§ 8. Право вето

Впервые вопрос о механизмах принятия решений на хасе, в том числе и о праве вето, был поставлен Е. Дж. Налоевой. «Хасэ,— отмечала она,— не была правомочна принимать ре­шения без полного сбора и единогласия всех князей и их вас­салов. Это своеобразное право вето часто срывало уже на­зревшие решения»¹⁴³.

Во-первых, как мы уже выяснили, не «все дворяне» прини­мали участие в хасе, а только их представители, причем все­го лишь по одному человеку от каждой деревни. Во-вторых (и это слишком очевидно), они не могли быть равны с князьями в реализации этого права: приостанавливать или отменять ре-

56

шения своих сюзеренов. Если допустить существование данно­го права у дворян, то они в лучшем случае располагали им в рамках своей «палаты», а не хасы в целом. В-третьих, если понимать право вето как право запрещать (или приостанав­ливать) решения собрания и как принцип единогласия, то име­ется немало фактов, ставящих под сомнение его наличие да­же у князей.

В источниках часто встречается указание на «полные вла­дельческие и узденские собрания», что должно было подчер­кивать важность принятых на них решений, зависимость по­следних от участия всех князей и представителей дворян, а также желательность полного их единогласия. Присутствие всех князей и «депутатов» от дворян на общекабардинских хасах было особенно актуальным, когда страна, истощенная междоусобицами, жаждала установления мира между враж­дующими сторонами. Соглашение такого рода не могло со­стояться без «полного собрания владельцев и узденей обеих партий». Например, собрание, проходившее с 10 по 14 октября 1753 года, не достигло своей цели и, соответственно, не за­кончилось присягой, «ибо де владельцы и знатные узденья их... не все в собрании»¹⁴⁴. В данном случае не столь важно, соответствовало ли действительности это заявление или нет. Главное в другом: кабардинцы того времени присутствие на собрании всех князей и представителей дворянства обеих пар­тий считали непременным условием достижения соглашения, обязательного для всей Большой Кабарды. Но принятие ре­шений на хасе нельзя ставить в прямую зависимость от «пол­ного сбора и единогласия всех князей и их вассалов».

Собрание, открывшееся 29 октября 1753 года и считающе­еся «полным», приняло ряд исторических для Кабарды реше­ний, которые должны были урегулировать взаимоотношения Баксанской и Кашкатауской партий. Но на нем не было Хам-мурзы Росланбекова (Кайтукин род) и Кайтуки Кайсинова (Бекмурзин род) и их узденей, которые присягали отдельно. А большинство Куденетовых вообще уклонилось от присяги. В связи с этим следует заметить, что стремление к единогла­сию не говорит о том, что оно всегда соблюдалось на практи­ке или являлось непременным условием принятия решений Единогласие — идеальная норма, которая, как и все нормы, нарушалась.

Та форма единогласия, которая существовала на общих собраниях в Кабарде, не означает право вето, каким бы «сво­еобразным» оно ни было, поскольку максимум того, что мог сделать князь на них, так это не согласиться, рискуя очень многим, с решением большинства, но не отменить или приоста-

57

новить его. Его несогласие с постановлениями общего собра­ния не только не отменяло их, но и часто усиливало их дей­ствие, объединяя против него остальных владельцев. На об­щекабардинской хасе единоличным правом отменять ее реше­ния не обладал и старший удельный князь, который своим не­согласием мог, в конечном счете, поставить себя вне закона, т. е. в положение изгоя, или абрека ¹⁴⁵. Больше того, правом вето не располагал и сам пщышхуэ, созывавший общекабар­динские хасы и председательствовавший на них. Против него могли быть приняты такие же санкции, как и против удель­ных князей.

Иначе обстояло дело на удельной хасе, где старший князь удела был не просто «членом федеративного общества» или председателем, как пщышхуэ, а «властным владельцем» (го­воря словами С. Броневского), способным, в принципе, отме­нять решения любых «советов» и «собраний» на территории своего княжества. Однако, это — не право вето, а прямая власть мелкого феодального государя, управлявшего своим уделом с помощью сословно-представительного собрания, ко­торому он всегда мог навязать свою волю. Простого несогла­сия, расхождения во мнениях со старшим удельным князем было достаточно для изгнания «фрондеров». Так, 21 октября 1751 года на владельческом (княжеском) собрании удела Ка-сай Атажукин «прогнал» недовольных его политикой князей и заставил остальных принять присягу в том, чтобы изгнан­ных членов рода Мисостовых не считать за «братьев»¹⁴⁶. По всей видимости, старший князь удела, «прогнавший» несог­ласных с ним князей с владельческого собрания, мог посту­пить еще жестче с палатой дворян на удельной хасе, если бы они вздумали своим несогласием сорвать намечающееся ре­шение.

В 1753 году был подвергнут остракизму князь Хаммурза Росланбеков, который отказался выполнять решение хасы о необходимости возвращения в Крым его жены, доводившейся хану племянницей. «Владельцы об нем Хаммурзе присягали, что его ни в какие советы не принимать и за брата не причи­тать»¹⁴⁷. Это решение, навязанное удельному совету князей Джамбулатом Кайтукиным (дядей Хаммурзы), было подтвер­ждено на общем собрании Кашкатауской партии 31 октября 1753 года ¹⁴⁸.

