Глава III. Отношение Лютера к светской власти и светской жизни.

В предыдущей главе уже говорилось о том, что все церковные преобразования, предлагаемые Лютером, такие, как уменьшение или отмена выплат в пользу Рима, изгнание из пределов Германии представителей папы, занимающихся вымогательством средств у немецкого населения, закрытие «лишних» центров паломничества и т.д. могут и должны проводиться лишь при содействии верховных светских властей – дворян, князей, самого императора, и по их указанию. «Немецкая нация, епископы и князья должны сами позаботиться о христианстве и народе, который им вверен, чтобы управлять им и защищать его материальные и духовные блага от этих хищных волков, прикрывающихся овечьими шкурами и выдающих себя за пастырей и правителей»⁶⁰, - вот основное требование Лютера к светской власти в Германии: защита населения от произвола римских пап и их курии. В требованиях с восьмого по одиннадцатое отразилось стремление Лютера освободить епископов, князей и императора Священной Римской империи немецкой нации от власти римских пап не только в политическом, но даже в сакральном и моральном аспектах, что проявляется в отказе от принесения епископами клятв папе римскому, от унизительных церемоний, через которые должен проходить император при посещении Рима, наконец, в требовании отмены позорного обряда целования ног у папы. Рассмотрим теперь заключительные требования из лютеровской программы, которые посвящены более урегулированию задач светской власти, нежели вопросу реформ в церкви.

Начнём с двадцать четвёртого требования. Это призыв к окончательному решению вопроса о богемцах, т.е. о последователях Яна Гуса. Лютер отмечает, что Ян Гус и Иероним Пражский были сожжены в Констанце вопреки всем императорским и папским охранительным грамотам. Он пишет: «Я не намерен здесь ни осуждать положения Яна Гуса, ни защищать его заблуждений. Правда, поразмышляв, я не нашёл у него ничего ложного… Пусть Гус был еретиком, и настолько зловредным, насколько это можно представить, и всё же его сожгли незаконно и против воли Божьей… Еретиков надо преодолевать Писанием, как делали в старину Отцы [Церкви], а не огнём»⁶¹. В понимании Лютера, Церковь совершила крупную ошибку, казнив Яна Гуса, не потому, что совершила сам акт казни, но потому, что предварительно не испытала средств опровергнуть его учение на диспуте и, что самое страшное, казнила его в нарушение своих же и императорских обещаний об охране его жизни. Но где ошиблась Церковь – там не ошибётся Империя, и Лютер предлагает: «Пусть император и князья пошлют [в Богемию] нескольких благочестивых, благоразумных епископов и учёных… И эти искусные должны будут выяснить у богемцев, как обстоят дела с их верой; возможно ли объединить все их секты. А папа должен, ради спасения душ, на время отказаться от своей власти и в соответствии со статутом вселенского Concilii Niceni разрешить богемцам самим избрать архиепископа Пражского…»⁶²

Вопрос чисто религиозный, касающийся еретиков, по мнению Лютера, должен разрешать не папа, а император и «немецкая нация»! Вот явное доказательство того, что в лютеранском понимании именно император может и должен являться истинным главой церкви в Империи, которому принадлежит вся полнота не только светской, но и духовной власти. Как уже было сказано, обязанность императора и князей – защищать народ; как можно видеть из этого, а также других примеров, указанных выше, эта защита проявляется в плане как государственной защиты, так и духовной, религиозной: император имеет полное право преследовать и карать, либо же миловать и прощать еретиков исходя из данных ему свыше представлений о христианском законе.

Но зададимся вопросом: а как же случилось так, что Империя и император оказались подвластны папе римскому? В двадцать шестом пункте своего памфлета Лютер критикует историю образования Священной Римской империи в том виде, как её передавал Рим. Не исключено, что значительное влияние на Лютера здесь оказал труд Лоренцо Валлы «О подложности Константинова дара», в котором доказывается, что акт о передаче империи от императора Константина в руки римских пап является не более чем фальсификацией конца VIII – начала IX в. Лютер провозглашает: «[Папа] отнял у императора в Константинополе лавры и титул и пожаловал их немцам, которые благодаря этому превратились в рабов папы… У нас – название империи, а у папы – наше имущество, честь, тело жизнь, душа и всё, что мы имеем»⁶³. Облагодетельствовали ли папа и его приближенные немцев, пожаловав им во владение римскую империю? Ни в коем случае, ведь, во-первых, он передал «немецкой нации» то, на что сам не имел никакого права, «воспользовавшись её доверчивостью», а во-вторых, этим шагом он намеревался «не передать империю, а присвоить её, [лишить немцев] свободы… а посредством немцев – весь мир»⁶⁴.

