Глава VI. Творчество и свобода. Индивидуализм и универсализм

Необходимость — сознание свободы первого Адама, результат дурно направленной свободы, свободы отпадения. Свобода не есть сознанная необходимость, как учили германские идеалисты. Необходимость есть дурная, бессознательная свобода, свобода, не просветленная Логосом. Принудительная необходимость есть лишь обратная сторона мирового распада и мировой отчужденности.

Степень принудительной материальности прямо пропорциональна степени внутренней отчужденности. Любовь сжигает всякую необходимость и дает свободу. Любовь есть содержание свободы, любовь — свобода нового Адама, свобода восьмого дня творения. Материально принудительность мира есть наваждение злобы, призрачное бытие, порожденное раздором. Инертная, тяжелая, давящая материя мира может быть расколдована, раскована, оживлена лишь силой соединяющей любви, которую несет с собой в мир Абсолютный Человек, Новый Адам. Любовь есть творчество.

Индивидуализм — судорога свободы старого Адама, ветхой свободы. Свобода в индивидуализме есть свобода отъединенная отчужденная от мира. А отъединенность от мира ведет к рабству у мира. Индивидуализм — враг индивидуальности. Человек — органический член мировой, космической иерархии, и богатство его содержания пропорционально его соединением с космосом. И индивидуальность человека находит в себе полноту выражения лишь в универсальной космической жизни. Индивидуальность в индивидуализме — лишь болезненная судорога. Она бессодержательна, пуста. Индивидуализм — трагедия пустой свободы. Свободный волевой акт хочет «того-то», а не «того, чего захочет». В этом отстаивании своего права хотеть «того, чего захочу» есть рабья психология, это психология утерявших свободу, психология детского возраста.

Глава IX. Творчество и любовь

Любовь лежит уже в каком-то ином плане бытия, не в том, в котором живет и устраивается человеческий род.

Формы семьи, столь текучие на протяжении человеческой истории, всегда были формами социального приспособления к условиям существования, к условиям существования, к условиям хозяйствования в мире. Это хозяйственная ячейка прежде всего, и ее связь с полом всегда косвенная, а не прямая. Семья родилась из необходимости, а не из свободы. Всякое восхождение в поле, всякий взлет к более высоким формам общения мужчины и женщины преодолевает семью, делает ее ненужной.

Моралисты семьи не знают, что делать с фактом соединения мужчины и женщины вне сексуального акта, не знают, как оценить это соединение.

Подлинная любовь иного мира, любовь, творящая вечность, исключает возможность сексуального акта, преодолевает его во имя иного соединения. Известно, что сильная влюбленность иногда противоположна специфическому сексуальному влечению, не нуждается в нем.

Влюбленность жаждет абсолютного соединения и абсолютного слияния, духовного и телесного. Сексуальный акт разъединяет.

Жертвенность любви, ее отречение от мирского благоустройства делает ее свободной. Лишь жертва безопасностью дает свободу.

Любящий прозревает любимого через оболочку природного мира, через кору, лежащую на всяком лице.

В Боге встречается любящий с любимым, в Боге видит любимое лицо. Природа любви — космическая, сверхиндивидуальная.

В так называемом браке разврат так же находит себе приют, как и в местах, не имеющих оправдания. Разврат всюду имеет место, где целью не является соединение любящих, проникновение через любовь в тайну лица. По обыденным представлениям развратом называются недозволенные формы соединения полов, в то время как развратно именно отсутствие соединения. Сексуальный акт развратен потому, что недостаточно глубоко соединяет. Развратно лишь сладострастие разъединения, и свята сладкая страсть соединения. Развратно сладострастие, не проникающее в объект, погружающее в себя, и свят оргийный экстаз любви, сливающий с любимым.