1.3 Неприятие действительности как неотъемлемая часть гностических воззрений

Гностическое мировоззрение имело совершенно определенное влияние на жизнь общества:

а) Указанное отношение гностиков к материи и ко всему материальному обусловило и их отношение к своему телу и всем его частям; это принимало три формы.

1.У одних это выливалось в аскетизм, пост, безбрачие, жесткий самоконтроль и даже умышленно суровое обращение со своим телом. Гностики начали отдавать предпочтение безбрачию перед браком и считали физическую близость грехом; такая точка зрения еще и нынче находит своих сторонников.

2. Другие заявляли, что тело вообще не имеет никакого значения, и потому можно неограниченно утолять все его желания и вкусы. Коль скоро тело все равно погибнет и представляет собой сосуд зла, то не имеет никакого значения, как человек относится к своей плоти. Против этой точки зрения выступил Иоанн в Первом послании. Иоанн осуждает как лжеца того, кто утверждает, что знает Бога, но в то же время не соблюдает Божьи заповеди, ибо человек, считающий, что пребывает во Христе, должен поступать так, как Он поступал (1,6; 2,4-6). Совершенно очевидно, что в общинах, которым было адресовано это послание, были люди, утверждавшие, что обладают особым знанием Бога, хотя поведение их было далеко от требований христианской этики.

В определенных кругах эти теории гностиков получили дальнейшее развитие. Гностик был человеком, обладающим определенным знанием, гнозисом. Некоторые люди поэтому считали, что гностик должен знать как самое хорошее, так и самое плохое, и должен познать и ощутить жизнь, как в высших сферах, так и в низких. Можно, пожалуй, даже сказать, что эти люди считали, что человек обязан грешить. Упоминание о такого рода установках можно найти в послании к Фиатире и Откровении, где Воскресший Христос говорит о тех, которые «не знают так называемых глубин сатанинских» (Отк. 2,24). И, вполне возможно, что Иоанн имеет в виду этих людей, когда утверждает, что "Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы" (1 Иоан. 1,5). Эти гностики считали, что Бог - это не только ослепительный свет, но также и непроглядная тьма, и что человек должен постичь и то, и другое. Нетрудно видеть ужасные последствия такой веры.

3. Была еще и третья разновидность гностицизма. Истинный гностик считал себя исключительно духовным человеком, как бы стряхнувшим с себя все материально и освободившим свой дух из уз материи. Гностики учили, что они настолько духовны, что стояли выше и вне греха и достигли духовного совершенства. Это о них говорит Иоанн, как о тех, кто обманывает себя, утверждая, что у них нет грехов (1 Иоан. 1,8-10).

Какой бы ни был вид гностицизма, он имел крайне опасные последствия; совершенно очевидно, что в общинах, которым писал Иоанн, были распространены две последние разновидности.

б) Кроме того, гностицизм проявлялся и в отношении к людям, что вело к разрушению христианского братства. Мы уже видели, что гностики хотели освободить дух из темницы человеческого тела посредством сложного, понятного лишь посвященным, знания. Совершенно очевидно, что такое знание было доступно далеко не каждому: простые люди были настолько заняты повседневными мирскими делами и работой, что у них не было времени на необходимую учебу и соблюдение правил, и если бы даже у них и было это время, многие были бы просто умственно неспособны уразуметь положения, разработанные гностиками в их теософии и философии.

И это неизбежно вело к тому, что люди делились на два класса - на людей, способных жить подлинно духовной жизнью и людей, неспособных к этому. У гностиков даже имелись особые названия для людей этих двух классов. Древние обычно делили человека на три части - на сома, псухе и пневма. Сома, тело - физическая часть человека; и псухе обычно переводится как душа, но здесь надо быть особенно осторожными, потому что псухе вовсе не значит то же, что мы понимаем под душой. В представлении античных греков псухе была одним из главных принципов жизни, формой живого существования. Все живое имеет, по представлению античных греков, псухе. Псухе - это тот аспект, тот принцип жизни, который объединяет человека со всеми живыми существами. Помимо этого еще была пневма, дух, и именно дух, которым обладает только человек, роднит его с Богом.

Цель гностиков заключалась в том, чтобы освободить пневма из сома, но этого освобождения можно, по их утверждению, достичь лишь долгой и трудной учебой, которой мог посвятить себя лишь интеллектуал, имеющий много свободного времени. И, потому, гностики делили людей на два класса: псухикой - вообще неспособных подняться выше плотских, физических начал и постичь то, что стоит выше животной жизни, и пневматикой - поистине духовных и действительно близких Богу.

