и обсуждались именно в рамках теоретической деятельности Венского кружка. В частности, его участники поставили две наиболее серьезные проблемы философии науки:

• о строении научного знания, о структуре науки, об отношении между научными высказываниями на эмпирическом и теоретическом уровнях;

• о специфике науки, научных высказываниях, о критерии их научности: о путях и возможностях определения действительной научности понятий и суждений языка науки [4. С. 240]. Кроме того, обсуждение проблемы специфики научного знания предполагало определенность в вопросе о специфике философии, ее роли в системе человеческого знания, наконец, о соотношении философии и науки.

Вопрос о строении научного знания, о соотношении его эмпирического и теоретического уровней не был чем-то совершенно новым для философии. Эта проблема обсуждалась еще со времени возникновения науки Нового времени и первоначально принимала форму столкновения эмпиризма и рационализма, которые отдавали предпочтение либо чувственному, либо рациональному познанию. Тем не менее в XX в. наука развивалась настолько интенсивно, что проблемы логического анализа ее структуры были поставлены на повестку дня как самые животрепещущие проблемы науки.

Проблема поиска критериев научности, постановка вопроса об отличии научных предложений от ненаучных, о методе, который бы позволил распознавать псевдонаучные положения и исключать их из научного знания, также была очень актуальна. Это объяснялось тем, что в эпоху огромных успехов науки и роста ее влияния часто любые, самые произвольные взгляды и утверждения выдавались за строго научные.

Стремление представителей Венского кружка «избавить науку от метафизики», очистить язык науки от научно неосмысленных высказываний предполагало необходимость определиться в вопросе о соотношении науки и философии. Все деятели Венского кружка были едины в том, что наука должна избавиться от всех следов традиционной философии, т.е. не допускать больше никакой метафизики. Причем метафизикой они считали не всякую философию: философия становится метафизикой тогда, когда пытается высказывать какие-либо положения об объективности окружающего мира [2. С. 65]. Все доступное человеку знание о внешнем мире, утверждали логические позитивисты Венского кружка, получается только частными, эмпирическими науками. Философия не может сказать о мире ничего помимо того, что о нем говорят эти науки, следовательно, не может сформулировать ни одного положения о мире, которое бы имело научный характер. Философия — не наука и не может быть научной. «Философия, — писал Карнап, — отныне не признается как особенная область познания, стоящая рядом или над эмпирической наукой» [6. Р. 33]. Шлик также говорил, что поскольку философия не есть система утверждений, она не есть наука: «Говорят, что философия — это королева наук... Но нигде не написано, что королева наук сама должна быть наукой» [7. Р. 56].

Тем не менее роль философии в системе человеческого знания достаточно велика, но только в том случае, если философия не претендует на построение системы знаний о мире. Философия имеет дело не с миром, а с его отражением в языке. Человеческое знание выражается в языке, философия же занимается именно языком — словами, предложениями, высказываниями. Ее задача состоит в анализе и прояснении предложений науки, в анализе употребления понятий, в формулировке правил пользования словами и т.д. [3. С. 242]. С тем, что язык есть подлинный предмет философии, были согласны практически все представители Венского кружка. Многие из них при этом полагали, что философия не что иное, как логический анализ языка науки, т.е. по сути логика науки. В работе «Логический синтаксис языка» (1934) Карнап писал: «Метафизика более не может претендовать на научный характер. Та часть деятельности философа, которая может считаться научной, состоит в логическом анализе. Цельлогического синтаксиса состоит в том, чтобы создать систему понятий, язык, с помощью которого могут быть точно сформулированы результаты логического анализа. Философия должна быть заменена логикой науки — иначе говоря, логическим анализом понятий и предложений науки, ибо логика науки есть не что иное, как логический синтаксис языка науки» [6. Р. 12].

Несколько иной точки зрения придерживался Шлик: «Великий поворотный пункт нашего времени характеризуется тем фактом, что мы видим в философии не систему знаний, но систему действий; философия есть та активность, посредством которой раскрывается или определяется значение утверждений. Посредством философии утверждения объясняются, посредством науки они проверяются. Последнее (действие) относится к истине утверждений, первое — к тому, что они в действительности означают. Содержание, душа и дух науки, естественно, заключены в том, что в конечном счете ее утверждения действительно означают: философская деятельность наделения значением есть поэтому альфа и омега всего научного знания» [7. Р. 86].

Таким образом, согласно утверждениям представителей Венского кружка, философ имеет дело с языком, причем Карнап полагал, что под этим понимается работа с формальными правилами пользования словами, по Шлику, философское познание есть процесс установления значений слов. Но свести функцию философии к логическому анализу языка означало упразднить значительную часть того ее реального содержания, которое складывалось на протяжении двух с половиной тысячелетий, это значило запретить ей заниматься содержанием мировоззренческих проблем [3. С. 247]. За подобное понимание философии и ее роли в человеческом знании идеи Венского кружка подвергались критике представителями других философских направлений. Но так или иначе данное видение философии привело к тому, что импульс к своему развитию получила новая философская дисциплина, которой было суждено в дальнейшем выдвинуться на первый план, — логика и методология науки, философия науки.

Итак, для представителей Венского кружка философия имеет право на существование лишь как анализ языка науки. Первый вопрос, который при этом анализе возникает: какие высказывания имеют научный характер, а какие являются научно неосмысленными и должны быть удалены из языка науки? Иными словами, какова специфика научных высказываний? Согласно концепции Венского кружка, действительность является совокупностью состояний вещей в окружающем человека мире. Такие состояния (свойства) могут быть эмпирически обнаружены и выражены в элементарных атомарных (протокольных) предложениях. Совокупность протокольных предложений составляет достоверный базис научного знания. Его можно получить, опираясь на наблюдение и эксперимент. Поскольку органы чувств и приборы, которые являются искусственным «продолжением» органов чувств, устроены для всех людей примерно одинаково, мы не можем им не доверять.

В свою очередь использование логического аппарата предоставляет возможность образования структурно более сложных молекулярных предложений (например, с использованием логических связок конъюнкции, дизъюнкции, импликации или отрицания), с помощью которых можно описывать связи и отношения между состояниями вещей. Поэтому, применяя самый простой язык логики высказываний, можно выразить достаточно простые эмпирические данные. Если использовать более богатые логические средства, например логику предикатов, можно получить высказывания большей степени общности. Именно так создается базисное, т.е. эмпирическое, знание. Иными словами, эмпирические предложения бывают двух типов:

О непосредственные высказывания о фактах — атомарные, элементарные, протокольные предложения;

предложения, являющиеся следствием элементарных, или функции истинности элементарных предложений

Теоретический уровень образуется при помощи индуктивных обобщений и гипотетических приемов введения нового знания. Иного пути построения научной теории не существует. А так как логический вывод, согласно пониманию деятелями Венского кружка сущности логики как науки, не дает нового знания, то содержание предложений теории то же, что и содержание элементарных предложений.

Таким образом, эмпирический и теоретический уровни научного знания являются двумя структурными уровнями теории. На теоретическом уровне впервые появляются такие важнейшие научные понятия, как научная гипотеза и закон науки, а также остро встает проблема обоснования и проверки научных гипотез и законов. Подобная проверка возможна только при условии установления связи между эмпирическим и теоретическим уровнями научного знания. Обоснование теоретических положений осуществляется посредством их проверки эмпирическими фактами. Процедура проверки приняла вид редукции теоретического знания к эмпирическому, проводимой следующим образом. Из общего теоретического положения выводились следствия, которые проверялись при помощи опыта. Если следствия оказывались истинными, то теоретическое высказывание получало опытное подтверждение, и чем больше оно имело эмпирических фактов, его подтверждающих, тем более обоснованным и научным оно считалось. Такой принцип обоснования теоретического знания получил название принципа верификации (от лат. verus — истинный и facio —делаю).

Принцип верификации требует, чтобы предложения всегда сравнивались с фактами. В поисках достоверных фактов представители Венского кружка пришли к выводу, что элементарное предложение должно быть отнесено к такому явлению, которое способно считаться достоверным; таковы, по их мнению, чувственные содержания, или чувственные данные, т.е. полученные человеком при помощи органов чувств. «Говоря, что "это есть стол", я могу ошибаться, ибо то, что я вижу, может быть вовсе не стол, а какой-то другой предмет. Но если я скажу: "Я вижу продолговатую коричневую полосу", то тут уже никакой ошибки быть не может, так как это именно то, что я действительно вижу» [3. С. 253]. Значит, чтобы верифицировать эмпирическое предложение, надо свести его к высказыванию о наиболее элементарном чувственном восприятии. Такие восприятия и будут теми фактами, которые делают предложения истинными. Тогда путь поиска научно неосмысленных высказываний очевиден: если мы можем сравнить предложение с действительностью, т.е. указать метод его проверки, то такое предложение будет осмысленным, если мы не можем этого сделать, то произносим слова, лишенные смысла.

Таким образом, очень легко проверить на истинность высказывание «Этот порошок — соль» — достаточно попробовать его на вкус, или «Под столом сидит кошка» — надо заглянуть под стол и увидеть или не увидеть там кошку. Но предложения метафизики не проверяемы в рамках данного метода. С точки зрения деятелей Венского кружка, предложения «Время нереально», «Субстанцией мира является Абсолют» и т.п. лишены смысла. Это псевдопредложения, псевдопроблемы, поскольку невозможно проверить эти высказывания или указать условия, при которых они будут истинными. Лишение предложений метафизики статуса осмысленности не означало отказ им в праве на существование. Метафизика может существовать в том случае, если она откажется от притязаний на научность и общезначимость.

Казалось, с введением принципа верификации проблема определения научности высказываний стала легко разрешимой, но почти сразу выяснилось, что реальное проведение процедуры верификации чревато непреодолимыми трудностями. Во-пер-в ы х, была не вполне ясна природа самого принципа верификации: он не есть тавтология, но и не является высказыванием о фактах. Во-вторых, оказалось, что если мы примем принцип верификации, то должны, строго говоря, признать бессмысленными не только метафизические предложения, но и многие предложения науки и здравого смысла, например верификации не поддаются утверждения относительно событий прошлого и отдаленного будущего. В-третьих, стало ясно, что ни одно высказывание, имеющее общий характер, в принципе не поддается чувственной церификации, так как никаким конечным числом чувственных сопоставлений мы не можем осуществить их окончательную проверку.

Многочисленные трудности, с которыми столкнулись попытки сделать принцип верификации единственным критерием научности любой теории, привели к его существенному ослаблению. В дальнейшем Айер, который вначале полностью принял процедуру верификации, сам же указывал на ее недостатки. Верифицируемость позже была заменена на подтверждаемость: предложение, чтобы считать его осмысленным, уже не требовало окончательной верификации, достаточно было того, чтобы оно в какой-то степени подтверждалось наблюдениями. Впоследствии Поппер предложил заменить принцип верификации принципом фальсификации, который будет рассмотрен в следующем параграфе.

Итак, представители Венского кружка поставили важные методологические проблемы соотношения философии и науки: структурирования научного знания, специфики науки, критериев научной верификации как принципа обоснования теоретического знания.

12. Логико-методологическая концепция К. Поппера. Творчество Карла Поппера (1902—1994) явилось одним из средоточий развития философии XX в. И в современном мире его имя остается в центре дискуссий по наиболее актуальным проблемам философии. Работы Поппера открыли новый этап в развитии философии науки — этап, пришедший на смену Неопозитивизму и получивший название постпозитивизма.

В первой половине XX в. философия (метафизика) была подвергнута одной из самых серьезных критических атак. Отрицание метафизики как философского учения о внеэмпирических первоосновах и первопричинах было осуществлено неопозитивистами (см. § 1.5). Неопозитивизм обвинил метафизику в неспособностиставить реальные проблемы, а ее принципы и понятия охарактеризовал как бессмысленные.

Поппер выступил по существу с защитой метафизики и философии. Его позицию по этой проблеме можно представить в следующих положениях:

• метафизика не является наукой, но она не бессмысленна и может играть в науке как позитивную, так и негативную роль. Поппер подчеркивает огромную роль метафизики в развитии научного знания;

• критерием разграничения науки и метафизики выступает принцип фальсифицируемости;

• философия и наука находятся в тесном единстве.

Проблема демаркации. Проблему разграничения философии и науки или нахождения критерия, который даст средства для выявления различия между эмпирическими науками, с одной стороны, и математикой, логикой, а также «метафизическими» системами — с другой, Поппер называет проблемой демаркации. Эту проблему наряду с проблемой индукции Поппер считает фундаментальной для теории познания. В ней источник почти всех других проблем теории познания.

Позитивисты, с точки зрения Поппера, признают научными только те понятия (представления или идеи), которые «выводимы из опыта» или логически сводимы к элементам чувственного опыта [2. С. 31].

Современные позитивисты (неопозитивисты) рассматривают науку не как систему понятий, а как систему высказываний и признают научными, осмысленными, имеющими значение высказывания, сводимые к элементарным (или «атомарным») высказываниям об опыте — «суждениям восприятия», «протокольным предложениям». Такой критерий демаркации обозначается неопозитивистами как верификация.

Верификация связана с индукцией, так как предполагает выведение универсальных высказываний (гипотез или теорий) из сингулярных (элементарных, «частных», «единичных») высказываний, являющихся своего рода «отчетами о результатах наблюдений или экспериментов» [2. С. 24]. Критерий демаркации неопозитивистов Поппер характеризует как догму значения. Этот критерий, по его мнению, равносилен требованию, что все высказывания в эмпи рической науке (или все высказывания, «имеющие значение») должны обладать качеством, которое давало бы возможность определить их истинность или ложность. Поппер согласен с выводом неопозитивистов, что метафизические высказывания неве-рифицируемы, так как несводимы к протокольным высказываниям. Однако он утверждает, что научные высказывания и прежде всего научные законы и теоретические построения также невери-фицируемы. «Любой закон выходит за пределы опыта, т.е. неверифицируем». «Общие законы выходят за пределы любого конечного числа случаев своего соблюдения» [2. С. 381—383]. Это утверждение связано с проблемой индукции. Поппер выступает с резкой критикой индуктивного метода и считает, что его в науке не существует.

Как известно, индуктивные выводы проблематичны. Сомнительным считается общий (всеобщий) вывод на основе конечного числа наблюдений. Не является обоснованным и вывод об истинности всеобщих высказываний на основе их эмпирических подтверждений. Эмпирические подтверждения не позволяют определить истинность наших теорий, считает Поппер. Непрерывный поток подтверждений и наблюдений может «верифицировать» ненаучные теории, например астрологию с огромной массой эмпирического материала, опирающегося на наблюдения, гороскопы и биографии [5. С. 64]. Псевдотеории могут быть выражены в научной форме, опираться на опыт (нередко специально подобранный), но иметь больше общего с примитивными мифами, чем с наукой [5. С. 65]. К таким теориям Поппер относит психоанализ 3. Фрейда, индивидуальную психологию А. Адлера, теорию истории К. Маркса.

Принцип верифицируемости не позволяет различать метафизику и науку. Но есть ли от него какая-либо польза?

Цель принципа верификации не только демаркация науки и метафизики, но и борьба с метафизикой, и эта цель в определенной степени была достигнута. Поппер признает, что благодаря усилиямЛ. Витгенштейна, представителей философии языкового анализа, и в особенности благодаря влиянию Б. Рассела, немало философских сочинений, характеризующихся бессмысленным пустословием, было дискредитировано [5. С. 126]. По мнению Поппера, «позитивисты достигли большего успеха в уничтожении метафизики, чем все предшествующие антиметафизики» Современные исследователи отмечают, что за время господства логического позитивизма интерес к философии среди философов науки почти угас.

Если принцип верификации не способен разграничивать метафизику и науку, то что тогда является критерием их демаркации?

Вместо принципа верифицируемости Поппер выдвигает принцип фальсифицируемости. «Не верифицируемость, а фальсифици-руемость системы следует рассматривать в качестве критерия демаркации» [2. С. 38].

Фальсифицируемость системы — это форма не подтверждения или оправдания теоретической системы (или универсального высказывания), а принцип ее опровержения. Опровергать ту или иную систему можно логически, а можно эмпирически, опираясь на опыт. Именно второй вид опровержения Поппер связывает с фальсифицируемостью. «Эмпирическая система должна допускать опровержение опытом». «Я... признаю некоторую систему эмпирической, или научной, только в том случае, если имеется возможность ее опытной проверки» [2. С. 38].

Естественно-научные теории, или законы природы, имеют логическую форму универсальных высказываний. При определенной переформулировке законы природы выступают в форме запретов. Например, закон сохранения энергии можно выразить в форме «Не существует вечного двигателя» (Поппер обозначает такую форму как «высказывания о несуществовании», «неэкзистенциальные высказывания»). В такой формулировке законы природы не утверждают, что нечто существует или происходит, а отрицают существование чего-то. Они настаивают на несуществовании определенных вещей или положений дел, запрещая или устраняя их. Именно в силу этого законы природы фальсифицируемы, т.е. могут прийти в столкновение с опытом. Если мы признаем истинным некоторое сингулярное высказывание, которое нарушает запрещение и говорит о существовании вещи (или события), устраняемой законом, то этот закон опровергнут. (Примером возможного опровержения закона о несуществовании вечного двигателя является высказывание «В таком-то месте существует аппарат, представляющий собой вечный двигатель».)

Метафизические высказывания, экзистенциальные высказывания (строго экзистенциальные) нефальсифицируемы, считает ГГоппер. Они «не имеют пространственных и временных ограничений. Они не относятся к индивидуальной, ограниченной пространственно-временной области». Мы не можем исследовать весь мир для установления того, что нечто не существует, никогда не существовало и никогда не будет существовать [2. С. 64].

Подытоживая рассуждения о фальсифицируемое™, Поппер пишет: «Каждая настоящая проверка теории является попыткой ее фальсифицировать, т.е. опровергнуть. Проверяемость есть фальсифицируемость... Теория, неопровержимая никакими мысленными событиями, является ненаучной. Неопровержимость представляет собой не достоинство теории (как часто думают), а ее порок... Каждая "хорошая" научная теория является некоторым запрещением: она запрещает появление определенных событий. Чем больше теория запрещает, тем она лучше» [5. С. 68—69].