Интерес представляет здесь то, что для Лютера понятия Германия и Империя не тождественны друг другу. Он осознаёт свою солидарность с немцами, с «немецкой нацией», с императором, но не в силу того, что все они являются частью одной могущественной Священной Римской империи немецкой нации (хотя, как полушутя замечал Вольтер, она не является «ни священной, ни римской, ни империей»), но в силу принадлежности к одному народу, связанному общими экономическими, политическими и духовными интересами, единым языком и культурой. Можно сказать, что начиная с XVI в. внутри Империи начинают формироваться ростки национального самосознания немецкой нации как национальной общности, которые окончательно проявят себя только в XIX в. Но уже в начале XVI в. Лютер, обращаясь к Карлу V, призывает его: «Пусть немецкий император станет настоящим и независимым императором и пусть его власть и меч не подавляются лживыми заявлениями папских льстецов о том, что они во всех делах должны возвышаться над светским мечом»⁶⁵.

Что касается задач светских властей в обыденной жизни, то здесь мы обратимся к пунктам двадцать первому и двадцать седьмому. В двадцать первом пункте речь идёт о запрете нищенства. Казалось бы, это требование противоречит традиционным представлениям о милосердии, христианском долге и любви к ближнему, да и само нищенство было не только способом обеспечения пропитания для многих нищенствующих орденов, но и важнейшим средством упорядочения феодального общества в деле обеспечения нетрудоспособных, больных или оказавшихся каким-либо иным образом в беде людей. Но Брендлер обращает наше внимание на то, что по мере развития товаро-денежных отношений и углубления процесса первоначального накопления капитала количество нищих увеличивалось с достаточно высокой скоростью. Многие города, которые не могли противостоять притоку нищих, составляли уставы о нищих и вводили специальные должности фогтов нищих чтобы как-то урегулировать эту проблему. Однако Лютер идёт дальше и требует, чтобы каждый город в организованном порядке обеспечивал своих бедняков и полностью устранил нищенство, в первую очередь нищенство монахов, которые отличаются от бедных, невинно терпящих нужду. Брендлер считает, что данное требование Лютера было «принципиальным прогрессом в социальном устройстве»⁶⁶. Обязанность же за соблюдением подобного положения дел касательно нищих ложится на плечи городского магистрата, что можно расценивать как присвоение магистрату функции социальной защиты горожан.

В одном ряду с этим требованием стоят и иные, содержащиеся, как уже было сказано, в двадцать седьмом пункте, осуждающем недостатки светской жизни. Лютер призывает к скромности в повседневной жизни, он создаёт идеал труда, который прямо соотносятся с представлениями простого народа о достойных и недостойных занятиях. Люте призывает власти искоренить торговцев шёлком и бархатом, запретить чрезмерное изобилие дорогостоящих одежд, сократить поставку пряностей, «которые можно уподобить большому кораблю, вывозящему из немецких земель деньги»⁶⁷, а самое главное – активно бороться с ростовщичеством и «обуздать Фуггеров и другие компании такого же рода»⁶⁸. По мнению Лютера, «намного благочестивее было бы умножать земледелие и сокращать торговлю»⁶⁹. Это требование Лютера вместе с лозунгом: «Кто хочет быть бедным, не должен быть богатым; а если он хочет быть богатым, то пусть берёт в руки плуг и добывает [богатство] от земли»⁷⁰, - дало повод Фридриху фон Бецольду говорить об «аграрном идеализме» Лютера, в силу которого он Лютер часто ставит дворян и крестьян «выше всех за их свободную, честную, божескую профессию»⁷¹. Вместе с тем Лютер осуждает обжорство, пьянство, публичные дома. Всё это отражает характерные для бюргерства черты: склонность к упорядочиванию отношений, к бережливости, к труду, стремление ограничиваться практическим и необходимым.

Таким образом, Лютер объединяет в руках правителей (императора, князей, епископов, представителей «немецкой нации») как светские, так и религиозные полномочия, которые проявляются в защите населения Империя от преступлений со стороны Рима, в борьбе с еретическими движениями (в случае невозможности примирения с ними), в поддержании морального облика общества (причём эта задача ложится на все уровни власти, от императора до городского магистрата). Объявляя войну «римскому церковно-феодальному централизму», как назвал устройство христианской Церкви в период позднего Средневековья Э. Соловьёв⁷², Лютер считал правомерным историческим явлением образование национальных государств и национальных церквей, в которых решающую роль играли национальные соборы, созываемые монархами и проводимые при части князей, дворян и представителей городских советов (отчего так настойчиво рушит Лютер «третью бумажную стену», лишающую светские власти возможности реального участия в обсуждении вопросов церковной жизни и принятии конкретных решений в данной области). При этом работа Лютера отражает интересы не только власть имущих, но и обычных крестьян, бюргеров и низшего духовенства, которые заинтересованы в освобождении от финансового ига Рима и усилении национальной централизованной власти.