Результат такого подхода совершенно ясен: гностики образовали некую духовную аристократию, смотрящую с презрением и даже ненавистью на своих меньших братьев. Пневматикой смотрели на псухикой как на презренные, земные создания, которым недоступно знание истинной религии. Следствием этого, опять же, было разрушение христианского братства. Поэтому Иоанн на протяжении всего послания настаивает на том, что истинный показатель христианства - любовь к собратьям. "Если, же ходим во свете... то имеем общение друг с другом" (1 Иоан. 1,7). "Кто говорит, что он во свете, а ненавидит брата своего, тот еще во тьме" (2,9-11). Доказательством того, что мы перешли из смерти в жизнь, является наша любовь к братьям (3,14-17). Признак подлинного христианства - вера в Иисуса Христа и любовь друг к другу (3,23). Бог - это любовь, и тот, кто не любит, тот не познал Бога (4,7.8). Бог возлюбил нас, потому и мы должны любить друг друга (4,10-12). Заповедь Иоанна гласит, что кто любит Бога, должен любить и брата своего, а кто утверждает, будто любит Бога, а брата своего ненавидит, тот лжец (4,20.21). Если говорить прямо, в представлении гностиков признаком истинной религии было презрение к простым людям; Иоанн, напротив, утверждает в каждой главе, что признаком истинной религии является любовь ко всем.

Таковы были гностики: они утверждали, что они рождены от Бога, ходят во свете, совершенно безгрешны, пребывают в Боге и знают Бога. И этим они прельщали людей. Они, собственно, не ставил своей целью разрушение Церкви и веры; они даже намеревались очистить Церковь от насквозь прогнившего и сделать христианство почтенной интеллектуальной философией, чтобы ее можно было поставить рядом с великими философскими учениями того времени. Но их учение вело к отрицанию воплощения, к уничтожению христианской этики и полному разрушению братства в Церкви. И поэтому неудивительно, что Иоанн стремится с такой горячей пастырской преданностью защитить столь любимые им церкви от таких коварных нападений изнутри, ибо они представляли для Церкви гораздо большую угрозу, чем гонения язычников; было поставлено на карту само существование христианской веры. [¹²]

Была в то время еще и антиохийская школа, где учил Саторнил, очень почтенный человек, он говорил: «Нет, материя и дух – первозданны, они всегда были, просто материя захватила часть духа и держит его; конечно, вырываться надо, материя – это плохо, а дух – хорошо, но материя, вообще говоря, тоже существует наряду с духом». Из этого учения саторниловской школы вышло учение персидского пророка Мани.

Несколько иной была обстановка в Иране. Воинственные парфяне с Копетдага объединились со степными саками и выгнали македонян из Ирана. Их цари мужественно отстаивали свою землю от македонян и римлян, но обаянию эллинской культуры подчинились и они. В их столице, Ктезифоне, ставились трагедии Еврипида, шли диалоги о философии Платона, переводился на персидский язык Аристотель. И соответственно в этой химерной целостности – Парфянской державе – расцвел гностицизм.

В 224 году н.э. князь их дома Сасана Арташир Папаган изгнал парфян из «Священной земли Ирана» и восстановил учение Заратуштры. Но к участию в зороастрийском культе допускались только персы, а население Месопотамии принимало либо христианство, либо гностицизм. И вот на границе двух миров – эллинского и персидского – в Месопотамии родился исключительно тонкий, талантливый художник, каллиграф и писатель Мани. В поисках мудрости он ездил даже в Индию, а вернувшись на родину, проповедовал новое учение, в дальнейшем сыгравшее огромную роль в развитии культуры, истории и даже этногенеза. [¹³]

В большинстве своем, гностиками становились мечтатели, богоискатели, почти фантасты, стремившиеся, подобно античным философам, придумать связанную и непротиворечивую концепцию мироздания, включая в него добро и зло. «Гностицизм – это не познание мира, а поэзия понятий. В которой главное место занимало неприятие действительности», пишет Лев Гумилев. Гностические системы были совершенно потрясающими по красоте, логичности, неожиданности. Но они не имели никакого отношения к научной мысли, ничего не объясняли и не считали нужным объяснять, за одним исключением: учения Мани и его последователей. Только манихеи объясняли людям, что такое зло.