Что касается подтверждений, то «легко получить подтверждения, или верификации, почти для каждой теории, если мы ищем подтверждений». Подтверждения следует принимать во внимание только втом случае, если они являются результатом рискованных предсказаний [5. С. 68—69].

Анализируя принцип фальсифицируемости Поппера, следует заметить, что фальсифицируемость (опровержимость) и верифи-цируемость (подтверждаемость) — это две стороны взаимоотношений теории (знания) с опытом (практикой). Поппер разрывает эти две стороны, отбрасывая одну из них (подтверждаемость), что, на наш взгляд, неверно. Безусловно, подтверждаемость теории не доказывает ее истинности (или может не доказывать). Подтверждающие примеры можно найти для любой теории, если мы хотим их найти, как справедливо отмечает Поппер. Однако подтверждения могут говорить в пользу истинности теории, и об этом свидетельствует практика научного познания. Сам Поппер также признает определенный вид подтверждений — в виде рискованных предсказаний. Следовательно, речь должна идти не об отрицании всех подтверждений, а об анализе специфики подтверждений, выявлении «правильных» и «неправильных» подтверждений.

Отрицая подтверждения и индукцию, на которой основаны подтверждения, Поппер ограничивает роль опыта в познавательном процессе.

Если при создании теории мы исходим не из опыта, не опираемся на чувственные восприятия, образы реальных вещей и они не «наводят нас» на создание «объяснительных теорий», то — в этом аспекте — разрывается связь опыта и теории, опыт недооценивается. (В аспекте проверки теории опытом (фальсификации) их взаимосвязь Поппером признается.) Полное отрицание индукции ведет к самопроизвольному порождению теории познающим субъектом, к априоризму, конвенционализму, к концепции врожденного знания. Да, мы наблюдаем «в свете теории», но это наблюдение может являться и является импульсом к созданию теории. Опыт человеческого познания говорит, что индукция существует. Достаточно напомнить слова И. Ньютона о методе научного исследования: «Вывести два или три общих принципа движения из явлений и после этого изложить, каким образом свойства и действия всех телесных вещей вытекают из этих принципов».

Конечно, концепция индукции после критики Поппера нуждается в коррекции. Действительно, наше знание напоминает «свободное творение человеческого разума». Однако это «свободное творение» имеет некоторые инициации и коррекции опытом. Если теории — это «сети, которые мы забрасываем в мир», то ячейки этих «сетей» строятся в соответствии с миром (в корреляции с ним).

Что касается фальсифицируемое™, то неопровержимость метафизических систем относительна. Если их опытная опровержи-мость невозможна, то теоретическая опровержимость не исключена. Следует иметь в виду и практическую опровержимость. Бесполезные метафизические системы обречены на вымирание.

Важно не упускать из виду, что под наукой Поппер понимает эмпирические, экспериментальные науки. И в этом аспекте его вывод о том, что «критерий фальсифицируемое™ с достаточной точностью отличает теоретические системы эмпирических наук от систем метафизики» [2. С. 286], является вполне убедительным.

Единство философии и науки. Если принцип фальсифицируемо-сти показывает различие между философией и наукой, то что их объединяет?

По Попперу, философия и наука тесно связаны. Их общий исток — «здравый смысл» и стремление познать мир. «Всякая наука и всякая философия есть просвещенный здравый смысл». «Наука философия, рациональное мышление - все они должны начинаться со здравого смысла» [5. С. 41].

«Все люди философы», — утверждает Поппер. Следовательно, и ученые в том числе. Поппер против четкого и однозначного определения философии. Философия конвенциональна. «Нет сущности философии, которую можно было бы выделить и четко выразить в... определении» [2. С. 18]. Для Поппера философия переплетается с познанием вообще. Одна из главных проблем философии — это «проблема, которой интересуется любой мыслящий человек». «Это проблема познания мира, включая нас самих (и наше знание) как часть этого мира» [5. С. 14]. По словам Поппера, его интерес к занятиям философией и наукой связан с тем, что он «хочет нечто узнать о загадке мира, в котором мы живем, и о загадке человеческого знания об этом мире» [5. С. 21].

В выражении «познание мира», которое употребляет Поппер, акцент может быть сделан и на термине «познание», и на термине «мир». Для Поппера, на наш взгляд, важно выделить «познание» мира, что он специально и делает («наше знание», «загадка человеческого познания»). Он пишет: «Феномен человеческого знания, бесспорно, — величайшее чудо нашего мироздания. Он составляет проблему, которая не скоро будет решена» [2. С. 10]. Но познание для Поппера не изолированное, абстрактное познание. Это познание «мира». Именно в процессе познания мира выявляется специфика познавательных процессов. Причем Поппер подчеркивает значение научного познания. Рост научного знания в особенности служит разгадыванию «тайны» человеческого знания о мире. Таким образом, наука выступает важным фактором в философском осмыслении познания. Можно сказать, что само высказывание «познание мира» уже задает тесную связь философии и науки.

Именно научное познание, изучение его роста позволили Попперу переосмыслить философскую традицию и построить свою философскую концепцию, служили творческим основанием как для его эпистемологии, так и для социальной философии. Так, критикуя эссенциалистский метод определений Аристотеля, он опирается на опыт современного естествознания. Эссенциалист-ские воззрения Платона и Аристотеля (стремление определить неизменную сущность (форму, идею) вещей) «находятся в вопиющем противоречии с методами современной науки». «В науке нет "знания" в том смысле, в котором понимают это слово Платон и Аристотель, т.е. в том смысле, в котором оно влечет за собой окончательность». «В науке мы никогда не имеем достаточных оснований для уверенности в том, что мы уже достигли истины» [4. С. 20-21].

Поппер подчеркивает роль науки в развенчании «бессмысленного» философского пустословия. Так, ниспровержение гегельянства, которое он считает ответственным за опасный разрыв между наукой и философией, за «примитивные и глупые фантазии», «было осуществлено философом (Б. Расселом. —Авт.), который — подобно Лейбницу, Беркли и Канту до него — имел здравое представление о науке, в частности о математике» [5. С. 122].

Философия, считает Поппер, способна, так же как и наука, ставить и обсуждать серьезные проблемы и не быть лишь деятельностью по выявлению значения человеческих высказываний о мире, как полагали неопозитивисты. Поппер видит сходство философии и науки в методологическом аспекте. В противоположность неопозитивистам, считавшим, что философии присущ некоторый, только ей свойственный метод — метод «логического и лингвистического анализа», Поппер утверждает, что нет метода, специфичного только для философии.

Вместе с тем, полагает Поппер, существует «некий общий метод». Он характерен не только для одной философии, а «присущ естественным наукам не в меньшей степени, чем философии». Это метод рациональной дискуссии. «Метод, который я имею в виду, заключается в ясной, четкой формулировке обсуждаемой проблемы и в критическом исследовании различных ее решений» [1.С. 15]. Подчеркивая рациональность и критичность как основоположения этого метода, Поппер замечает: «Какое бы решение некоторой проблемы мы ни предлагали, мы сразу же самым серьезным образом должны стараться опровергнуть это решение, а не защищать его» [2. С. 15]. В этой формулировке метода «любой рациональной дискуссии» уже содержатся основы «принципа фаль-сифицируемости» и научной стратегии предположений и опровержений.

Итак, вкладом К. Поппера в философию науки является критика индукции и идея фальсифицируемое™, которые позволили обосновать значимость метафизики для научного познания

В. 13-14. Теория научных революций Т. Куна и Методология научно-исследовательских программ И. Лакатоса. Модель развития науки Т. Куна. Особое место в философии науки XX в. занимает концепция американского философа и историка науки Томаса Сэмюеля Куна (1929-1996). В своей известной книге «Структура научных революций» Кун выразил достаточно оригинальное представление о природе науки, общих закономерностях ее функционирования и прогресса, заметив, что «его цель состоит в том, чтобы обрисовать хотя бы схематично совершенно иную концепцию науки, которая вырисовывается из исторического подхода к исследованию самой научной деятельности» [1. С. 17].

В противоположность позитивистской традиции Кун приходит к убеждению, что путь к созданию подлинной теории науки лежит через изучение истории науки, а само ее развитие идет не путем плавного наращивания новых знаний на старые, а через коренную трансформацию и смену ведущих представлений, т.е. через периодически происходящие научные революции.

Понятие «парадигма» в концепции Куна. Новым в толковании научной революции у Куна является понятие парадигмы, которое он определяет как «признанные всеми научные достижения, которые в течение определенного времени дают научному сообществу модель постановки проблем и их решений» [1. С. 11]. Иначе говоря, парадигма есть совокупность наиболее общих идей и методологических установок в науке, признаваемых всем научным сообществом и в определенный период времени направляющих научные исследования. Примерами подобных теорий служит фи зика Аристотеля, механика и оптика Ньютона, электродинамика Максвелла, теория относительности Эйнштейна и ряд других теорий.

Парадигма, по Куну, или, как он ее предложил называть в дальнейшем, «дисциплинарная матрица» имеет определенную структуру.

Во-первых, в структуру парадигмы входят «символические обобщения» — те выражения, которые используются членами научной группы без сомнений и разногласий и которые могут быть облечены в логическую форму, легко формализуются или выражаются словами, например: «элементы соединяются в постоянных массовых пропорциях» или «действие равно противодействию». Эти обобщения внешне напоминают законы природы (например, закон Джоуля—Ленца или закон Ома).

Во-вторых, в структуру дисциплинарной матрицы Кун включает «метафизические части парадигм» — общепризнанные предписания типа «теплота представляет собой кинетическую энергию частей, составляющих тело». Они, по его мнению, «снабжают научную группу предпочтительными и допустимыми аналогиями и метафорами и помогают определить, что должно быть принято в качестве решения головоломки и в качестве объяснения. И, наоборот, позволяют уточнить перечень нерешенных головоломок, способствуя в оценке значимости каждой из них» [ 1. С. 240].

В-третьих, в структуру парадигмы входят ценности, «причем по возможности эти ценности должны быть простыми, не самопротиворечивыми и правдоподобными, т.е. совместимыми с другими, параллельно и независимо развитыми теориями... В значительно большей степени, чем другие виды компонентов дисциплинарной матрицы, ценности могут быть общими для людей, которые в то же время применяют их по-разному» [ 1. С. 241 ].

В-четвертых, элементом дисциплинарной матрицы выступают у Куна общепризнанные «образцы» — совокупность общепринятых стандартов — схем решения некоторых конкретных задач. Так, «все физики начинают с изучения одних и тех же образцов: задачи — наклонная плоскость, конический маятник, кепле-ровские орбиты; инструменты — верньер, калориметр, мостик Уитстона» [1.С. 244]. Овладевая этими классическими образцами, ученый глубже постигает основы своей науки, обучается применять их в конкретных ситуациях и овладевает специальной техникой изучения тех явлений, которые образуют предмет данной научной дисциплины и становятся основой их деятельности в периоды «нормальной науки».

Роль научного сообщества в мире науки. С понятием парадигмы тесно связано понятие научного сообщества. В некотором смысле эти понятия синонимичны. «Парадигма — это то, что объединяет членов научного сообщества, и, наоборот, научное сообщество состоит из людей, признающих парадигму» [1. С. 229]. Представители научного сообщества, как правило, имеют определенную научную специальность, получили сходное образование и профессиональные навыки. Каждое научное сообщество имеет свой собственный предмет исследования. Большинство ученых-исследователей, по мнению Куна, сразу решают вопрос о своей принадлежности тому или иному научному сообществу, все члены которого придерживаются определенной парадигмы. Если вы не разделяете веру в парадигму, вы остаетесь за пределами научного сообщества.

Понятие научного сообщества после выхода книги Куна «Структура научных революций» прочно вошло в обиход всех областей науки, и сама наука стала мыслиться не как система знаний, а прежде всего как деятельность научных сообществ. Однако в деятельности научных сообществ Кун отмечает некоторые недостатки, ведь «поскольку внимание различных научных сообществ концентрируется на различных предметах исследования, то профессиональные коммуникации между обособленными научными группами иногда затруднительны; результатом оказывается непонимание, а оно в дальнейшем может привести к значительным и непредвиденным заранее расхождениям» [1. С. 231]. Представители разных научных сообществ зачастую говорят на «разных языках» и не понимают друг друга.

Эволюция развития науки. Рассматривая историю развития науки, Кун выделяет прежде всего допарадигмальный период, который, по его мнению, характерен для зарождения любой науки, прежде чем эта наука выработает свою первую, признанную всеми теорию, иначе говоря, парадигму.

На смену допарадигмальной науке приходит зрелая наука, которая характеризуется тем, что в данный момент в ней существует не более одной парадигмы. В своем развитии она проходитпоследовательно несколько этапов — от «нормальной науки» (когда господствует принятая научным сообществом парадигма) до периода распада парадигмы, получившего название научной революции.

«Нормальная наука», с точки зрения Куна, «означает исследование, прочно опирающееся на одно или несколько прошлых научных достижений, которые в течение некоторого времени признаются определенным научным сообществом как основа для его дальнейшей практической деятельности» [1. С. 28]. Ученые, научная деятельность которых строится на основе одинаковых парадигм, опираются на одни и те же правила и стандарты научной практики. Эта общность установок и видимая согласованность, которую они обеспечивают, выступают предпосылками для генезиса «нормальной науки».

В отличие от Поппера, считавшего, что ученые постоянно думают о том, как бы опровергнуть существующие и признанные теории, и с этой целью стремятся к постановке опровергающих экспериментов, Кун убежден, что «...ученые в русле нормальной науки не ставят себе цели создания новых теорий, обычно к тому же они нетерпимы и к созданию таких теорий другими. Напротив, исследование в нормальной науке направлено на разработку тех явлений и теорий, существование которых парадигма заведомо предполагает» [1. С. 46].

Таким образом, «нормальная наука» практически не ориентируется на крупные открытия. Она обеспечивает лишь преемственность традиций того или иного направления, накапливая информацию, уточняя известные факты. «Нормальная наука» предстает у Куна как «решение головоломок». Есть образец решения, есть правила игры, известно, что задача разрешима, а на долю ученого выпадает возможность попробовать свою личную изобретательность при заданных условиях. Это объясняет привлекательность нормальной науки для ученого. До тех пор пока решение головоломок протекает успешно, парадигма выступает как надежный инструмент познания. Но вполне может оказаться, что некоторые задачи-головоломки, несмотря на все усилия ученых, так и не поддаются решению. Доверие к парадигме падает. Наступает состояние, которое Кун называет кризисом. Под нарастающим кризисом он понимает постоянную неспособность «нормальной науки» решать ее головоломки в той мере, в какой она должна это делать, и тем более возникающие в науке аномалии, что порождает резко выраженную профессиональную неуверенность в научной среде. Нормальное исследование замирает. Наука по сути дела перестает функционировать.

Понятие «научная революция». Период кризиса заканчивается только тогда, когда одна из предложенных гипотез доказывает свою способность справиться с существующими проблемами, объяснить непонятные факты и благодаря этому привлекает на свою сторону большую часть ученых. Эту смену парадигм, переход к новой парадигме Кун называет научной революцией. «Переход от парадигмы в кризисный период к новой парадигме, от которой может родиться новая традиция "нормальной науки", представляет собой процесс далеко не кумулятивный и не такой, который мог бы быть осуществлен посредством более четкой разработки или расширения старой парадигмы. Этот процесс скорее напоминает реконструкцию области на новых основаниях, реконструкцию, которая изменяет некоторые наиболее элементарные теоретические обобщения в данной области, а также многие методы и приложения парадигмы» [1. С. 120].

Каждая научная революция изменяет существующую картину мира и открывает новые закономерности, которые не могут быть поняты в рамках прежних предписаний. «Поэтому, — отмечает Кун, — во время революции, когда начинает изменяться нормальная научная традиция, ученый должен научиться заново воспринимать окружающий мир» [1. С. 152]. Научная революция значительно меняет историческую перспективу исследований и влияет на структуру научных работ и учебников. Она затрагивает стиль мышления и может по своим последствиям выходить за рамки той области, где произошла.

Таким образом, научная революция как смена парадигм не подлежит рационально-логическому объяснению, потому что суть дела в профессиональном самочувствии научного сообщества: либо сообщество обладает средствами решения головоломки, либо нет, и тогда сообщество их создает. Научная революция приводит к отбрасыванию всего того, что было получено на предыдущем этапе, работа науки начинается как бы заново, на пустом месте.

Подводя итог, можно отметить, что «как ни одна другая работа, книга Куна возбудила интерес к проблеме объяснения механизма смены представлений в науке, то есть по существу к проблеме движения научного знания... она в значительной степени стимулировала и продолжает стимулировать исследования в этом направлении» [1. С. 292].

Методология исследовательских программ И. Лакатоса. Идеи Поп-пера получили дальнейшее развитие в работах его ученика - Имре Лакатоса (1922—1974). Также как и Поппер, Лакатос считает, что философское изучение науки должно сосредоточиться прежде всего на выявлении ее рациональных оснований, определяющих профессиональную деятельность ученого. Однако если с точки зрения Поппера, когда на смену одной теории приходит другая, старая теория отвергается полностью, то, по Лакатосу, рост знания осуществляется в форме критического диалога конкурирующих исследовательских программ, представляющих собой совокупность теорий, связанных непрерывно развивающимся основанием, общностью основополагающих идей и принципов. «Я смотрю на непрерывность науки сквозь "попперовские очки", — признавался ученый. — Поэтому там, где Кун видит "парадигмы", я вижу еще и рациональные "исследовательские программы"» [2. С. 148]. Именно они являются основной фундаментальной единицей развития науки.