Таким образом, невыполнение постановлений удельной ха­сы или несогласие с ними лишало права участвовать в ней и влекло за собой исключение из клана, что, по существу, было равнозначно социальной смерти.

Вот почему князь только в исключительных ситуациях мог

58

выразить свое несогласие с решением большинства членов об­щего собрания, причем предварительно заручившись поддерж­кой влиятельных лиц из другой партии или соседних госу­дарств, у которых он мог найти убежище в случае изгнания. Еще в меньшей степени обладали такой возможностью их вас­салы.

Наконец, право вето несовместимо со штрафованием вла­дельцев и их вассалов, принимавших участие в работе хасы, но не согласившихся с ее решениями. Их наказывали как пря­мо, так и косвенно, через их подданных, учитывая иерархи­ческие связи между ними.

30 ноября 1748 года прибывший из Большой Кабарды уз­день Касая Атажукина сообщил подполковнику Рссламбеку Шейдякову и капитану Ивану Барковскому, что «третьего дня и вчерась владельцы и уздени были все в собрании в доме Баток бека (старшего князя Большой Кабарды.— В. К.) и положили де владельцы ехать на речку Чегем и отдан де во всей Кабарде приказ, ежели кто не поедет, то с того взят бу­дет штраф ¹⁴⁹. И намерены с Касаем и ево братьями драть­ся»¹⁵⁰. Причем штраф состоял из «одного ясыря и двух ско­тин»¹⁵¹. Как правило, по одному невольнику брали с каждо­го узденя, а по два быка — с каждого крестьянского двора.

Однако, по донесению того же узденя, «владелец Елбузду-ка (Канаматов.— В. К-} в собрании владельцев говорил, чтоб дождаться им, ежели они хотят быть в одном согласии, вла­дельца Джамбулата из Абаз, а ево дядю, до него б не выез­жать. И на то де ему Елбуздуке владельцы сказали, что они, хотя и выедут, а Джамбулата дожидаться будут на упоминае­мой речке Чегеме. И он де Елбуздука из того собрания поехал в дом свой и приказал как своим, так и Джембулатовым уз­деням в сем, хотя от собрания приказ отдан, чтоб всем выез­жать и положен штраф, не опасаясь штрафа, не ездили» (кур­сив наш.—В. /С.)¹⁵².

В этих сведениях обращает на себя внимание пражде все­го то обстоятельство, что право не соглашаться с «приказом собрания», платя при этом значительный штраф, не только не является правом вето, но и выступает его прямой противопо­ложностью. Право вето является правом участника собрания запрещать или приостанавливать его решения, а в Кабарде мы видим обратное — запрещение не соглашаться с его ре­шениями.

Елбуздуко Канаматов, оказавшись не в состоянии приоста­новить решение общего собрания, просто не стал его выпол­нять, невзирая на значительный штраф. Здесь он руководст­вовался личными мотивами, получив согласие Касая Атажу-

59

кина (против которого и была направлена намечавшаяся ак­ция) выдать за него свою дочь. Но свое нежелание действовать против Касая Атажукина он прикрывал отсутствием своего дяди — Джамбулата Кайтукина, являвшегося старшим удель­ным князем. Собрание, однако, не согласилось с доводами Ел-буздуки и приняло решение о сборе войска без Джембулата Кайтукина. Другими словами, хаса трех уделов под председа­тельством Батока Бекмурзина при активном участии Магоме­да Кургокина (старшего владельца Атажукинского удела) не сочла нужным считаться с отсутствием старшего князя Кай-тукинского удела ¹⁵³ и проигнорировала возражения одного из главных представителей последнего. В данном случае она не считала/сь с принципом единогласия и обязательности при­сутствия на ней всех владельцев, хотя в другой ситуации это могло стать предлогом для того, чтобы не принимать решений, как это было на собрании 10—16 октября 1753 г.

Но в любом случае единогласие, обеспечиваемое угрозой штрафа или страхом оказаться в положении изгоя, не имеет ничего общего с правом вето. Конечно, если это право тракто­вать слишком широко, то при желании можно найти в практи­ке сословно-представительных собраний в Кабарде немало примеров, которые внешне схожи с его проявлениями. Но при всей их значимости, они не были институционализированы, что не позволяет говорить о наличии такой формы права.

Доказывая отсутствие права вето на хасе, не следует де­лать вывод, что она подавляла любую личную инициативу. Напротив, дух «феодального индивидуализма» был весьма развит в Ка'барде и, по существу, сделал невозможным ее объе­динение в одно прочное централизованное государство. Одна­ко между правом вето и своеволием кабардинского князя су­ществовали глубокие различия. Первое при всем своем внеш­нем индивидуализме было тесно связано с общественными ин­тересами, защищая их и являясь формой публично-правовой деятельности. Удельный же князь, не считаясь с постановле­нием хасы и преследуя частные интересы, вносил «анархию» в политические отношения в Кабарде и дестабилизировал об­щественный порядок в целом. В сущности, несогласие с ре­шением общего собрания являлось в Кабарде антиобществен­ным поступком, тогда как право вето там, где оно существо­вало,— одним из способов ведения общественных дел.