Мани проповедовал такую идею: раньше свет и тьма были разделены между собой, и тьма была сплошная, но не одинаковая – там были облака сгущенного мрака и разреженного мрака, и они двигались в беспорядке, в таком броуновском движении, и однажды случайно они подошли к границе света и попытались туда вторгнуться. Против них вышел «первочеловек», первый человек. Под которым надо понимать Ормузда, который стал бороться и не пускать облака в обитель света. Облака напали на первочеловека, облекли собой, разорвали его светлое тело на части. И частицы света это тело мучают; это и есть мир – смесь мрака со светом. Надо добиться, чтобы эти частицы были освобождены, ради чего приходил сначала Христос, а потом он – Мани, - Утешитель, который учит, что нужно делать.

Нужно вести себя очень аскетически, не есть и не убивать животных с теплой кровью, есть растительную пищу, воздерживаться от всякого рода плотских развлечений, потому что, если женишься, это естественным образом оздоровляет твой организм, и он крепче держит душу. Но разрешались оргии с полным развратом, только чтоб было неизвестно, кто с кем, потому что это расшатывает организм и помогает душе освободиться. Система эта логична, самоубийство не помогает, потому что существует переселение душ из тела в тело, и если ты совершишь самоубийство, то опять родишься, и нужно будет начинать все с начала. Поэтому нужно добиться подлинной смерти – потерять вкус к жизни.

Уже последователи Мани выступали категорически против брака и деторождения, считая, что они способствуют удержанию духа в оковах материи. Вместе с тем они поощряли распущенность нравов и разврат, с тем, чтобы он только не вел к деторождению.

Мани трагически погиб, казненный по проискам магов, но его учение распространилось по всей Ойкумене, от Китая до Тулузы, и везде встречало крайне враждебное отношение, потому что в нем отчетливо проявлялось враждебность к живой природе, семье и творческой истории этносов как порождениям злого начала – мрака, пишет Гумилев. В сравнении с манихеями нельзя поставить даже маркионитов, о которых пойдет речь дальше.

Большинство гностиков не стремилось распространять свое учение, ибо они считали его слишком сложным для восприятия невежественных людей, и их концепции гасли вместе с ними. Но в середине II века христианский мыслитель, опираясь на речь апостола Павла в Афинах о «неведомом Боге», развил гностическую концепцию до такой степени, что она стала доступной широким массам христиан.

Маркион происходил из Малой Азии. Был очень учен. Сначала был торговцем, потом занялся филологией и написал большой трактат о Ветхом и Новом Заветах, где очень квалифицированно доказал, что Бог Ветхого и Бог Нового Завета – это разные боги, и что, следовательно, христианам поклоняться Ветхому Завету нельзя.

Маркиона объявляли последователем Сатаны и не признавали его учения. Церковь его низвергла, а книгу его подвергли осторожному замалчиванию – самое страшное, что может быть для ученого. Просто на эту тему считалось неприличным говорить. Однако учение Маркиона вовсе не исчезло. Через сотни передач оно сохранилось на родине Маркиона, в Малой Азии и в IX веке, преображенное, но еще узнаваемое, стало исповеданием павликиан, выступивших на борьбу с византийским православием.

Павликиан нельзя считать христианами. Несмотря на то, что они не отвергали Евангелия, павликиане называли крест символом проклятия, ибо на нем был распят Христос, не принимали икон и обрядов, не признавали таинств крещения и причастия, и все материальное почитали злом. Будучи последовательными, павликиане активно боролись против церкви и власти, прихожан и подданных, сделав промыслом продажу пленных девушек и юношей арабам. Удержать этих сектантов от зверств не могли даже их духовные руководители. Жизнь брала свое, даже если лозунгом борьбы было отрицание жизни. В этих убийствах не стоит винить Маркиона, который, будучи филологом, показал принципиальное различие между Ветхим и Новым Заветом. В идеологическую основу этой антисистемы, как называет Гумилев различные гностические учения, могла быть положена и другая концепция. Павликианство было разгромлено военной силой в 872 году, после чего плененных павлекиан не казнили, а поместили на границе с Болгарией для несения службы пограничной охраны. Так смешанная манихейско-маркионитская доктрина проникла к балканским славянам, и породило богомильство. Вместо извечного противостояния света и мрака богомилы учили, что глава созданных Богом ангелов, Сатаниил, из гордости восстал и был низвергнут в воды, ибо суши еще не было. Сатаниил создал сушу и людей, но не смог их одушевить, для чего обратился к Богу, обещая стать послушным. Бог вдунул в людей душу, и тогда Сатаниил его надул и сделал Каина. Бог, в ответ на это, отрыгнул Иисуса, бесплотного духа, для руководства ангелами, тоже бесплотными. Иисус вошел в одно ухо Марии, вышел через другое и обрел форму человека, оставаясь призрачным. Ангелы Сатаниила скрутили, отняли у него суффикс «ил», в котором таилась сила, мистическая, и изгнали его в ад. Теперь он не Сатаниил, а Сатана. А Иисус вернулся в чрево Отца, покинув материальный, созданный Сатаниилом мир. Вывод из этой концепции был прост: «Бей византийцев!»