Структура исследовательской программы включает в себя:

о жесткое ядро — исходное основание, представляющее собой совокупность конкретно научных и онтологических допущений, сохраняющихся без изменения во всех теориях научной программы. Оно принимается и признается неопровержимым;

О «защитный пояс», состоящий из вспомогательных гипотез и обеспечивающий сохранность «жесткого ядра» от опровержений. Он должен приспосабливаться, видоизменяться, адаптируясь к аномалиям или, возможно, полностью заменяться;

о нормативные методологические правила, предписывающие («положительная» эвристика) или запрещающие («отрицательная» эвристика) определенные направления дальнейшего научного исследования. Правила «положительной» эвристики показывают, как видоизменить опровергаемые варианты, как модифицировать гипотезы «защитного пояса», какие новые модели необходимо разработать для расширения области применения программы. Правила «отрицательной эвристики» говорят о том, каких путей следует избегать в дальнейшем исследовании. Поскольку они за прещают переосмысливать «жесткое ядро» исследовательской программы даже в случае столкновения с аномалиями, исследовательская программа обладает своего рода догматизмом. Но эта догматическая верность однажды принятой теории имеет позитивное значение. Без нее ученые бы отказались от теории раньше, чем смогли бы понять ее потенциал, силу и значение. Тем самым «отрицательная» эвристика способствует более полному пониманию силы и преимуществ той или иной теории.

В развитии исследовательской программы, по Лакатосу, можно выделить две стадии — прогрессивную и регрессивную. Исследовательская программа считается прогрессирующей тогда, когда ее теоретический рост предвосхищает ее эмпирический рост, т.е. когда она с некоторым успехом может предсказывать новые факты («прогрессивный сдвиг проблемы»). Программа регрессирует, если ее теоретический рост отстает от ее эмпирического роста, т.е. когда она дает только запоздалые объяснения новым фактам («регрессивный сдвиг проблемы»). Вырождающиеся теории заняты в основном самооправданием. Когда появляется соперничающая исследовательская программа, которая в состоянии объяснить эмпирический успех своей предшественницы, превосходит ее по своему эвристическому потенциалу и способности предсказывать новые факты, можно говорить об отказе от предшествующей исследовательской программы.

В противоположность модели Поппера, в которой за выдвижением некоторой гипотезы следует ее опровержение, Лакатос считает, что безусловно следует сохранять «жесткое ядро» исследовательской программы, пока происходит «прогрессивный сдвиг проблемы». Лишь с разрушением ядра программы осуществляется переход к новой исследовательской программе, иначе говоря, происходит научная революция.

Научные революции как раз и предполагают вытеснение прогрессивными исследовательскими программами своих предшественниц, исчерпавших внутренние резервы развития. Однако для Лакатоса научные революции не играют той существенной роли, какую они играли у Куна, поскольку в науке почти никогда не бывает периодов безраздельного господства какой-либо одной программы, а сосуществуют и соперничают друг с другом различные программы, теории и идеи. Одни из них на некоторое время становятся доминирующими, другие оттесняются на задний план третьи — перерабатываются и реконструируются. Поэтому если революции и происходят, то это не слишком «сотрясает» основы науки: многие ученые продолжают заниматься своим делом, даже не обратив особого внимания на совершившийся переворот. В то же время отказ от регрессирующей программы не простой акт. Ученый не обязательно должен реагировать на аномалии и вправе проявить упорство в защите своих взглядов. Лакатос утверждает, что можно «прогрессивно» защитить любую теорию, даже если она ложная.

В. 15. Концепция науки М. Полани. Майкл Полани (1891-1976) – британский ученый и философ, выходец из Венгрии. С 1923г. Работал в Берлине в Институте физической химии. После прихода к власти в Германии нацистов эмигрировал в Великобританию, где с 1933г. работал в качестве профессора Манчестерского университета. В 1940г. вышла в свет его работа «Неуважение свободы». Эту тематику он развивает в работах «Основные академические свободы» (1947) и «Логика свободы» (1951). В 40-х годах Полани выступал с критикой основных принципов логического позитивизма. Его собственная концепция лежит в русле идеи релятивности норм научно-познавательной деятельности, которая пришла на смену прежней нормативно-рациональной проблематике в философии науки.

С 50-х годов М.Полани разрабатывал свою концепцию личностного знания, которая вызвала резкую критику со стороны К.Поппера, обвинившего автора в иррационализме. Тем не менее работа М.Полани «Личностное знание. На пути к посткритической философии» (1958) стало значительным событием в истории постпозитивисткой философии науки. М.Полани провозгласил, что он стремится конструктивно преодолеть идею о возможности деперсонифицированного представления научного знания. Необходимо, по мнению Полани, преодоление этого ложного идеала, неправомерно отождествляемого с объективностью. «Идеал безличной, беспристрастной истины подлежит пересмотру, – пишет он, – с учетом глубоко личностного характера того акта, посредством которого провозглашается истина». ¹

Поясняя словосочетание «личностное знание», вынесенное в заголовок его книги, Полани замечает: «Может показаться, что эти два слова противоречат друг другу, ведь подлинное знание считается безличным, всеобщим, объективным. Для меня знание – это активное постижение познаваемых вещей, действие, требующее особого искусства». По мнению Полани, термин «личностное знание» хорошо описывает этот своеобразный сплав личного и объективного.

Поскольку науку делают люди, то получаемые в процессе научной деятельности знания, как и сам этот процесс, не могут быть деперсонифицированы. Именно это и хочет подчеркнуть М.Полани. В личностном знании запечатлены и познаваемая действительность, и сама познающая личность с её заинтересованным (а не безразличным) отношением к знанию, с её личным подходом к его трактовке и использованию. При этом личностное знание – это не только явное знание, выраженное в понятиях, суждениях, теориях, но и неявное знание, неартикулируемое в языке и воплощенное в каких-то телесных навыках, схемах восприятия, практическом мастерстве.

Концепция неявного знания Полани – одна из плодотворных попыток осмысления целостности обыденно-практического знания (включающего опыт зрительного восприятия, телесно-двигательных навыков и инструментальной деятельности), естественнонаучного, социогуманитарного и художественного познания. Вместе с тем, она наносит удар по прежним представлениям, разделяющим (и противопоставляющим) субъективность и объективность в науке.

«Наиболее распространенная сейчас концепция науки, – пишет он, – основанная на разделении субъективности и объективности, стремится … исключить из картины науки это явление страстного, личностного, чисто человеческого создания теорий или в крайнем случае минимизировать его, сводя к фону, который можно не принимать во внимание. Ибо современный человек избрал в качестве идеала знания такое представление естественной науки, в котором она выглядит как набор утверждений, «объективных» в том смысле, что содержание их целиком и полностью определяется наблюдением, а форма может быть конвенциональной. Чтобы искоренить это представление, имеющее в нашей культуре глубокие корни, следует признать интуицию, внутренне присущую самой природе рациональности, в качестве законной и существенной части научной теории». ¹ Стало быть интуиция исследователя – важный и неустранимый компонент познавательного процесса.

В эпистемологии М.Полани значительно усилена антропологическая ориентация, которую можно свести к следующим положениям:

– науку делают люди, обладающие призванием, опытом, мастерством;

– научно-познавательную деятельность нельзя освоить по учебнику (поскольку неявное знание не допускает полной экспликации и изложения в учебной литературе); поэтому требуется непосредственное общение начинающего ученого с мастером, что обеспечивает передачу его опыта «из рук в руки», т.е. необходимы личные контакты исследователей;

– люди, делающие науку, не могут быть заменены другими и отделены от производимого ими знания;

– в научно-познавательной деятельности очень важны мотивы личного опыта, переживаний, внутренней веры в науку, в её ценность, а также заинтересованность ученого, его личная ответственность.

М.Полани подчеркивает огромное значение феномена веры в познавательном процессе. По его словам, «вера была дискредитирована настолько, что помимо ограниченного числа ситуаций, связанных с исповеданием религии, современный человек потерял способность верить, принимать с убежденностью какие-либо утверждения, что феномен веры получил статус субъективного проявления, которое не позволяет знанию достичь всеобщности».¹

Настало время, считает Полани, снова признать, что вера является источником знания. Именно на ней строится взаимное доверие в обществе. Согласие (явное и неявное), интеллектуальная страстность, наследование культуры – всё это тесно связано с верой. Разум человеческий опирается на веру как свое предельное основание, но всякий раз способен подвергнуть её сомнению. Появление и существование в науке наборов аксиом, постулатов, принципов также уходит своими корнями в нашу веру в то, что мир есть совершенное, гармоничное целое, которое мы можем познать.

Исследователи творчества М.Полани выделяют в его концепции личностного знания три области (или варианта) соотношение мышления и речи. Первая область – неявное знание, словесное выражение которого затруднено или недостаточно адекватно. Её можно назвать областью «невыразимого», ибо в ней компонент молчаливого неявного знания доминирует в такой степени, что его артикулированное выражение, по существу, невозможно. Данная область охватывает знания, основанные на переживаниях и жизненных впечатлениях. Это глубоко личностные знания и они весьма трудно поддаются трансляции и социализации.

Вторая область знания содержит информацию, достаточно хорошо передаваемую средствами речи. Наконец, в третьей области «затрудненного понимания» имеется несогласованность между невербальным содержанием мышления и речевыми средствами, что мешает концептуализировать содержание мысли.² Это область ,в которой неявное знание и формальное знание независимы друг от друга.

В объем личностного, неявного знания погружен и механизм ознакомления с объектом, в результате которого последний включается в процесс жизнедеятельности, Формируются навыки и умения общения с ним. Таким образом, знакомство с объектом как первоначальное знание о нем, превращаясь в навык, в умение обращения с данным предметом, становится личностным знанием человека. Вместе с тем, навыки (при всей их схожести по схеме деятельности) различны и индивидуальны. Задача копирования чужого навыка порождает собственный слой личностного знания. «Писаные правила умелого действования, – уверен М.Полани, – могут быть полезными, но в целом они не определяют успешность деятельности; это максимумы, которые могут служить путеводной нитью только в том случае, если они вписываются в практическое умение или владение искусством. Они не способны заменить личностное знание». ¹

Научный опыт у Полани внутренне переживаем, обусловлен страстным желанием исследователя достичь подлинно научной истины, т.е. явно личностно окрашен. Это основной вывод из концепции Полани.

Принципиальная новация концепции М.Полани состоит также в указании на то, что сам смысл научных положений зависит от неявного контекста скрытого знания. При этом Полани утверждает, что смысл неотделим от той личной уверенности, которая вкладывается в провозглашаемое научное суждение. «Наука есть система убеждений, к которой мы приобщены, – пишет Полани. – Такую систему нельзя объяснить ни на основе опыта (как нечто видимое из другой системы), ни на основе чуждого какому-либо опыту разума. Однако это не означает, что мы свободны принять или не принять эту систему; это просто отражает тот факт, что наука есть система убеждений, к которой мы приобщены и которая поэтому не может быть представлена в иных терминах».²

16. Концепция науки П. Фейерабенда. Пауль (Пол) Карл Фейерабенд (1924-1994) — учёный, философ, методолог науки, родился в Австрии. Фейерабенд стал известен благодаря своим анархистским взглядам на процесс научного познания, и утверждениям, что в науке не существует универсальных методологических правил. Он был влиятельной фигурой в философии науки и в социологии научного познания. Критика Фейерабенда оказала существенное влияние на развитие теорий науки Томаса Куна, Имре Лакатоса и др. В своих книгах «Против метода» и «Наука в свободном обществе» Фейерабенд отстаивал идею о том, что нет методологических правил, которые всегда используются учёными. Он выступал против единого, основанного на традиции, научного метода, обосновывая это тем, что любой такой метод ставит некоторые пределы в деятельности учёных, и, таким образом, ограничивает прогресс. Согласно его точке зрения, наука выиграла бы больше всего от некоторой «дозы» анархизма в научной теории. Он также считал, что анархизм в теории желателен, потому что это более гуманистический подход, чем другие научные системы, поскольку он не навязывает учёным жёстких правил. Позиция Фейерабенда считается в философском сообществе достаточно радикальной, поскольку она предполагает, что философия не может успешно описать науку в целом, как не может она и разработать метод отделения научных трудов от ненаучных сущностей, таких, как мифы. Она также предполагает, что разработанный и рекомендуемый философами «общий курс» развития науки должен быть отвергнут учёными, если это необходимо для дальнейшего прогресса. Для поддержки своего утверждения, что соблюдение методологических правил не ведет к успеху в науке, Фейерабенд приводит примеры, опровергающие заявления, будто бы (правильная) наука действует в соответстии с определёнными фиксированными правилами. Он рассматривает некоторые эпизоды в истории науки, которые считаются несомненными примерами прогресса в науке (такие, как научная революция Коперника), и показывает, что в этих случаях нарушаются все принятые в науке правила. Более того, он доказывает, что если бы эти правила соблюдались, то в рассматриваемых исторических ситуациях научная революция не могла бы совершиться.

Один из критериев оценки научных теорий, который активно критикуется Фейерабендом - это критерий последовательности. Он указывает, что настаивание на том, чтобы новые теории последовательно продолжали старые теории, даёт необоснованные преимущества старым теориям, и что последовательность по отношению к старым теориям не приводит к тому, что новая теория лучше описывает действительность по сравнению с другой новой теорией, которая такую последовательность не соблюдает. То есть, если нужно выбрать между двумя одинаково убедительными теориями, то выбор той из них, которая совместима со старой, уже недействительной теорией, будет скорее эстетическим выбором, нежели рациональным. "Знакомость" такой теории учёным также может быть вредной, поскольку они не отбросят многие застарелые предубеждения при переходе к новой теории.

17. Структура научного знания. Научное знание включает в себя два основных взаимосвязанных, но качественно различных уровня - эмпирический и теоретический. Каждый из них выполняет определенные функции и располагает специфическими методами исследования [11, 12, 15, 17].  Фундаментом науки являются твердо установленные факты, полученные эмпирическим, т.е. опытным, путем, например совокупность эмпирических данных, полученных в результате астрономических наблюдений за перемещениями небесных тел. Эмпирические знания являются результатом непосредственного контакта с реальностью в наблюдении или эксперименте. На эмпирическом уровне происходит не только накопление фактов, но и их первичная систематизация и классификация, что позволяет выявлять эмпирические законы и правила, которым подчиняются наблюдаемые явления. На этом уровне исследуемый объект отражается преимущественно в своих внешних связях и проявлениях, в которых выражаются внутренние отношения.  Среди эмпирических методов выделяют несколько основных:  ◊ наблюдение - целенаправленное восприятие явлений объективной действительности; необходимо, чтобы наблюдение не вносило какие-либо изменения в изучаемую реальность;  ◊ эксперимент - наблюдение за объектами и явлениями в специально созданных и контролируемых условиях, когда изучаемый объект ставится в особые, специфические и варьируемые условия, чтобы выявить его существенные характеристики и возможности их изменения под влиянием внешних факторов;  ◊ измерение - выявление количественных характеристик изучаемой реальности. В результате измерения происходит сравнение объектов по каким-либо сходным свойствам или сторонам;  ◊ описание - фиксация средствами естественного или искусственного языка сведений об объектах и явлениях;  ◊ сравнение - одновременное выявление соотношения и оценка общих для двух или более объектов свойств или признаков.  Информация, полученная в результате применения такого рода процедур, подвергается статистической обработке. При этом источники научной информации и способы ее анализа и обобщения детально описываются, что позволит впоследствии проверить эти результаты.  Закономерности, полученные на эмпирическом уровне, обычно мало что объясняют. Более того, чаще всего они не открывают направлений дальнейшего научного поиска, т.е., как говорят, они малоэвристичны. Поэтому над эмпирическим уровнем науки надстраивается теоретический уровень. Без определенной теоретической установки не может начаться эмпирическое исследование. Теоретический уровень обеспечивает целостное восприятие действительности, в рамках которого многообразные факты укладываются в некоторую единую систему. Сущностью теоретического познания является не только описание и объяснение многообразных фактов и закономерностей, выявленных в процессе эмпирических исследований в определенной предметной области, на основе немногих законов и принципов; она выражается также в стремлении ученых раскрыть гармонию мироздания.  Теоретический уровень подразумевает использование таких методов познания, как формализация, когда происходит построение абстрактных моделей, раскрывающих сущность изучаемых процессов действительности; аксиоматизация, с помощью которой строят теории на основе аксиом - утверждений, доказательства истинности которых не требуется; гипотетико-дедуктивный метод, в рамках которого создаются системы дедуктивно связанных между собой гипотез, из которых выводятся утверждения об эмпирических фактах.  К числу основных компонентов теоретического уровня знания относятся проблема, гипотеза и теория. Проблема - форма знания, содержанием которого является то, что еще не познано, но что нужно познать, т.е. это знание о незнании, вопрос, возникший в ходе познания и требующий ответа; проблема включает два основных этапа движения познания - постановку и решение. Гипотеза - это знание в форме предположения, сформулированного на основе ряда фактов. Гипотетическое знание носит вероятностный, а не достоверный характер и требует проверки, обоснования. В результате доказательства одни из выдвинутых гипотез становятся теорией, другие видоизменяются, уточняются и конкретизируются, третьи отбрасываются как заблуждения, если проверка дает отрицательный результат. Решающей проверкой истинности гипотезы является практика во всех своих формах, а вспомогательную роль играет логический (теоретический) критерий истины.  Наиболее развитой формой научного знания является теория- знание, дающее целостное отображение закономерных и существенных связей в определенной области действительности. Теория строится для целей объяснения объективной реальности. Главная задача теории заключается в том, чтобы описать, систематизировать и объяснить все множество данных эмпирического уровня. При этом следует иметь в виду, что теория описывает непосредственно не окружающую действительность, а идеальные объекты, которые в отличие от реальных характеризуются не бесконечным, а вполне определенным количеством свойств. Так, механика описывает не реальные процессы, с которыми человек имеет дело в действительности, а процессы, относящиеся к идеальным объектам, например материальным точкам, которые описываются очень небольшим количеством свойств, а именно массой и возможностью находиться в пространстве и во времени.  Помимо идеальных объектов в теории задаются взаимоотношения между ними, которые описываются законами. Кроме того, из первичных идеальных объектов можно конструировать производные объекты. В итоге теория, которая описывает свойства идеальных объектов, взаимоотношения между ними, а также свойства конструкций, образованных из первичных идеальных объектов, способна описать все то многообразие данных, которые получены на эмпирическом уровне. Для этого на основе исходных идеальных объектов строится теоретическая модель конкретного явления и предполагается, что эта модель в существенных своих сторонах, в определенных отношениях соответствует тому, что есть в действительности.  Теоретический уровень знания обычно расчленяется на две составляющие - фундаментальные теории и теории, которые описывают конкретную область реальности, базируясь на этих фундаментальных теориях. Так, механика описывает материальные точки и взаимоотношения между ними, а на основе ее принципов строятся различные конкретные теории, описывающие те или иные области реальности. Например, для описания поведения небесных тел строится небесная механика в предположении, что Солнце - центральное тело, обладающее большой массой, а планеты - материальные точки, движущиеся вокруг центрального тела по законам механики и закону всемирного тяготения.  Роль теории в науке, в частности в естествознании, определяется тем, что здесь объект умственно контролируется, поэтому, вообще говоря, теоретический объект можно описать как угодно детально и получить в принципе как угодно далекие следствия из теоретических представлений. Если исходные абстракции верны, можно быть уверенным, что и следствия из них будут верны. Сила теории состоит в том, что она может развиваться без прямого контакта с действительностью, но при условии, что исходные принципы соотносятся с действительностью.  Научная теория — это развивающаяся система знания (включающая и элементы заблуждения), которая имеет сложную структуру:  ◊ исходные основания (первичные фундаментальные понятия, принципы, законы, постулаты, аксиомы и т.п.);  ◊ идеализированный объект данной теории - абстрактная модель существенных свойств и связей изучаемых предметов (например, идеальный газ);  ◊ логика теории, нацеленная на прояснение структуры и развитие знания, содержащая определенные правила вывода и способы доказательства;  ◊ совокупность законов и утверждений, выведенных из основных положений теории;  ◊ философско-методологические установки и ценностные факторы.  Любая теория выполняет большое количество функций. Назовем основные из них. Синтетическая функция объединяет отдельные научные знания в единую систему. Объяснительная функция выявляет причинные и иные связи конкретного явления, его существенные характеристики, законы его происхождения и развития. Методологическая функция отвечает за разработку на базе теории разнообразных методов, способов и приемов исследовательской деятельности. Предсказательная функция, или функция предвидения, формулирует представления о неизвестных ранее фактах, объектах и их свойствах или о тех, о существовании которых известно, но они пока еще не выявлены. Практическая функция заключается в стремлении теории быть воплощенной в практику, стать инструментом изменения действительности.  Теории излагаются различными способами:  ◊ аксиоматическое построение теорий, когда научная теория строится в виде системы аксиом (постулатов) и правил вывода (аксиоматики), позволяющих путем логических выводов получать утверждения (теоремы) данной теории;  ◊ генетическое построение, когда предмет вводится постепенно и последовательно раскрывается от простейших до все более и более сложных аспектов.  Теории возникают во взаимодействии теоретического и эмпирического уровней познания реальности на основе, например, процедур моделирования реальных процессов, когда на базе анализа построенных моделей выводятся проверяемые эмпирически следствия, и мысленных экспериментов, в которых теоретик «прогоняет» возможные варианты поведения идеализированных объектов. Развитием этого метода теоретического мышления, который впервые применил Г. Галилей, является математический эксперимент, когда возможные последствия варьирования условий в математической модели просчитываются на современных компьютерах.  Особо следует подчеркнуть, что граница между эмпирическим и теоретическим уровнями условна и подвижна: теоретический уровень опирается на данные эмпирического уровня, а эмпирическое знание не свободно от теоретических представлений, оно обязательно погружено в определенный теоретический контекст. Например, на экспериментальной фотографии, сделанной в магнитном поле, появились спиральные линии. Из теории известно, что в магнитном поле заряженные частицы движутся по спирали, причем электроны - в одну сторону, а позитроны - в другую, поэтому делается вывод, что на фотографии - след движущегося электрона или позитрона. Если теоретических представлений в исследуемой области нет, эти траектории ничего не скажут. Таким образом, не следует абсолютизировать один уровень в ущерб другому, сводя все научное знание в целом к эмпирическому его уровню либо игнорируя эмпирические данные.  Когда для адекватного описания некоторой области знания недостаточно эмпирического и теоретического уровней, выделяют уровень философских предпосылок, содержащий общие представления о действительности и процессе познания. Существует немало естественно-научных теорий, которые не вызывают споров по поводу их философских оснований, поскольку они близки к общепринятым и поэтому не выступают предметом специального анализа, а воспринимаются как нечто само собой разумеющееся. Однако это случается далеко не всегда. Так, философские дискуссии до настоящего времени ведутся по проблемам интерпретации математического аппарата в квантовой механике, относительно различных аспектов учения об эволюции живой природы и т

В. 18. Классификация методов научного познания. Методы научного познания принято подразделять по степени их общности, т.е. по широте применимости в процессе научного исследования, на всеобщие (философские), общенаучные и частнонаучные

Всеобщих методов в истории познания известно два: диалектический и метафизический. Это общефилософские методы. Метафизический метод с середины XIX века начал все больше и больше вытесняться из естествознания диалектическим методом.

Вторую группу методов познания составляют общенаучные методы, которые используются в самых различных областях науки, т.е. имеют весьма широкий, междисциплинарный спектр применения. Их классификация тесно связана с понятием уровней научного познания.

Различают два уровня научного познания:

– эмпирический;

– теоретический.

Эмпирический уровень характеризуется непосредственным исследованием реально существующих, чувственно воспринимаемых объектов. На этом уровне осуществляется процесс накопления информации об исследуемых объектах, явлениях путем проведения наблюдений, выполнения разнообразных измерений, постановки экспериментов. Здесь производится также первичная систематизация получаемых фактических данных в виде таблиц, схем, графиков и т.п. Кроме того, уже на этом уровне научного познания – как следствие обобщения научных фактов – возможно формулирование некоторых эмпирических закономерностей.

Теоретический уровень научного исследования осуществляется на рациональной (логической) ступени познания. На данном уровне происходит раскрытие наиболее глубоких, существенных сторон, связей, закономерностей, присущих изучаемым объектам, явлениям. Теоретический уровень – более высокая ступень в научном познании. Результатами теоретического познания становятся гипотезы, теории, законы.

Выделяя в научном исследовании указанные два различных уровня, не следует отрывать их друг от друга и противопоставлять. Эмпирический и теоретический уровни познания взаимосвязаны между собой. Эмпирический уровень выступает в качестве основы, фундамента теоретического. Гипотезы и теории формируются в процессе теоретического осмысления научных фактов, статистических данных, получаемых на эмпирическом уровне. К тому же теоретическое мышление неизбежно опирается на чувственно-наглядные образы (в том числе схемы, графики и т.п.), с которыми имеет дело эмпирический уровень исследования. В свою очередь, эмпирический уровень научного познания не может существовать без достижений теоретического уровня. Эмпирическое исследование обычно опирается на определенную теоретическую конструкцию, которая определяет направление этого исследования, обосновывает применяемые при этом методы.

Одни общенаучные методы применяются только на эмпирическом уровне познания (наблюдение,эксперимент, измерение), другие – только на теоретическом уровне (абстрагирование,идеализация, формализация, индукция и дедукция), а некоторые (анализ и синтез, аналогия и моделирование) – как на эмпирическом, так и на теоретическом уровнях.

К третьей группе методов научного познания относятся методы, используемые только в рамках исследований какой-то конкретной науки или какого-то конкретного явления. Такие методы именуются частнонаучными. Каждая частная наука (биология, химия и т.д.) имеет свои специфические методы исследования. При этом частнонаучные методы, как правило, содержат в различных сочетаниях те или иные общенаучные методы познания. В частнонаучных методах могут присутствовать наблюдения, измерения, индуктивные или дедуктивные умозаключения и т.д. Характер их сочетания и использования находится в зависимости от условий исследования, природы изучаемых объектов. Таким образом, частнонаучные методы не оторваны от общенаучных. Они тесно связаны с ними, включают в себя специфическое применение общенаучных познавательных приемов для изучения конкретной области объективного мира.

Частнонаучные методы связаны и со всеобщим, диалектическим методом, который как бы преломляется через них. Например, всеобщий диалектический принцип развития проявился в биологии в виде открытого Дарвином естественноисторического закона эволюции животных и растительных видов. К сказанному остается добавить, что любой метод сам по себе еще не предопределяет успеха в познании тех или иных сторон материальной действительности.

19. Особенности современного этапа развития науки. Внутренняя организация, структура науки, являет собой многообразную и многоликую картину. Классификационных схем ее немало. Но сегодня возникла ситуация, когда успешный исследовательский поиск идет не через узкие пути отдельных наук, а через узлы общих проблем. Дело в том, что наряду со все более дробной дифференциацией наук и научных направлений идет могучий процесс интегрирования знаний. Возникают мегадисциплины. Сейчас разные авторы насчитывают от 1500 до 10 000 самостоятельных дисциплин. Ученые перестают понимать друг друга, ибо каждая из дисциплин – это своя терминология, собственные методики, автономные исследовательские структуры. <= Мир целостен, но не монотонен. Он разнокачественен, обладает богатой внутренней организацией, динамичной и претерпевающей те или иные метаморфозы. Поэтому дисциплинарная организация науки оправдана. Но лишь при условии постоянного внимания к теоретическому синтезу. И в этом процессе особенно важна роль философии, выполняющей по отношению к духовному миру функции всеобщей генерализации знаний. В современной науке часто применяют понятие «парадигма» введенное Т. Куном для обозначения совокупности общепринятых идеалов и норм научного исследования и той картины мира, с которой согласна основная масса научного сообщества. Смена парадигм – революционный сдвиг в науке, ее выход на новые рубежи. С середины XX столетия обозначился парадигмальный сдвиг, резкое изменение видения мира и человека. Это связано с глубинными, подлинно революционными изменениями в науке, возникновением постнеклассического этапа ее развития, создания неоклассики. Одна из главных линий становления данного этапа состоит в том, что в науку входит аксиологический (ценностный) момент. На месте чисто объективистского (натуралистического) видения мира выдвигается такая система построения науки, в которой обязательно присутствует в той или иной мере (не только в космологии, но и повсюду) антропный принцип. Суть его, может быть, в резко упрощенном виде состоит в утверждении типа: мир таков потому, что в нем есть мы, любой шаг познания может быть принят только в том случае, если он оправдан интересами рода людей, гуманистично ориентирован. Для этого типа характерен поворот направленности научного поиска онтологических (сущностных) проблем на «человекоразмерные» бытийные проблемы. Наука должна дать средство для предотвращения Апокалипсиса, обеспечивать выживание человечества, продолжить его историю, уходящую в бесконечность.  Научно-технический прогресс. НТП – непрерывное совершенствование всех стадий общественного воспроизводства, производственной и непроизводственных сфер путем единого, взаимообусловленного, поступательного развития науки, образования, техники, технологий, организации и управления. прежде всего ради практического решения стоящих перед обществом в данный исторический период социально-экономических, социальных и политических задач.  НТП – категория историческая, охватывающая длительный период развития науки и производства и их влияния на жизнь человека. Первый этап сближения прогресса в науке и технических средствах производства появились в 16 – 18 в. (мануфактурное производство, нужды торговли, мореплавания потребовали теоретического и экспериментального решения практических задач). Следующий этап связан с развитием машинного производства с конца 18 в., (наука и техника стали взаимно стимулировать развитие друг друга ускоряющимися темпами) Особым историческим этапом в НТП является период крупного машинного производства, становления индустриальной цивилизации (могущественные силы и ресурсы природы были поставлены на службу человеку, производство из простого процесса труда было превращено в социальное технологическое применение итогов научного труда, результатов научной деятельности.  НТП направлен, прежде всего, на развитие производительных сил общества. К середине ХХ в. наметился принципиально новый этап НТП – НТР, являющаяся закономерным шагом человеческой истории и носящая глобальный характер. Это означает, что революционные изменения охватили все разделы науки, техники и производства, что НТР повлияла на все стороны общественной жизни, затронула, хотя и в неодинаковой мере, все регионы планеты и все социальные системы. признаки НТР, характеризующие ее природу:  а) слияние научной революции с технической при опережающем развитии науки;  б) превращение науки в непосредственную производительную силу;  в) органическое объединение элементов производственного процесса в единой автоматизированной системе;  г) формирование нового типа работника;  д) переход от экстенсивного к интенсивному развитию производства и пр. Современный этап НТП многими учеными характеризуется как подготавливающий очередную НТР. Ее отличительными признаками будут многократно возросшая энергонасыщенность жизнедеятельности человека, глобализация всех основных процессов, радикально преобразованный технологический базис, превращение системных межотраслевых технологий в определяющий фактор социально-экономического развития. Современный этап НТП связан с переходом к постиндустриальной цивилизации, с формированием особой роли научного знания, результатов многоотраслевого научного труда в социально-экономическом прогрессе общества. Основные направления современного НТП: использование новых технологий освоение космического пространства, создание ракетной техники; автоматизация производства; развитие химической промышленности и создание материалов с заранее заданными свойствами; создание альтернативных источников энергии и т.п. Сущность и перспективы современной техногенной цивилизации. В результате быстро расширяющегося процесса технизации (т.е. постоянного увеличения и совершенствования мира инструментальных средств с одной стороны, сопровождающей этот процесс системы ценностей, господствующих в культуре с другой) европейская цивилизация стала приобретать техногенный характер. Самая существенная ее черта – утрата человеком власти над техническим прогрессом и его следствиями.  Справедливо ли утверждение Бертрана Рассела (англ.философ) о том, «что наука и техника движутся сейчас вперед, словно танковая армада, лишившиеся водителей, – слепо, безрассудно, без определенной цели»?.  Совершенствование оценок техники сегодня сопряжено с периориентацией групповых интересов, что позволяет, предвидя социальные и культурные последствия технической деятельности, ставить определенные пределы в техническом изобретательстве до тех пор, пока не будут найдены способы ликвидации негативных для человечества результатов.  Социокультурная парадигма инженерии формирует новые принципы контроля над техникой, и новые принципы технического проектирования в глобальной системе «Техническое устройство – Человек – Окружающая среда». Суть и смысл дальнейшего развития техники состоит в выработке таких проектированных стратегий и контролирующих систем, которые бы обеспечили человеческое выживание. Включение социокультурной парадигмы в инженерию позволяет преодолеть технокритическую односторонность, организовывает инженерное мышление и инженерную деятельность вокруг человека как высшей ценности, а их человеческое измерение делает мерой профессионализма и компетентности, что и составляет одно из важнейших условий преодоления кризиса.

20. Наука в современном постиндустриальном, информационном обществе. Индустриальный формат развития техногенной цивилизации себя фактически исчерпал, привнеся в социальную эволюцию ряд издержек экологического, технологического, социально-культурного и духовно-нравственного порядка. Сегодня нужна новая парадигма общественного прогресса, соразмерная императивам сохранения природы и создания иной модели жизни, достойной человека разумного, образованного и высоконравственного.

Решить эту задачу путем обращения только к традициям и достигнутому опыту едва ли представляется возможным. Необходим выход за пределы сложившихся стереотипов социального прогресса, что сопряжено с кристаллизацией неизвестного ранее опыта и знаний. Собственно, в этом и заключается смысл инновационной стратегии развития как сочетания продуктивных функций традиции и новых качеств культуры человечества. Последние в данном случае следует понимать не как рекомбинацию существующего уклада жизни, а как создание принципиально новых форм и способов жизнедеятельности общества. Например, когда мы говорим об инновационной модели развития белорусского общества, едва ли следует понимать под ней некую реконструкцию традиционной индустриально-технологической схемы социально-экономического развития. Во внимание необходимо принимать задачу формирования иных, постиндустриальных структур экономики и социально-культурной сферы, которые бы олицетворяли новую тактику и стратегию общественного прогресса. Ценности индустриализма заслуживают внимания в контексте решения первичных задач, связанных с достижением преимущественно «материальных идеалов» человечества — сюда относятся представления о хорошем жилье, пище, сравнительно обустроенном быте, достойной заработной плате и т.п. Но даже эти вещи индустриализм все же отодвигает на второй план. На первом месте для него — массовое производство, рост промышленности как таковой, технико-экономические показатели в целом. На этот недостаток указывали все известные теоретики индустриального общества. Они, в частности, говорили о том, что оно «заботится лишь о производстве» (Анри Сен-Симон), что в нем «экономическая система отделена от семейных уз, рабочее место — от домашнего очага» (Эмиль Дюркгейм), «во всем обществе распространяются единая этика и стиль жизни: они становятся деперсонифицированными нормами» (Макс Вебер). Можно сказать, что индустриальный тип жизни себя практически исчерпал, поставив человечество перед необходимостью поиска новых сценариев развития. И они разрабатываются, конституируя в своей целостности идеологию современных реформ общества. Постиндустриальный тип развития предполагает переход к новым базовым прин¬ципам становления, которые строятся на максимальной реализации так называемого третичного сектора общественного производства — сферы услуг или сервиса, с изменением при этом структуры социальной стратификации. Речь идет о перераспределении областей занятости людей в сторону обслуживания самих себя: торговля, финансы, транспорт, здравоохранение, индустрия отдыха, наука, образование, управление. Ни индустриальное производство, ни сельское хозяйство при этом никуда не исчезают, как иногда пытаются скептически представить пост¬индустриальную теорию ее оппоненты. Реальный сектор экономики существует, интенсивно развивается на высокой научно-технологической базе и оптимальной (немассовой) занятости людей, но приобретает подчиненный характер по отношению к смысложизненным ценностям человека. В постиндустриальном обществе на первое место выдвигаются человек, его духовно-культурный, интеллектуально-образовательный потенциал, профессио¬нализм и ответственность. Основных предпосылок перехода к пост¬индустриальному развитию много, но главной является, по сути, одна, которая прошла апробацию в высокоразвитых странах Запада в начале 1960-х гг. Научно-технический и технологический прогресс там привел к сокращению числа людей, занятых в сельском хозяйстве и промышленности, снижению себестоимости соответствующей продукции при одновременном росте — это следует подчеркнуть — благосостояния народа. Все это вызвало огромный спрос на различного рода услуги — медицинские, образовательные, научно-технологические, торговые, финансовые, бытовые, транспортные, дало мощный толчок креативности, переквалификации людей с учетом новых предпринимательских интересов, стимулированию инновационных решений. Именно по этим тенденциям социально-культурной и интеллектуальной динамики и были зафиксированы первые признаки перехода к постиндустриальному развитию.