Как мы можем увидеть из описания, разница во взглядах у манихеев, маркионитов, богомилов была больше, чем у католиков и православных. Однако они имели единую организацию, состоящую из 16 церквей, тесно связанных друг с другом. И сходство их было сильнее различий, несмотря на то, что основой его было отрицание всего материального. В отрицании была их сила, но также и слабость; «отрицание помогало им побеждать, но не давало победить», считает Лев Гумилев.

Обряды, которые использовали гностики при посвящении своих членов, предвосхитили многие ритуалы масонских лож XVIII-XIX веков. Например, обряд посвящения ("крещения") у гностиков-маркосиан (последователей иудея Марка) Святой Ириней описывает так: «Одни из них устраивают брачный чертог и совершают тайноводство с произношением каких-то слов над посвящаемыми и говорят, что совершаемое ими есть духовный брак по подобию горних сочетаний. А другие ведут на воду и, крестя, приговаривают кощунственные слова: "Во имя неведомого отца всего, в матерь всего - истину, в сошедшей на Иисуса, в единении, искуплении и общении с силами". Иные же, чтобы более поразить посвящаемых, приговаривают какие-то еврейские слова, именно: "Васема Хамосси Ваэнора Мистадиа Руада Куста Вавофор Калахфи". Истолкование же сих слов таково: "Призываю то, что превыше всякой силы отчей, что именуется светом, духом благим и жизнью, потому что ты царствовал в теле"

В чем же усматривали свою задачу гностики? Они считали, что нужно вырваться из этого страшного мира. Для этого мало умереть, так как смерть тела идет к новому воплощению души – к новым мучениям. Надо вырваться из цепи перевоплощений, а для этого мало убить тело, нужно умертвить душу. Каким путем? Убив все свои желания. Этого можно добиться аскетизмом, полным аскетизмом! Есть можно только постную пищу, но они имели оливковое масло, так что это было вкусно и полезно. Так же можно было есть рыбу и лягушек. Нельзя было иметь семьи и брака. Нужно изнурить свою плоть до такой степени, чтобы душа уже не захотела оставаться в этом мире, тогда она в момент смерти воспарит к светлому Богу.

Но плоть можно изнурять двумя способами – или полным аскетизмом или неистовым развратом. В разврате она тоже изнуряется, и поэтому альбигойцы, например, время от времени устраивали ночные оргии, обязательно в темноте, чтобы никто не знал, с кем изнуряет свою плоть. Это было обязательное условие, потому что если человек полюбил кого-то, то это уже привязанность, привязанность к чему? – к плотскому миру. Т. е. люди, которые полюбили себе подобных, не могут стать совершенными и изъятья из мира.

По учению альбигойцев, полезен сам по себе всякий акт изнурения плоти, ведущий к отвращению к жизни, но без брака и воспитания детей, потому что и дети, и любимая жена, и хороший муж – все они являются частями, составляющими этот большой мир, и, следовательно, соблазном дьявола, которого надо избегнуть.

Мораль у гностиков естественно упразднялась. Среди упреков, которые Плотин бросал гностикам, есть и такой, что они утратили теорию добродетели; и он утверждает, что неуважение к миру защищает их от ее обретения.

"Открытие в том, что они вовсе не ведут исследования о добродетели и что обращение с подобными вещами полностью отсутствует в их учении: они не рассуждают о том, что есть добродетель и сколько видов ее существует, они не отмечают многих драгоценных откровений, которые могут быть найдены в трудах древних, они не указывают ни того, откуда происходит добродетель и как она приобретается, ни того, как заботиться о душе и очищать ее. И бесполезно просто сказать: "Посмотри на Бога", – не имея учения о том, как посмотреть. Что препятствует, кто-то может сказать, тому, чтобы посмотреть на Бога, не воздерживаясь от удовольствий и не обуздывая сильные эмоции? или тому, чтобы вспомнить имя Бога, все еще оставаясь во власти всех страстей?.. В сущности, только добродетель может открыть нам Бога, так как она развивается и становится реальной в душе вместе с откровением. Без истинной добродетели Бог остается пустым словом". (Enn. II. 9. 15)

Ведь если материя – зло, то любое истребление ее – благо, будь то убийство, ложь, предательство… все не имеет никакого значения. По отношению к предметам материального мира было все полезно. [¹⁴]