Нельзя не сказать о новых инновационных механизмах трансформаций, которые появились в связи с активным развитием информационных технологий и интенсивной социализацией на этой основе информации и знаний. Отсюда, кстати, и происходит новая идеологема постиндустриального вектора развития современной цивилизации — становление информационного общества или общества знания. Классический постиндустриализм и теория информационного общества — разные сценарии общественного развития. Постиндустриальная концепция строится на основе широкой реализации возможностей третичного сектора хозяй¬ственной и социально-культурной деятельности. Информационное же общество следует рассматривать через призму активизации так называемого четвертичного сектора — информационного, имея в виду новую технологическую природу производства, функционирования и социализации информации и научных знаний, а также сферу развития рынка информационных и телекоммуникационных услуг и технологий, соответствующих программных продуктов, когнитивно-компьютерных новаций и т.д. По сути, данный сектор выступает основой развития так называемых конвергентных и вообще высоких технологий. Во многих развитых постиндустриальных государствах он приносит сегодня основной доход в структуре ВВП. К примеру, в США экспорт высокотехнологичных производств и наукоемких технологий составляет до 95% от общего объема экспорта, а поступления в бюджет от прогрессивных технологий и продажи наукоемких продуктов на внутренних и внешних рынках — около 90% [1]. Это чисто экономический подход к определению информационного общества, вообще же, оно характеризуется системой других показателей, например политикой информатизации, которая связывается с комплексом организационных мероприятий государства и институтов гражданского общества по созданию условий генерации интеллектуально-информационного ресурса и обеспечению заинтересованных субъектов достоверными и своевременными сведениями во всех видах человеческой деятельности. Кроме этого, во внимание необходимо принимать и другие особенности информационной цивилизации — высокую степень коммуникационной активности и культурной интеграции, но особенно следует подчеркнуть высокую наукоемкость как экономической, так и социальной сферы. В информационном обществе информация и знания рассматриваются в качестве важнейшего фактора инновационного развития. При этом во внимание принимается не любое знание, а в первую очередь теоретическое, что особым образом актуализирует роль и значение фундаментальной науки. С развитием компьютерных технологий и совершенствованием механизмов социальной коммуникации оказалось возможным по-иному оценить целостность и единство человеческой цивилизации, принципы самоорганизации людей на основе широкого доступа к информации, деструктуризацию традиционных систем управления в зависимости от рассредоточения информационных ресурсов в локальных подсистемах общества, наконец, организацию власти, которая ориентирована на профессиональные и интеллектуальные ценности. В информационном обществе не теряет своего значения важнейший тезис постиндустриальной доктрины о том, что информация и знания выступают не только главной ценностью, но и особым товаром со всеми его производственно-экономическими характеристиками. Последнее обстоятельство особенно ярко демонстрируют современные тенденции развития рынка информационных услуг и ресурсов.

Для того чтобы информационное общество действительно стало обществом знания с широким социально-культурным и гуманитарным горизонтом, важно во¬время обратить внимание на ряд противоречивых тенденций, которые имеют место при его становлении. В истории развития человечества доминирующую роль играл процесс производства и накопления знаний. Именно на этой основе были в общих чертах созданы те системы объяснения реальности, которые с небольшими изменениями дошли до нашего времени и по-прежнему играют важную роль в процессе накопления объективной информации об окружающем мире. Принципиальное отличие современной эпохи заключается в ином — сейчас неизмеримо больше коммуникаций, строящихся в основном на процедурах передачи информации. Тиражирование, но не создание интеллектуального продукта, передача сведений о нем посредством печатных изданий, радио, телевидения, лекций и семинаров в рамках системы образования, а теперь еще и сети Интернет — вот что отрицательным образом влияет на становление современного информационного общества и демонстрирует сущность предпосылок деперсонификации знаний. За словом «знание» сегодня все чаще скрывается понятие «информация» как необязательно рефлексируемое человеческим сознанием (пониманием) сообщение, передаваемое (принимаемое) с помощью технологий социальной коммуникации. Особенность этих коммуникаций такова, что их информационная основа не содержательна («знание») и не предметна («продукт»). В подобных системах информация не столько интеллектуально-знаниевый ресурс, сколько стимул (мотив) деятельности. В организованном подобным образом информационном потоке на первое место выходит не передача данных о свойствах товара или услуги, то есть рациональная денотация объекта, а создание его образа, мобилизующего скорее аффективные коннотации. Именно образ приносит прибыль в современной экономике и стимулирует развитие рекламного бизнеса. Не за монополию на передачу сведений воюют владельцы СМИ, а за создание выгодного им или их заказчикам образа событий [2]. По меткому замечанию Маршалла Маклюэна, сделанному еще в 1960-х гг., действительным содержанием сообщения является сам сообщающий [3]. То, что коммуникация как создание образов играет в современном обществе важнейшую роль, подтверждает и концепция нынешнего лидера теоретиков информационного общества Мануэля Кастельса. Он начинает ее с тезиса о переходе от капитализма к информационализму, в условиях которого успех зависит в первую очередь от способности генерировать, обрабатывать и эффективно использовать информацию, основанную на знаниях. Однако наряду с этим утверждением анализ новых форм экономики и культуры вынуждает Кастельса все же опираться на понятия «коммуникационная система», «сетевое общество», «образы» и т.п. [4]. Несомненный интерес представляет решение проблемы построения информационного общества в странах с так называемой переходной экономикой. Сочетание в большинстве из них элементов первичного и вторичного секторов экономики, естественно, накладывает ограничения на этот процесс. Поэтому один из возможных вариантов их дальнейшего развития — это сохранение подобного сочетания экономических укладов с постепенным отставанием от наиболее развитых государств. Худшее, что может здесь произойти, — возвращение в первичный сектор экономики и превращение в обыкновенный сырьевой источник, если имеются природные ресурсы. Второй вариант — повторение путей развития, которые прошли страны Запада, и таким образом достижение достаточно приемлемого уровня жизни (малоперспективное догоняющее развитие). Надежды на существование третьего сценария могут быть обусловлены современными тенденциями интеграции и универсализации социально-политических, общественно-экономических, научно-технических процессов, естественно, в их лучших проявлениях. Суть этого пути заключается в сочетании второго и третьего секторов экономики с устойчивой ориентацией при этом на инновационное постиндустриальное информационно-технологическое развитие.

Определенный оптимизм в этом отношении вызывают наметившиеся сегодня тенденции информатизации Беларуси: активно идут процессы компьютеризации, формируются телекоммуникационные сети с выходом в мировое пространство. По итогам анализа параметров так называемого индекса электронной готовности Всемирным банком был сделан вывод о том, что наша страна находится на первом месте среди государств СНГ по степени готовности к информационному обществу. Успешно развивается отрасль разработки программного обеспечения. Однако для более быстрого движения вперед необходимо создавать политические, правовые, социально-экономические предпосылки информатизации общества и развития его информационной культуры как в рамках национальных, так и международных проектов. В настоящее время гуманитарная составляющая информационной политики большинства государств оставляет желать лучшего, слаба ее правовая и законодательная обеспеченность.

Механизмы перехода к новому типу организации общества неразрывно связаны с интенсивной кристаллизацией научно-инновационной среды. Именно поэтому понятие «инновации» является ключевым в рассмотрении вопросов трансформации индустриального общества в постинду¬стриальное и информационное. При этом важно заметить, что данное понятие имеет смысл применительно лишь к вполне конкретным сферам деятельности. Инновации, в принципе, возможны везде и в такой своей универсальности всегда будут приветствоваться. Постиндустриальное и информационное общества основываются на развитии пятого и шестого технологических укладов. Поэтому все инновационные сдвиги в экономике, технике и технологиях, социальной и гуманитарной сфере, которые приближают или формируют названные уклады, могут считаться инновациями постиндустриального типа. Важнейшее же значение здесь принадлежит, естественно, науке. Для сравнения вспомним, что уже в индустриальную эпоху она впервые стала объектом инновационной политики, то есть получила внешнее управление через социальный заказ, который мог исходить не только от государства, но и от частного бизнеса. Однако при этом возникла проблема когнитивной сопротивляемости науки, когда различные исследовательские учреждения осуществляют плохо скоординированную между собой деятельность. В условиях сетевой организации информационного общества возникает задача преодоления данной сложности путем внедрения механизма рефлексивной дифференциации — различные центры, работая над схожими проблемами, вырабатывают свои установки в рамках общих рефлексивных сверхустановок, определяемых из более общего центра. Это значит, что наиболее вероятная координационная задача в сфере современной науки — переход к глобальным открытым системам и структурам, функционирующим в соответствии с предзаданной системой векторов. Выполнение ее особенно актуально при реализации сетевых моделей общества с сильной векторной направленностью, то есть с увеличением рефлексивной дифференциации. Последняя должна стать динамическим каналом как управления, так и самоуправления исследовательскими центрами. Приходящие на смену индустриальному типу развития новые постиндустриальные модели делают ставку на науку. Если индустриальное общество основывается главным образом на машинной технологии, то ценности постиндустриального мира связываются с технологией интеллектуальной. И если капитал и труд — важнейшие структурные элементы индустриального социума, то информация и знания — основа общества постиндустриального. При этом информация выступает главным производственным ресурсом, тогда как знание остается внутренним источником прогресса. Осознание науки в качестве важнейшей производительной силы возникло, естественно, не сегодня. Но если в период индустриализма ее социально-производственная ценность проявляется опосредованно, через преимущественное воплощение в технологиях и соответствующих материальных объектах, то в постиндустриальном мире кроме этого значения знания открываются по меньшей мере две его исключительно нетрадиционные функции: способности непосредственно выступать самостоятельным товаром, имеющим собственную стоимость, а также кардинально трансформировать структуру социальной стратификации и управления из-за возрастающего участия в этих процессах производителей и носителей знания.

Следует подчеркнуть принципиально иной характер научно-инновационной стратегии постиндустриального мира. Речь идет, во-первых, об ориентациях экономики общества на такие технологии, которые являются результатом прогрессирующего теоретического знания и интенсивного развития фундаментальной науки в целом. Во-вторых, постиндустриальная технология и теоретическое знание представляют собой единое целое — нематериальный интеллектуальный продукт, демонстрирующий свою неисчерпаемость (многократность) как в условиях внутреннего, так и экспортного потребления.

Инновационный путь постиндустриального развития ориентирован на постоянное возобновление растущих социально значимых качеств производимых товаров и услуг. Сделать это вне активно развивающегося фундаментального научного знания невозможно. Логика в данном случае достаточно проста: сначала инновации в науке, затем — в экономике. Если говорить другими словами, приоритет в любом случае должна иметь фундаментальная наука. Таков закон социального прогресса. При этом научная деятельность не может быть неким автономным процессом производства знаний, ценность которых задана исключительно их внутренней организацией, а начинает выступать в такой форме человеческой практики, в рамках которой оценивается эффективность не только действий, но и целей. Современные тенденции гуманизации и гуманитаризации социальной деятельности, в том числе и научной, направлены на решение этой задачи. Не случайно в поле зрения общественного мнения все чаще попадают вопросы этики науки, нравственной ответственности ученого за произведенное знание и возможность его безопасного функционирования в обществе, вопросы практической значимости науки, ее роли в интеллектуализации социума и выработке перспективных моделей социального развития

21. Наука как социокультурный феномен. В настоящее время наука предстает, прежде всего, как социокультурный феномен. Это значит, что она зависит от многообразных сил, токов и влияний, действующих в обществе, определяет свои приоритеты в социальном контексте, тяготеет к компромиссам и сама в значительной степени детерминирует общественную жизнь. Тем самым фиксируется двоякого рода зависимость: как социокультурный феномен наука возникла, отвечая на определенную потребность человечества в производстве и получении истинного, адекватного знания о мире, и существует, оказывая весьма заметное воздействие на развитие всех сфер общественной жизни - profreglament.ru. Наука рассматривается в качестве социокультурного феномена потому, что, когда речь идет об исследовании ее истоков, границы того, что мы сегодня называем наукой, расширяются до границ «культуры». И с другой стороны, наука претендует на роль единственно устойчивого и «подлинного» фундамента культуры в целом в ее первичном— деятельностном и технологическом — понимании.

Сами отношения социальности прочитываются как отношения людей по поводу людей и отношения людей по поводу вещей. Из этого следует, что наука как социокультурный феномен вплетена во все сферы человеческих отношений, она внедряется и в базисные основания отношений самих людей, и во все формы деятельности, связанные с производством, обменом, распределением и потреблением вещей. Максима современного технократического века гласит: «Все должно быть научным, научно обоснованным и научно проверенным». Следует ли из такого высокого статуса науки ее легальная экспансия во все сферы человеческой жизни, или же, напротив, это обязывает науку нести ответственность за все ущербные процессы существования человечества? Вопрос открытый. Ясно одно: как социокультурный феномен, наука всегда опирается на сложившиеся в обществе культурные традиции, на принятые ценности и нормы. Познавательная деятельность вплетена в бытие культуры.

Отсюда становится понятной собственно культурно-технологическая функция науки, связанная с обработкой и возделыванием человеческого материала — субъекта познавательной деятельности, включение его в познавательный процесс

Культурная функция науки не сводима только к результативному исходу, т.е. к тому, что результаты научной деятельности составляют также и совокупный потенциал культуры как таковой. Культурная функция науки сильна своей процессуальностью. Она предполагает прежде всего формирование человека в качестве субъекта деятельности и познания. Само индивидуальное познание совершается исключительно в окультуренных, социальных формах, принятых и существующих в культуре. Индивид застает уже готовыми («априори» в терминологии И.Канта - profreglament.ru) средства и способы познания, приобщаясь к ним в процессе социализации. Исторически человеческое сообщество той или иной эпохи всегда располагало и общими языковыми средствами, и общим инструментарием, и специальными понятиями и процедурами — своеобразными «очками», при помощи которых прочитывалась действительность, «призмой», сквозь которую она разглядывалась.

Научное знание, глубоко проникая в быт, составляя существенную основу формирования сознания и мировоззрения людей, превратилось в неотъемлемый компонент социальной среды, в которой происходит становление и формирование личности.

Наука, понимаемая как социокультурный феномен, не может развиваться вне освоения знаний, ставших общественным достоянием и хранящихся в социальной памяти. Культурная сущность науки влечет за собой ее этическую и ценностную наполненность. Открываются новые возможности этоса науки: проблема интеллектуальной и социальной ответственности, морального и нравственного выбора, личностные аспекты принятия решений, проблемы нравственного климата в научном сообществе и коллективе.

Наука выступает как фактор социальной регуляции общественных процессов. Она воздействует на потребности общества, становится необходимым условием рационального управления. Любая инновация требует аргументированного научного обоснования - profreglament.ru. Проявление социокультурной регуляции науки осуществляется через сложившуюся в данном обществе систему воспитания, обучения и подключения членов общества к исследовательской деятельности и этосу науки.

Наука развивается сообществом ученых и располагает определенной социальной и профессиональной организацией, развитой системой коммуникаций. Еще Фрэнсис Бэкон в свое время отмечал: «Совершенствования науки следует ждать не от способности или проворства какого-нибудь отдельного человека, а от последовательной деятельности многих поколений, сменяющих друг друга». Ученый — всегда представитель той или иной социокультурной среды. «Силовое» воздействие всего социокуль-турного поля на имеющийся научно-творческий потенциал показывает степень «чистоты» препарата науки.

В науке приветствуется поиск истины, а следовательно и критика, полемика, спор. Ученый находится в ситуации постоянного подтверждения своей профессиональности посредством публикаций, выступлений, квалификационных дисциплинарных требований и часто вступает в сложные отношения как со своими оппонентами-коллегами, так и с общественным мнением. Признание деятельности ученого связано с градацией степеней и званий. Самой престижной наградой является Нобелевская премия.

Конечно же, творческий потенциал личности может остаться нереализованным либо оказаться подавленным общественной системой. Но совершить открытие, изобрести нечто новое может лишь индивид, обладающий проницательным умом и необходимыми знаниями, а не общество как таковое.

В эпоху НТП роль науки столь непомерно возросла, что потребовалась новая шкала ее внутренней дифференциации. И речь уже не шла только о теоретиках или экспериментаторах - profreglament.ru. Стало очевидно, что в большой науке одни ученые более склоняются к эвристической поисковой деятельности — выдвижению новых идей, другие к аналитической и экспликационной — обоснованию имеющихся, третьи — к их проверке, четвертые — к приложению добытого научного знания.

По подсчетам социологов, наукой способны заниматься не более 6-8% населения. Иногда основным и эмпирически очевидным признаком науки считается совмещение исследовательской деятельности и высшего образования. Это весьма резонно в условиях, когда наука превращается в профессиональную деятельность. Научно-исследовательская деятельность признается необходимой и устойчивой социокультурной традицией, без которой нормальное существование и развитие общества невозможно. Наука составляет одно из приоритетных направлений деятельности любого цивилизованного государства.

Современную науку называют Большой наукой. В конце 20-го - начале 21-го веков численность ученых в мире превысила 5 млн. человек. Наука включает 15 тыс. дисциплин и несколько сот тысяч научных журналов. 20-й век называют веком современной науки - profreglament.ru. Новые источники энергии и информационные технологии — перспективные направления современной науки. Возрастают тенденции интернационализации науки, а сама наука становится предметом междисциплинарного комплексного анализа. К ее изучению приступают не только науковедение, философия науки, но и социология, психология, история

22. ФУНКЦИИ ФИЛОСОФИИ В НАУЧНОМ ПОЗНАНИИ Существует 2 основных типа взаимоотношений философии и частных наук:

1) абсолютизация какой-либо стороны философии или частных наук (выражается в натурфилософии; 2) постулируется диалектическая взаимосвязь философии и частных наук (оформляется в философском направлении – позитивизм).

Первая модель: философия (природы) – абстрактное, умозрительное, спекулятивное знание без опоры на какую-либо частнонаучную дисциплину.

В XIX в. формируется позитивизм (О. Конт) как противоположное направление, абсолютизирующее науку: «Наука – сама себе философия. Философия призвана лишь обобщать знания позитивных наук. Наука отвечает на вопрос «как», а не «почему» - эта позитивистская линия выбросила науку из философии. Различают 4 формы:

1) Классический позитивизм. 2) Эмпириокритицизм. 3) Логический позитивизм (неопозитивизм) (20 – 30 гг. XX в.) – сфокусировался на знаковых проблемах. Не выбрасывает философию из науки, считая философию деятельностью по анализу языка науки; различают аналитические (определения и тавтологии) и синтетические (требуют обобщения опыта) суждения. Все остальные суждения бессмысленны. Философия должна выбрасывать все псевдонаучные, бессмысленные суждения. 4) Постпозитивизм – анализ роста научного знания (Поппер, Кун, Лакатос). Задача философии – анализ методологии научного познания.

Вторая модель: постулирование диалектической взаимосвязи противоположных суждений. Философия и наука необходимы друг другу. Функции философии в научном познании (стандарты): 1) мировоззренческая; 2) методологическая; 3) гносеологическая; 4) аксеологическая; критическая. 1) Мировоззренческая – общее представление об устройстве мироздания. Всякая естественнонаучная дисциплина имеет дело с частью науки, мира, но в соответствии с системным подходом – требуется обобщение, увязка воедино всех фрагментов научной дисциплины – непротиворечивость, единство картины. 2) Методологическая (учение о методе познания; совокупность предельно общих приемов, способов). Философия – общее учение о методах научного познания. Кроме того, она разрабатывает свои методы, некоторые из которых имеют значение для всех научных дисциплин (диалектический метод, системно-структурный метод, метод восхождения от абстрактного к конкретному). 3) Гносеологическая функция. Философия занимается анализом содержания наиболее общих понятий (универсалий) нашего мышления. Занимается поиском ответов на вопросы: достижима ли истина, какие ее критерии, черты и т.д. 4) Аксеологическая (теория ценностей). Философия пытается показать связь достижений науки с конкретным культурным контекстом. 5) Критическая – критический анализ науки, ее смысла, ценностей, претензий на истину. Кохановский выделяет умозрительно-прогностическую функцию. Философия, работая на территории между наукой и религией, натыкается иногда на концепции (теории), задающие стратегию научных исследований.

23. Специфика социально-гуманитарного познания. Гуманитарное знание включает в себя поиски современных идеалов и целей, обосновывает решающее значение духов­ного начала и интеллекта как важнейшего условия направ­ляемого развития. Исходным пунктом гуманитарных наук становится разумная деятельность человека как первич­ная субстанция по отношению к науке и социальным про­цессам.

Исходным пунктом гуманитарного познания все в большей степени становится разумная деятельность человека, выступающая как первичная субстанция по от ношению к социально экономическим процессам и науке.

В истории развития наук о человеке естественнонаучный и гуманитарный подходы были принципиально различны. Долгое время эти два подхода абсолютизирова­лись и иногда стимулировали, а чаще препятствовали раз­витию друг друга. Но и тот и другой должны были отве­тить на главный вопрос: благодаря чему человек, который как биологическое существо является слабым и уязвимым, смог успешно конкурировать с животными, а позже стал самой могущественной на земле силой? Между тем тот факт, что человек является историческим, социальным и культурным существом, позволяет понять, что его «при­рода» не является чем-то заданным, строится в каждой культуре по-своему. Признание того, что все, что люди умеют, есть продукт культурного развития, воспитания и образования, позволяет преодолеть односторонность све­дения человека к животному, а изучение биологией, этно­логией, зоопсихологией форм жизнедеятельности живот­ных конкретизирует и содержательно обогащает философ­ские идеи о единстве мира.

В общей истории изучения личности различными гу­манитарными науками выделились несколько подходов. Самые важные из них: философско-литературный под­ход — изучение личности прежде всего во взаимодействии с обществом; клинический подход — исследование нормы, патологии и аномалии в развитии личности; психологичес­кий экспериментальный подход — определение доминан­тных личностных черт, комплексов, обуславливающих психику и поведение. Кроме того, следует отметить влия­ние на философское понимание личности таких глобаль­ных проблем психологической науки, как роль наследствен­ности и среды, сознательного и бессознательного в форми­ровании личностной психики и поведения.

Герменевтический методологический стандарт

С методологической точки зрения специфика любой науки зависит от двух важнейших моментов: предмета науки и методов его исследования. Причем второй момент обусловлен первым, так как своеобразие предмета накладывает отпечаток на метод исследования. В гуманитарных науках специфическим предметом исследования, отличающим их как от естественных наук, так и от общественных, являются специфические знаковые системы, которые можно условно назвать текстами. Тогда гуманитарное познание является вторичным отражением действительности. Можно считать, что отражение действительности в них опосредовано текстами. Точное определение понятия "текст" - задача довольно сложная и не имеет решающего значения при общем методологическом подходе. Существенно выявить лишь важнейшие характеристики текстов.

Одной из таких характеристик является знаковая природа текстов. Знаки в них связаны между собой определенными отношениями. Поверхностная структура знаков выступает как внешняя данность и воспринимается непосредственно при помощи органов чувств.

Из знаковой природы текстов следует вторая их особенность, заключающаяся в том, что они являются носителями информации. Эта особенность служит гносеологической предпосылкой специфической герменевтической концепции в области методологии гуманитарных наук. Герменевтика нужна там, где существует непонимание. Если смысл как бы "скрыт" от субъекта познания, то его надо дешифровать, понять, усвоить, истолковать, интерпретировать. Все эти понятия могут быть синтезированы в общую методологическую категорию "понимание", которая в гуманитарных науках приобретает особое методологическое звучание: на первый план здесь выдвигаются интерпретационные методы получения знания. Именно они в большинстве случаев обеспечивают прирост знания в области гуманитарных наук, но в то же время перед исследователями возникают сложнейшие проблемы обоснования истинности гуманитарных теорий и их методологического обеспечения.

24.Общество как объект познания Термин «общество» очень многозначен. Он употребляется в научном (категориальном) и обьщенном смыслах. В обыденном языке его используют для обозначения различных добровольных объединений людей, например, по интересам — общество «рыболов-спортсмен», «общество историков» и т.п. В научном значении термин «общество» также употребляется в различных смыслах. В социально-гуманитарной литературе можно насчитать, по крайней мере, пять основных значений:

во-первых, общество — это отдельная группировка людей (часть населения планеты), т.е. самостоятельная единица истории, целостный и самодостаточный социальный организм (например, российское, французское, японское и иные общества); это этническая или полиэтническая общность людей со своей историей и культурой;

во-вторых, это совокупность социальных общностей региона (ближневосточное, западно-европейское и другие общества);

в-третьих, все человечество в целом — планетарное общество;

в-четвертых, это общество определенного исторического типа (античное, феодальное, буржуазное);

в-пятых, под обществом понимается безотносительно к его конкретным формам группировка людей, по ряду признаков противоположная природе: общество индивидов, общество деятелей-созидателей, человеческое общество.

Обобщенное определение общества может быть таким: общество — это обособившаяся от природы часть бытия, характеризующаяся своими способами самоорганизации, воспроизводством и потреблением материальных благ (ценностей), нормами и принципами жизни людей, социальными отношениями и институтами. В этом определении заключена сущность общества, которая выражена общими и особенными признаками.

Общий признак общества указывает на его единство с природой и человеком. Он состоит в том, что общество является частью материальной природы, имеет единые характеристики с природой. К особенным признакам можно отнести: наличие индивидов, обладающих сознанием и социальными качествами; деятельность по созданию, распределению и хранению материальных и духовных ценностей: удовлетворению на их основе материально-физических и духовных потребностей людей; особая организация и управление, нормы и принципы жизнедеятельности, отношения общения, поведения и деятельности и др. Специфические признаки общества определяют особое содержание жизни людей, отличающие их от жизни растений и животных. Обобщенно такое содержание жизни людей на Земле получило название культуры.

Таким образом, общество как подсистема мира бытия является носителем, с одной стороны, общих свойств и связей бытия как целостной системы, а с другой — специфических социальных отношений и форм. Общество как объект познания изучается и в соотношении с природой, и во взаимосвязи внутренних его элементов.

Теоретическое изучение общества начинается в античной философии. Уже Сократ, Платон и Аристотель выделяли проблемы общественной жизни. Ключом к анализу общества выступал город-государство (город-полис). С позиций государства рассматривались человек и его жизнь, политика, религия, нравственность, искусство. Если же связь с государством у некоторых общественных явлений не просматривалась, они признавались второстепенными и объяснялись по-другому.

В теориях античных мыслителей общество растворялось в городе-государстве. Такое поглощение объяснялось определяющей ролью политических институтов в городе-полисе как ведущей формы самоорганизации рабовладельческих обществ на ранних классовых ступенях развития. Позиция полного или частичного отождествления общества и государства продолжалась до Нового времени. Лишь в XVII в. Т. Гоббс (1588—1679), не отказываясь от признания определяющей роли государства в обществе, показал, что истоки государства коренятся не в нем самом, а в «естественных и общественных состояниях» людей. В XVIII в. представитель классической экономической теории А. Смит (1723—1790) обосновал функциональную границу между обществом и государством. Общество он представлял трудовым и меновым союзом людей, связанных между собой разделением труда. Оно является главной сферой удовлетвр-рения многообразных потребностей людей. Государство же решает вопросы власти и управления в обществе.

Известный немецкий мыслитель Г. Гегель (1770—1831) уже разграничивал государство и гражданское общество, определяя последнее как систему социальных зависимостей с целью материального обеспечения людей. Гражданское общество, считал Г. Гегель, — это система свободных экономических отношений. Французский мыслитель О. Конт (1798—1857) разработал основы «позитивной» философии и социологии, раскрыл общество как сложный организм, имеющий качественную определенность. Он считал общество целостной системой взаимодействующих индивидов. По его мнению, социальная философия должна изучать законы существования и динамику социальной системы, которые имеют для людей положительное значение.

Приведенные примеры показывают, что с XVIII в. акцент в исследованиях общественной жизни переносится с государства на экономику, на хозяйственную жизнь. Для исследователей становится очевидной заглавная роль экономики в закономерном развитии общества. Такая позиция была характерна не только для О. Конта, но и для К. Маркса.

К. Маркс (1818—1883) сформулировал принципы материалистического понимания истории и пришел к выводу, что общество не просто состоит из индивидов, а выражает совокупность связей, отношений индивидов друг к другу. Иными словами, общество — это система общественных отношений, носителями которых выступают социальные субъекты: человек, социальные группы, классы, социальные институты (государство, политические партии, экономические организации, религиозные, художественно-творческие и другие объединения).

Английский католический историк А. Тойнби (1889—1975), считавший себя противником К. Маркса, тем не менее также квалифицировал общество как систему отношений. Он считал, что человеческое общество само по себе представляет особый вид отношений между людьми — явлениями частными, индивидуальными, но в то же время социальными в том смысле, что они не могут существовать вне общественных связей. Общественные отношения между людьми, рассуждал Тойнби, имеют надличностный характер и поддерживаются с помощью специальных социальных институтов, среди которых главное место занимает церковь. Как видно из приведенного положения, историк выделял три элемента структуры общества: люди, живые человеческие индивиды; отношения между людьми двух видов (надличностные широкого социального плана и отношения общения); специально созданные социальные институты.

Таким образом, общество как объект изучения различных наук представляет собой исторически изменяющуюся жизнедеятельность людей, которая производит и воспроизводит социальные процессы и самого человека как личность. Деятельность человека и отношения, в рамках которых осуществляется деятельность, а также социальные институты, управляющие отношениями, — главные, хотя и не единственные элементы структуры общества, которые изучаются в первую очередь.

Понятие общества следует отличать от других близких понятий: государство, народ, нация. Государство {страна) — это основанная на праве и законе форма самоопределения народов и наций как самостоятельных и независимых сообществ. Государство — также главный аппарат управления страной (обществом). Народ — преимущественно социальная форма общности людей, связанных происхождением, языком, культурой. Нация — этносоциальная форма общности людей, более высокая ступень развития исторических общностей в сравнении с родом, племенем и народностью. Эти понятия пересекаются: нет государства вне общества, без народа нет нации и государства, нация и народ взаимодополняются.

Специфика познания общества связана с признаком самодостаточности. Самодостаточной называют систему, способную своей собственной деятельностью (функционированием) создавать и воссоздавать необходимые условия для сохранения целостности и самостоятельности. Применительно к системе общества это означает способность производить все необходимое для совместной жизни людей. Такими необходимыми условиями выступают экономические, политико-правовые, нравственные и духовные процессы. Необходимые условия для своей жизни люди создают в ходе совместной деятельности, которые соотносятся с природно-географическими условиями как естественной средой.

Термин «деятельность» широко используется в разговорном языке — вулканическая деятельность, деятельность рек, работа как деятельность, занятие чем-либо и др. В науке деятельность рассматривается более строго. Деятельность — это вид социальной активности субъекта, связанный с упорядоченными, организованными, осознанными действиями по созданию (разрушению) чего-либо. Деятельность как жизнедеятельность присуща всем биологическим системам: растениям, животным и человеку. Ее признаками являются обмен веществ, приспособление к внешней среде, продолжение рода. В жизнедеятельности живых организмов отсутствует общественное содержание. Деятельность социальной общности, а также отдельного человека обретает признаки целенаправленной, целесообразной, конструктивно-творческой, планируемой и управляемой активности. Она заключается в создании необходимых условий и мотивов общественной жизни, в преобразовании внешней, первой природы во «вторую природу» (культуру) с целью сохранения динамического равновесия системы общества.

Социальная деятельность раскрывается в процессах опредмечивания и распредмечивания. Опредмечивание заключается в превращении способностей субъекта в объекты и их свойства. Способности человека через формы социальной активности воплощаются в создаваемом им предмет или в отношении, закрепляются в конкретных элементах содержания или признаках. Предметы и отношения (связи) становится необходимы для человека. Распредмечивание представляет собой процесс превращения свойств объекта в мысленные образы или способности субъекта. Это процесс отражения и осмысления объекта человеком. В результате в сознании возникают мысленные образы, формируются чувства, волевые состояния. Благодаря им объект отражения фокусируется в элементах сознания и мировоззрения. Опредмечивание и распредмечивание — необходимые социокультурные процессы, в ходе которых осуществляется социальное наследование и преобразование человеком себя и окружающей среды.

Структура деятельности дифференцируется по разным основаниям.

Во-первых, по характеру отношения человека к окружающему миру она подразделяется на практическую и духовную. Практическая деятельность направлена на изменение природной и социальной действительности в интересах людей, а духовная — связана с воспроизводством сознания, мировоззрения и социальных качеств субъекта. Практическая деятельность выражается также в воспроизводстве человека как физического индивида. Духовная деятельность людей направлена на развитие социальных чувств и интеллекта, убеждений, норм и принципов жизни, понимание свободы совести, на совершенствование общей и профессиональной картины мира.

Во-вторых, в зависимости от общественно необходимых видов деятельности, она делится на экологическую, экономическую, политическую, правовую, нравственную, научную, образовательную, воспитательную, художественно-эстетическую и др.

В-третьих, по отношению к основным сферам жизни общества деятельность осуществляется в материально-производственной, социальной, политико-правовой и духовной сферах.

В-четвертых, по носителям (субъектам) деятельности она представляет деятельность индивида, социальных групп, этнических и демографических общностей, слоев и классов, обществ и государств.

В литературе существуют и другие основания классификации деятельности. Она, например, может быть прогрессивной и регрессивной, позитивной и негативной, творческой (продуктивной) и нетворческой (репродуктивной), созидающей (конструктивной) и разрушающей (деструктивной) и т.д.

Деятельность является ведущей формой социальной активности людей по сравнению с поведением и общением. Совокупность связей, возникающих в процессе социальной активности людей, называется общественными отношениями. Они могут устанавливаться между людьми, между человеком и предметом, между социальными явлениями и институтами.

25.Человек как объект исследования гуманитарных наук. В целом познание есть процесс освоения действительности, приобретения знания. Само познание выступает как взаимодействие субъекта (того, кто познает) и объекта (то, что познается). Способы взаимосвязи этих структурных элементов познавательного процесса различны.

В гегелевской традиции познание предстает как активный процесс, осуществляемый деятельным, саморазвивающимся субъектом. В то же время его деятельность (в том числе познавательная) обусловлена объектом познания — идеей. В современной философии большее внимание уделяется структуре самого субъекта. Субъект оценивается как познающий ум (субъект познания) и как субъект действия, ответственный за него. Само различие и связь субъекта и объекта предполагают наличие рефлексии как научной, так и философской. Отсюда следует специфика человеческого познания, социального познания. Таким образом, с одной стороны, имеются общие закономерности познания, а с другой — его специфика, хотя каждый вид познания имеет социальный характер^].

Специфика заключается в том, что объектом здесь выступает деятельность самого субъекта познания. Субъект познания соотносится с субъектом действия (человек является и субъектом познания, и реально действующим лицом). Объектом познания становится и взаимодействие между субъектом и объектом познания. Кроме того, в объекте социально-гуманитарного познания, как правило, присутствует и его субъект.

Включение в поле изучения и обучения таких социальных объектов, как общество, история, человек, актуализирует особые познавательные процессы — понимание, интерпретацию, описание, где в коммуникативных процедурах наряду с субъект-объектными взаимодействиями значительную роль играют и субъект-субъектные отношения. Все это стимулирует изучение природы и структуры самого субъекта (познания и действия).

Качественное многообразие, сложно-системный характер общественной жизни обусловливают адекватную сложность социально-гуманитарного познания. Сложная специфика объек тов социального познания дополняется сложной, амбивалентной структурой субъекта социального познания.

Характеризуя социальное познание, необходимо учитывать и личностный аспект. Человек как субъект вовлечен в общественные системы, связи, группы, но вместе с тем обладает индивидуальным опытом, ценностями, интересами и потребностями. Все это актуализирует наличие многих теорий, идей, уровней ментальное™. Таким образом, социально-гуманитарное познание следует рассматривать с точки зрения онтологического, аксиологического и гносеологического уровней философской рефлексии, что обусловливает целостную природу познавательной деятельности, в том числе социальной.

На онтологическом уровне при характеристике бытия общества необходим учет степени включенности социального субъекта в общественные системы, в социум, учет диалектики процесса познания.

На аксиологическом уровне конкретизируется понимание специфики социально-гуманитарного познания, поскольку оно связано с ценностями различного рода. Аксиологический подход определяет и выбор объекта познания, его формы, методы и характер интерпретации результатов. В этом процессе участвует реальный субъект с его индивидуальными целями, задачами и интересами.

Гносеологический уровень во многом зависит от позиций субъекта познания по онтологическим и аксиологическим проблемам. Здесь решаются вопросы: о путях реализации познания социальных процессов и состояний; возможностях и границах этого познания; о соотношении в познании личного и общественного опыта субъектов; соотношении рационального и нерационального и др.

Научное познание, в том числе социальное, включает в себя основные принципы, способы и правила понимания, объяснения и интерпретации, вырабатывает язык науки в целом и специальных дисциплин. Оно становится зависимым и от форм существования индивидуального и коллективного субъекта.

В целом индивидуальное и коллективное характеризуют функциональную сторону социального, изменения в обществе. Социальность тогда выступает как соотношение индивидуального бытия людей и различных контактов между ними, того, что обособляет людей и объединяет их. Здесь применяются различные формы коммуникации. Раскрытие взаимосвязи индивидуального и коллективного дает возможность установить различные типы социальных систем и структур. Социализация и личностная идентификация осуществляются через различные виды деятельности, расширение круга общения, углубление познания «другого»; через самопознание индивида как активного, деятельного субъекта. Для анализа этого процесса русский философ Л .П. Карсавин вводит понятие разъединение—воссоединение личности. Жизненное бытие «преодолевает внешнюю ей данность (разъединенность) и свою собственную данность (необходимость своего разъединения — воссоединения)» [1. С. 117].

Взаимоотношения индивидуального и коллективного субъектов многомерны, они не всегда совпадают. Индивид представляет собой определенное природное единство и в то же время продукт социализации и идентификации. В современном обществе с усилением миграционных процессов, социальной дифференциации индивид часто вынужден примыкать к различным общностям, различным культурам. В таком случае эффективным становится множественная идентичность, когда индивид сознает свою вовлеченность в разные общности среднего уровня — национальные, культурные и др. Тогда его индивидуальность складывается из уникальности связей с каждой из общностей. Процессы идентификации и индивидуализации переплетаются между собой, способствуют развитию самобытной природы человека как субъекта действия и познания. Познавательная деятельность, особенно научная, становится надындивидуальной (интерсубъектной), зависимой от коллективного субъекта, от культуры в целом, от взглядов научного сообщества.

Научное сообщество — это объединение ученых, работающих в одном направлении, принимающих в основном общие теоретико-методологические принципы и способы решения проблем. Оно представляет собой целостный организм и воспроизводится через образование и систему внутринаучного общения. Научное сообщество, являясь элементом научной системы, само структурируется. Кун связывал понимание научного сообщества с понятием парадигмы (см. § 1.7). Современные авторы приводят различные классификации этой структуры. Например, выделяют внутреннее структурирование («центр» и «периферия», взаимосвязь научных авторитетов и др.) и внешнее структурирование (национальные научные сообщества, действующие в рамках какой-либо страны; дисциплинарные научные сообщества, действующие в рамках определенных специальностей; проблемные научные сообщества, работающие над определенной проблематикой, в том числе междисциплинарной). Отдельные ученые могут участвовать в нескольких структурных подразделениях, что приводит к необходимости сочетания свободы и социальной ответственности субъектов научного познания. Личная самореализация ученых сочетается с мотивационно регламентирующим воздействием научного сообщества.

Особой разновидностью научного сообщества является научная школа — наиболее динамичный структурный элемент науки, обеспечивающий преемственность научного знания и условия для его дальнейшего развития и связывающий личностный характер обучения и исследования (учитель—ученик) с формализованными компонентами (см. § 2.4).

В последнее время в связи с развитием наукоемких информационных технологий созданы качественно новые условия для интенсификации коммуникаций ученых как на индивидуальном уровне, так и на коллективном.

Своеобразной конкретизацией современного коллективного субъекта является научно-техническая интеллигенция как особая социокультурная группа высокообразованных и нравственно ориентированных людей, реализующих в профессиональной деятельности научно-техническое творчество в научных идеях, технико-технологических разработках, обеспечивающих их безопасное функционирование, осуществляющих подготовку научно-технических кадров.

Структурирование современной научно-технической интеллигенции (инженеры, научные и научно-педагогические работники) позволяет выполнять ей определенные производственные и социокультурные функции: проектировочную, исследовательскую, материально-техническую, управленческую, информационного обеспечения; проведения мониторинга и др.

26.Проблемы истинности и рациональности в социально-гуманитарных науках Цель научного познания любых природных и социальных явлений заключается в постижении истин, относительной сущности и законов их развития. Истина же в науке постигается прежде всего путем рационального (логического) мышления. Логические операции (суждения, умозаключения, рождение идей) осуществляются в процессе обобщения эмпирических (опытных) данных – индуктивный метод познания, а также в процессе вывода одних научных положений из других, принимаемых за достоверные – дедуктивный метод. Нередко сущность вещей постигается путем интуиции, представляющей собой прямое усмотрение истины без логических обоснований (озарение). Однако, затем интуитивные выводы все-таки обосновываются путем логических доказательств. В итоге, полученное путем интуитивного мышления знание становится элементами логически обоснованной теории. Это подчеркивает роль рационального логического мышления в объяснении истины. Следует отметить работу Декарта на эту тему «Рассуждение о методе для хорошего направления в отыскании истины в мире». В настоящее время в теории познания (гносеологии (эпистемологии)) выделяют такие типы рациональности, как классический, неклассический и постнеклассический. 1) Классический тип рациональности сосредотачивается на отношении к объекту исследования и выносит за скобки все, относящееся к субъекту и к средствам его познавательной деятельности. 2) Для неклассической рациональности типично представление о зависимости изучаемого объекта от средств и способов его познания. Анализ этих способов и средств понимается как условие получения истинного знания об объектах. 3) Постнеклассическая (современная) рациональность соотносит знание об объекте не только со способами и средствами познания, но и с целями и ценностными ориентациями исследователя. Вывод: объективность знания об изучаемом явлении достигается во всех трех случаях, но в разном объеме и с разной глубиной. Постнеклассический подход в толковании рациональности, в том числе, рационального познания общественных явлений привел к плюралистическому (множественному) пониманию истины и даже постмодернистскому выводу о том, что нет различий между истиной и не истиной, хорошим и плохим, добром и злом – все относительно. Утверждается, что исследование различных сторон экономических, политических и социальных явлений делает каждую концепцию истинной по отношению к определенному кругу задач. Указывается, например, что при анализе путей повышения эффективности экономики можно использовать монетаризм Н. Фридмана, а при анализе путей повышения жизненного уровня населения, его занятости и его покупательной способности лучше применять теорию Кейнса. В решении этих задач каждая из указанных теорий обнаружит свою истину. В этом суть вывода о плюрализме истин. Истина всегда одна – это соответствие действительности, не может быть много истин, критерий один.

Проблема истинности и рациональности — центральная проблема науки. Ее решение исторически изменчиво, но при всех изменениях цель научной деятельности остается направленной на получение истины, на формирование стандартов научной рациональности, неразрывно связан­ных с рациональностью во всех ее проявлениях и во всем объеме.

Рациональность классической философии состояла в вере в способ­ность разума к освоению действительности, в тождество разума и бытия. Неклассическая рациональность подменила эту формулу верой в спо­собность науки к постижению и преобразованию мира. В постнекласси-ческий период возникло представление о типах рациональности и тем самым ее плюрализме. Между тем во все времена научная рациональ­ность была оплотом рациональности других сфер общества.

На современном этапе происходит новый качественный скачок в науке. Она начинает учитывать нелинейность, историзм систем, их че-ловекоразмерность. Степин ясно формулирует отличия классического, неклассического и постнеклассического типов рациональности, задавая науке соответствующую типологию: классический тип рациональности сосредоточивается на отношении к объекту и выносит за скобки все от­носящееся к субъекту и средствам деятельности. Для неклассической рациональности типично представление о зависимости объекта от средств деятельности. Анализ этих средств становится условием получе­ния истинного знания об объекте. Постклассическая рациональность соотносит знание об объекте не только со средствами, но и с ценностя­ми и целями деятельности¹. Данная методология глубоко эвристична. Она позволяет соотнести развитие науки не только с внутринаучной ло­гикой, но и с социальными факторами. В работах Л.М. Косаревой, B.C. Степина и др. прослеживается связь научных революций с социаль­ным контекстом. И если это справедливо для естествознания, подобная методология еше более продуктивна для социальных наук.

Классическая концепция истины в социальных науках утверждала принцип объективности и следовала формуле отражения общества как объекта познания в сознании познающего субъекта: О — S. Сточки зрения классической концепции истины последняя eti_b ш-ответствие наших знаний о мире самому миру, слепок с объекта позна­ния в знании. Классическая концепция истины, как отмечалось выше, предполагает, что все социокультурные препятствия на пути постиже­ния истины, в том числе и «идолы» Ф. Бэкона, преодолимы — вплоть до образования «прозрачной среды» между субъектом и объектом, т.е. мож­но получить знание, соответствующее объекту. Единственным допуще­нием трудности познания являлось указание на то, что сущность объек­та постигается не сразу, поэтому получение полной истины требует прохождения ряда познавательных звеньев (проблема относительности полноты знания зафиксирована в хрестоматийных понятиях относи­тельной и абсолютной истины).

В рамках классического понимания истина — одна, а заблуждений много. Эта единственная истина непременно победит заблуждения. Мо­нополия на истину — в значительной мере продукт убеждения в ее един­ственности и следующих за этим притязаний на владение ею. Более то­го, разделяя классическую концепцию истины, невозможно следовать ныне остро звучащему социальному требованию о запрете монополии на истину.

Не все науки прошли классическую стадию, связанную с получением фундаментального знания, несущего во всеобщей форме представления о сущностных свойствах и закономерностях природы, общества и чело­века. Неклассическое знание, ярко проявляясь в квантовой физике или гуманитарных науках, соседствует с классическими представлениями в других. Тенденция к появлению новых постнеклассических парадигм обнаруживается в различных науках в неодинаковой мере. Так, в социо­логии влияние этих парадигм обнаруживается в направлениях, приме­няющих «гибкие», «мягкие» методы — в этнометодологии, феноменоло­гии, в постмодернистских подходах.

Неклассич. концепция истины вынуждена признать присутст­вие субъекта познания в таком объекте познания, как общество, и пе­рейти, как мы уже отмечали, от формулы О — S к формуле O/S — S.

Попытка только социальными средствами отказаться от монополии на истину предполагает уж и вовсе недостижимые условия: такую личную скромность ученых и руководителей науки, которая всегда поставит их перед вопросом: а действительно ли именно я (мы) владею(ем) истиной? Подобной рефлексией и самокритикой, конечно, окрашен научный по­иск, но они не могут стать доминантой, всегда заставляющей сомневать­ся в результате и обрезающей притязания на истинный результат.

По существу своей деятельности ученый не может быть столь скром­ным и столь сомневающимся, ибо ему предстоит выдать свой индивиду­альный результат за общезначимый, перевести свое личное видение про­блемы в абстрактно-всеобщую форму. Для этого и психологически необходимы определенные амбиции, уверенность и убежденность в том, что прошедший необходимую методологическую проверку результат ис­тинен. Требование добровольного отказа от монополии на истину в рам­ках классической концепции равносильно требованиям к политику ни­когда не быть уверенным в правильности своей политики. Политик, как и ученый, может и должен быть рефлексивным по отношению к своей дея­тельности, видеть ее ошибки, но в конечном итоге он все же должен быть убежден в своей правоте, чтобы отважиться не только на политическую деятельность вообще, но и на какое-то конкретное политическое дейст­вие в частности, не только на утверждение о возможности истины, но и о том, что истина получена. Неклассическая концепция истины способст­вовала тому, чтобы различные трактовки могли найти место в социальном познании, выступая как ракурсы интерпретации или как эквивалентные описания, с которыми успешно работает и естествознание.

Постнеклассическая трактовка истины признает уже не только нали­чие субъекта в социальной реальности, но и его практическую роль, в том числе в социальном конструировании самой этой реальности, ус­ложняя процесс получения истины до 0/S/P — S, где О — объект, S-практический или познающий субъект и Р — практика. При этом субъ­ектом познания в таких концепциях чаще всего выступает общество, яв­ляясь вместе с тем объектом познания. Объективность знания во всех трех моделях научности и рациональности — классической, неклассиче­ской и постнеклассической — достигается стремлением субъекта позна­ния к адекватному воспроизведению изучаемой реальности, сколь бы сложной она ни была.

Большая часть научных представлений об обществе в России была унаследована через марксизм, но многие даже самые яростные его крити­ки в нашей стране, а также критики социальных условий применения марксизма до сих пор остаются приверженцами методологии XIX в. Важ­но отметить не только социальные препятствия к нормальному функцио­нированию науки, но и тесноту методологических рамок ее развития. Причем речь идет не столько о критике узости марксистских подходов, сколько об ограниченности классических научных представлений XIX в.

Характер изменений в методологии и теории познания обусловлен историческими этапами развития науки: от рецептурного знания, обслу­живающего назревшие задачи практики, к классической науке, от клас­сической науки — к неклассической, от неклассической — к постне­классической. Подобно тому, как разные общества, находясь в одном и том же сегодняшнем времени, живут реально в различных временах, различные науки развиваются неравномерно. В наше время можно най­ти такие отрасли науки, где еще не достигнута классическая стадия и ко­торые находятся на доклассической рецептурной стадии. Например, «практическая» амбулаторная медицина существует как рецептурное знание, особенностью которого является эмпирическая реакция наш- дыи конкретный случаи, т.е. подготовка рекомендации о том, что нужно сделать, чтобы разрешить возникающую конкретную проблему.

Невозможно разобраться в эволюции методов познания, не раскрывая тех изменений, которые происходят в трактовке самого понятия истины.

Классическая «матрица» европейской культуры покоилась на таких принципах, как гуманизм, рационализм, историзм и объективность по­знания (единственность истины).

Гуманизм ориентировал на высшие проявления творческого духа че­ловека. Рационализм — на способность разума к овладению условиями познания и существования. Историзм — на признание развития, преем­ственности и разумности истории, прогресса разума и свободы. Объек­тивность — на познаваемость мира, достижения такого результата по­знания, который бы не зависел от человека или человечества, а соответствовал познаваемому предмету.

Оптимизм этой концепции не выдержал испытания временем. Неклас­сическая трактовка истины, отдельные черты которой вызревали еще в эпоху классики, латентно обосновывались уже не гуманизмом, а, скорее, личной ответственностью и трудовой этикой. Уже не апеллировали к ра­ционализму в указанном возвышенном понимании, а придали ему более плоскую форму — позитивистской веры в науку и в достижимость целей (целе-рациональность) взамен прежней универсальной веры в разум. Исто­ризм, утверждавший преемственность и разумность истории, сменился ве­рой в материальный прогресс. Заметно релятивировалось учение об истине. Истина стала пониматься как результат выполнения определенных научных процедур и правил.

Новые настроения внес постмодернистский подход. Он отразил разочарование и в ослабленном — по сравнению с классикой — неклас­сическом видении мира. Сказалось разочарование в личной ответствен­ности и трудовой этике, включающих личность в непрерывную социаль­ную гонку в индустриальном обществе. Обострился кризис веры в разум. В развитых странах исчезла (в силу благополучия значительной части населения, а в неразвитых — в силу его неблагополучия) готовность к жертвам во имя прогресса, тем более материального. На смену всем прежним символам европейской веры пришла вера в свободу, в много­образие, в единственную реальность языка. Слабо пробивающаяся сквозь слой неклассики идея объективности была полностью заменена идеей рефлексии языковых средств. Здесь уже не стало объекта и субъ­екта, уже не было и речи об объективности.

Эти изменения воспринимались как мода, и отечественное социаль­ное знание, философия и методология продолжали «жить по классике», причем обуженной ее марксистским прочтением.

И вот теперь под напором внезапно меняющейся жизни начался вели­кий «отказ», великий пересмотр старых принципов, но чаще это пока вое- принимается как просто «переворачивание» прежних методологических подходов на противоположные, при которых воспроизводятся старые схе­мы познания и мышления с обратным знаком. Стремительно стала исче­зать вера в единственность истины, сменяемая идеей плюрализма и даже утверждениями, что нет различия между истиной и неистиной, хорошими плохим, добром и злом: рационализм начал вытесняться иррационалисти-ческими, мистическими представлениями, наука — обскурантизмом, ис­торизм — мнением, что любой новый процесс начинается с «чистого лис­та», объективность истины — релятивизмом. Хотя подобные формы осознания реальности действительно присущи постнеклассическому (постмодернистскому) социально-культурному подходу, на российской почве эстетический нигилизм постмодернизма, «черпание воли к культу­ре» в «воле к жизни» (термины Н. Бердяева) — посредством обращения к традициям андеграунда — нередко окрашиваются в карикатурные тона. Справедливая критика злоупотребления единством не должна вести к от­рицанию единства. В отечественной культуре и теории познания, в мето­дологии социального познания идея плюрализма подвергается определен­ному упрощению и утрированию. Для того чтобы проиллюстрировать возможности альтернативного подхода, обратимся к фигурам мирового значения в экономической науке: Дж. Тобину и М. Фридмену, лауреатам Нобелевской премии. Тобин — неокейнсианец, сторонник государствен­ного регулирования экономики. Фридмен придерживается концепции свободного (сведенного до минимума) государственного вмешательства в экономическое развитие. Буквально по всем вопросам они имеют проти­воположное мнение. Так, Фридмен считает социальные программы обще­ственными наркотиками. Тобин приветствует их. Для Фридмена крушение социализма — очевидное свидетельство преимуществ свободной рыноч­ной экономики, для Тобина — аргумент об относительно плохом государ­ственном регулировании. Обе концепции находятся на службе различных политических программ. Но никто в Америке не провозглашает: «Долой Фридмена!», «Да здравствует Тобин!». Хотя экономические теории играют в Америке свою роль (Фридмен был советником Р. Рейгана, Тобин - Дж. Картера), Америка не живет «по теории», ни одна развитая страна не жи­вет согласно какой-то доктрине. Но мы жили «по Марксу», а потом... «по Фридмену», ибо свободная, безо всякого вмешательства государства эко­номика — это теория Фридмена (но не американская реальность даже в эпоху рейганомики). Мы жили так, несмотря на предостережения самого М. Фридмена никогда не применять его теорий в России в связи с иным состоянием сознания масс.

Этот пример поясняет две методологические особенности современ­ного социального познания:

/. Невозможность принимать теоретические конструкты за реаль­ность и жить в соответствии с ними. 2. Плюрализм концепций как способ обеспечения разных типов или ас­пектов деятельности.

По поводу первого тезиса следует отметить, что пока в наших общест­венных науках не укоренится картина особых, сложно опосредованных от­ношений теории и практики и пока эта картина не произведет соответст­вующего сдвига в общественном сознании, до тех пор будут продолжаться те же бесплодные эксперименты с новыми теориями, что и с теорией К. Маркса. В этой связи полезно обратиться к работам В. Леонтьева, кото­рый показал, что экономисты часто ошибочно пренебрегают эмпиричес­кой базой и строят теории либо математические модели, которые не могут без адаптации быть применены на практике. Что касается плюрализма, то он отнюдь не предстает как признание всеядности. Плюрализм состоит во­все не в том, чтобы признать взаимоисключающие выводы. Случай с Фридменом и Тобином говорит не о всеядности американцев. Повышение экономической эффективности лучше описывается теорией Фридмена, тогда как другие аспекты (уменьшение социальной несправедливости, со­циального расслоения) — теорией Тобина. Две политические партии США, имея консенсус по поводу базовых интересов своего общества, ба­лансируют, решая то одну, то другую задачу, ибо акцент на социальной за­щите и помощи ослабляет экономический рост, а поддержка последнего ведет к усилению экономического и социального неравенства. Одновре­менно решить обе эти проблемы невозможно. Именно это, т.е. различные аспекты реальной политической и экономической деятельности, делает каждую концепцию истинной по отношению к определенному типу задач. По мнению В. Леонтьева, плюралистический характер какого-либо подхо­да заключается не в одновременном применении существенно различных типов анализа, а в готовности переходить от одного типа интерпретации к другому. Объяснение такому методологическому подходу состоит в том, что любой тип объяснения обладает определенной ограниченностью.

Сказанное выше позволяет сделать вывод о том, что, вопреки класси­ческой эпистемологии, истина в постнеклассическом понимании может быть истолкована не только как воспроизводство (слепок) объекта в зна­нии, но и как характеристика способа деятельности с ним. Поскольку та­ких способов может быть много, допускается плюрализм истин и, следо­вательно, исключается монополия на истину.

Многие типы социального знания, как мы уже отмечали, могут быть произведены одновременно с решением задачи его применения. В боль­шей степени это относится к экспертному знанию, находящемуся на пе­ресечении, с одной стороны, научного знания, а с другой — разных ви­дов специализированной деятельности и повседневного опыта, и никогда не существующему до экспертизы.

Обнаруживается связь истины с интересами. Объективность знания со­стоит в нахождении наиболее адекватных интересам способов деятельности. Все более становится ясным, что вненаучные идеи могут пробить се­бе дорогу в обществе не с меньшей вероятностью, чем научно обосно­ванные, и что могут утверждаться такие представления, которые вообще не допускают научного обоснования.

Некоторые, восхищаясь концептуальной целостностью, возможности которой открыты классикой, понимают, что в нашем явно неклассическом, или даже, как говорят, постсовременном, мире существуют такие пробле­мы, которые требуют для своего осмысления совершенно новых подходов. В этом мире умерли все боги и все герои, он уже почти вернулся к свободе как к пустоте. Постмодернизм связан с сознательным принятием ситуации смерти богов и героев, концепцией свободы и плюрализма, единственной реальности языка. Он дает не только метод науки, но и литературы. У. Эко, ученый-медиевист и писатель, дал блистательные образцы применения постмодернистского подхода к монистическим целостным мирам.

Почему метод, сформированный в условиях колоссальных социаль­ных сдвигов современности, оказался столь эффективным для исследова­ния Средневековья в работах У. Эко? Потому что он раскрыл невидимые самому этому периоду сложности, противоречивость и многообразие. Постмодернистский подход, не обнаруживая в мире других сил, кроме са­модвижения, нашел этот мир в Средневековье, которое думало о себе, что движется силой Бога. Упорядоченное, структурированное пространство классики, налагаемое на разорванную целостность сегодняшнего дня (по аналогии), помогает обнаружить в ней ту связность, которую современ­ность сама не находит. Оба эти акта — применение постмодернизма к ана­лизу Средневековья и приложение классических по характеру моделей к современности — являются актами не только познавательными, но и мо­ральными. Первый открывает в Средневековье свободу, которая была за­давлена целостностью духа. Второй обнаруживает в современности смысл, разорванный плюральностью и устремленностью к развитию ми­ра. Смысл этот состоит в трансцендировании, выходе за пределы эмпири­ческого бытия, если не к Богу, Космосу или другому абсолютному субъек­ту, то хотя бы к человеческому роду. В противном случае констатация распадающейся реальности превращается в апологию распада и порожде­ние новых его витков. Как отмечает западный ученый 3. Бауман, социо­логи должны развивать не постмодернистскую социологию, соответству­ющую климату постмодернизма, а социологию, способную понимать постмодернистский мир. В этом смысле может возрастать значение кон­цепций, являющихся классическими по способу своего построения, хотя они уже никак не могут вытеснить современные подходы.

Постепенно обнаруживается, что понятие «объективная истина» сохра­няет свое регулятивное значение (подобное категорическим императивам морами), но практически истинность (как и моральность) выявляется в кон­тексте всех типов мышления и деятельности. Выявляется значение повседневности как граничного условия позна­ния и практики, указывающего на опасные пределы деятельности за этой границей (повседневность может быть разрушена теоретическим притя­занием на переделку жизни или насильственной — бесчеловечной — практикой). Как вера во всесилие науки, так и отказ от представлений об истине могут быть репрессивны по отношению к повседневной жизни. Можно безжалостно ломать ее, веря, что наука «учит» жить иначе. Но это можно делать и утверждая, что науке безразлично, какой вид повседнев­ности будет реализован, и что «естественная» повседневность, выросшая из самой жизни, равноценна любым вариантам «искусственной».

Серьезные изменения науки и практики, связанные с военными стратегиями (конверсия), религией (признание сферы религиозного опыта) и распадом коммунизма (политической смертью научных кон­цепций социализма), не могут не вызвать у ученых суеверного страха пе­ред доказанной историей способностью превращать все человеческие намерения и усилия в нечто, отличное от задуманного. Размышляя о своей ответственности в этих условиях, ученый-обществовед оказывает­ся в очень непростой ситуации. Ему уже не вменяется обществом в обя­занность активно переделывать мир. Само знание, заявленное в качест­ве научного, — тоже риск. Ученый не может избежать ситуации риска и вовсе не в силах гарантировать положительный социальный результат применения своих концепций. Как показал выдающийся ученый-эконо­мист В. Леонтьев, в неустойчивых системах задуманный проект может вызвать совершенно далекие от ожидаемых следствия; в устойчивых же системах разные проекты могут привести к близким следствиям.

Наряду с истиной и истинами появляется множество правд как вне-научных представлений об истинном и должном. Мир, в котором исти­на одна, а заблуждений много, прекратил свое существование. Прогресс свободы уничтожил его ясность и простоту. Происходящие сдвиги в со­держании и функциях социальных наук, а также и науки в целом застав­ляют понять, что и эта твердыня радикально меняется.

Все эти изменения получают релятивистскую трактовку как теми, кого релятивизм пьянит, так и теми, кого он пугает. Первые с восторгом сооб­щают, что социальная наука умерла и не будет более учить, как жить, и ко­режить и без того неустойчивую жизнь. Вторые в страхе отшатываются от новых тенденций в науке, полагая их интерпретации преувеличенными или несуществующими, надеясь, что классическая концепция истины мо­жет переломить эти опасные тенденции, даже если они существуют.

Современные парадигмы познания в социальных науках эмпиричны, соединяют научный и вненаучный подходы, предстают во множестве ва­риантов. С позиций присущего классике признания фундаментальных основ конкретной деятельности новые подходы кажутся мелкими, не­внятными схемками. Сторонников же новых подходов следование клас сике восхищает системной мощью, но вместе с тем почти ужасает то концептуальное давление, которое оказывает система выстроенного знания, и необходимость построения концепций ради решения самых простых вопросов. В этом усматривается ныне не столько объектив­ность, сколько объективация самой личности исследователя в концепцию, которая трактуется как форма насилия над жизнью.

Первый аргумент против трактовки сложившейся познавательной си­туации как релятивистской: регулятивное значение классики и ее мо­ральное значение для современности неоспоримы, так же как неоспори­мы эвристичность и инновационная направленность новых парадигм.

Второй аргумент против такой трактовки состоит в следующем: про­исходящие в науке изменения свидетельствуют о том, что не только этика, но и наука становятся сферами практического разума. Одновре­менно это означает, что в науке значительно возрастает этический ком­понент — этика ненасилия, представление об ответственности, риске, вине; как и прочие сферы человеческой деятельности, наука становится сферой морального выбора и переживания.

Третий аргумент. В разные исторические периоды науке предписыва­лись различные социальные роли. Так, Просвещение считало ее целью образование граждан; позитивисты — обеспечение средств деятельности, создание технологий, производственных и социальных. От науки всегда ожидали объяснений и предсказаний. Ныне эти ее функции не признают­ся в качестве самодовлеющих, находящихся исключительно в компетен­ции науки, поскольку решение соответствующих задач предполагает под­ключение других мыслительных форм, равно как и науке вменяется в обязанность рефлексия не только средств, но и целей. Можно даже ска­зать, что распад казавшейся твердыней старой познавательной самоуве­ренности стимулирует проявление новой духовной ответственности.

27. Зависимость социально-гуманитарных наук от социального контекста: классическая, неклассическая и постнеклассическая наука.Логические социальные факторы историко-логической реконструкции социально-гуманитарных наук диалектически взаимосвязаны между собой (чистой науки не бывает, чистой общественной науки – тем более); существенную роль играет интерес. Зависимость развития социально-гуманитарных наук от социального контекста: классическая, неклассическая и постнеклассическая наука. Развитие социальных и гуманитарных наук зависит от соответствующих объективных и субъективных условий; т.е. от социального контекста. Отсюда существование, например, буржуазной и социалистической политической экономии, политологии (учение о политических процессов), теории личности и других социальных и гуманитарных наук. Социальный контекст в маркситской политэкономии – позиция рабочего класса, далее он развил учение о стоимости, прибавочной стоимости. Объективные стороны социального контекста развития социально-гуманитарных наук составляют прежде всего сущность того или иного общественного строя и содержания присущих ему общественных отношений (экономических, политических и др.). Речь идет об объективных социальных условиях функционирования социальных и гуманитарных наук, существенно влияющих на их развитие (классовый состав; интересы, которые влияют на ученого). Субъективная же сторона в развитии социально-гуманитарных наук выражена, прежде всего, в следующих факторах:

1) Применение соответствующей методологии к изучению и толкованию общественных явлений. 2) Использование так называемых социологических исследований, цели и программы которых задаются самими исследователями, нередко исходя из соответствующего заказа.

3) Уровень знаний и опыт исследователя, социальное содержание его опыта (как экономиста, политолога, военного, религиозного деятеля и т.д.).

4) Ценностные ориентации исследователя, вытекающие из его мировоззренческих и идеологических установок.

Указанные субъективные факторы в их диалектическом единстве с объективными социальными факторами в той или иной степени определяют содержание и направление развития социально-гуманитарных наук. В настоящее время все больше говорят о классической, неклассической и постнеклассической науке вообще, в т.ч. применительно к социально-гуманитарной науке.

Сущность классической социально-гуманитарной науки заключается в том, что олицетворяющие ее ученые стремились и стремятся к получению исключительно объективных знаний и его различных сторон, свободных от каких-либо субъективных суждений.

Суть неклассической социально-гуманитарной науки заключается в том, что получаемые ею результаты в познании общественных явлений истолковываются не только в зависимости от содержания самих этих явлений, но и от условий, в которых совершается процесс их познания, от применяемых при этом средств исследования.

Постнеклассическая (современная – в основном вторая половина XX в.) социально-гуманитарная наука соотносит знание об объекте не только со средствами и способами познания, но и с ценностями и целями деятельности исследователя. Большое значение придается ценностным ориентациям познающего субъекта и его мировоззренческим установкам. В трактовку результатов исследований все больше вводится «человеческое измерение», влияние социокультурных качеств самих исследователей, а также социокультурных условий осуществления их познавательной деятельности.

Зависимость СГН от социокультурного контекста.

Необходимо показать знание трех типов научной рациональности.

На первом этапе — до середины XIX в. — в науке преобладала классическая рациональность, которая реализовывалась по схеме:

Субъект познания —> Способы познания —> [Объект познания].

При этом предполагалось, что ни субъект с его качествами (ценностными ориентациями, политическими и религиозными симпатиями и т. д.), ни способы, которыми он пользуется, не оказывают влияния на искомый результат познания, и мы получаем образ объекта в чистом виде (на схеме это обозначено скобками). Второй этап, характеризующийся формированием неклассической рациональности, начинается тогда, когда науки переходят к исследованию объектов, воздействие на которые способов познания является неустранимым и сказывается на результате (влияние приборов на проходящий через них поток элементарных частиц, воздействие психолога и социолога на исследуемых при невключенном наблюдении и т. д.). Схема познания остается в принципе прежней, но объект теперь предстает в единстве со способами его познания

Субъект познания —> [Способы познания —> Объект].

Третий этап, представленный постнеклассической рациональностью, берет начало в последней трети XX века, когда деятельность ученого начинает рассматриваться в более широком поле: теперь уже учитывается соотнесенность получаемых знаний об объекте не только с исследовательскими средствами и операциями, но и с ценностно-целевой (как внутринаучной, так и внена-учной, социальной) ориентацией ученого. И схема познания изменяется следующим образом:

[Субъект —> Способы познания —> Объект].

Нетрудно догадаться, что социально-гуманитарные науки с момента своего формирования должны были развиваться по третьему типу рациональности, ибо образ объекта неизбежно корректируется субъектом в зависимости от ценностных ориентации, политических, религиозных и т. п. симпатий и предпочтений последнего.

Формы влияния социального контекста на развитие науки (в том числе социально-гуманитарного комплекса) могут быть подразделены на открытые, прямые, непосредственные (социальный заказ, определенная организация научной деятельности) и скрытые, латентные, которые по мнению некоторых авторов являются преобладающими. Такое преобладание объясняется двумя причинами: неспособностью общества формулировать проблемы на языке науки и невозможностью решить все стоящие перед обществом в данное время задачи научным путем. Для характеристики связи науки с обществом в этих условиях выделяются три уровня: дисциплина задает способы деятельности ученых; социально-организационное окружение формирует науку как социальный институт и сферу профессиональной деятельности; латентная социальная детерминация влияет на правила и стилистику научной деятельности.

Подчеркивая зависимость науки от социального контекста, нужно в то же время избегать крайностей вульгарного социологизма, когда содержание той или иной научной концепции прямо выводится из состояния общества и прежде всего экономики.

Что касается российского контекста применения социально-гуманитарного знания и смены его парадигм, то нужно учитывать следующие моменты:

1. Исследователи духовной истории России зачастую не без оснований отмечают тот большой удельный вес, который занимают собственно русские проблемы в трудах российских философов и ученых-гуманитариев (известно, например, определениерусской философии как «философствования о России»). Такой акцент не случаен, он отражает нелегкие, драматические, а порой и трагические ситуации на историческом пути страны.

2. Для российского социально-гуманитарного знания характерно стремление к максимальному практическому приложению. Данное стремление, в частности, рельефно выражено в художественной литературе (и, соответственно, в литературоведении), окоторой по праву говорят как об «учебнике жизни».

3. Смена парадигм в истории российского социально-экономического знания, отражая специфику национального менталитета, происходит, как правило, взрывообразно, без должного уважительного отношения ко всему ценному, что было в «старых» парадигмах. Именно такой способ смены парадигм был продемонстрирован и во время утверждения монопольного господства марксистского мировоззрения и методологии в советский период, и во время сегодняшних «разборок» вокруг марксизма.