8.1. Учение Платона об идеях

До Платона греки знали о существовании мира людей, мира вещей, Кос­моса и мира богов, во многом похожем на человеческий. Платон открыл перед изумленным греческим разумом еще один мир - мир идей.

В самом деле, что же такое есть это сократовское "прекрасное" само по себе", о котором мы упоминали выше? Все, к чему прикоснется это "прекрасное", само становиться прекрасным. Ясно, что "прекрасное само по себе" не есть какая-то вещь, вроде волшебной палочки, прикосновение которой чудесным образом делает дурнушку красавицей. Тогда, может быть, "прекрасное" есть какая-то частичка прекрасного, существующая в каж­дой прекрасной вещи и в сумме дающее прекрасное вообще, прекрасное как таковое, т. е. понятие прекрасного в смысле современной логики. Те­перь кажется, что стоит только заменить термин "понятие" на термин "идея" и нам все становится ясно. Но это представление обманчиво! Крупнейший знаток платонизма А. Ф. Лосев считал, что перевод термина "идея" ("эйдос" ) как "род", "вид", "понятие" является произвольным. "Идея" у Плато на не есть понятие в нашем нынешнем понимании: "...свое идеальное, -отмечает А. Лосев, - грек понимает как нерасчленимую слитность идеаль­ного вообще с реальным вообще, так что идеальных он называет не чистый дух, который бы не нуждался ни в каком теле, но такой дух, которой одновре­менно является телом. Разумеется, - продолжает Лосев, - Платон - "идеа­лист" в том смысле, что кроме тела он знает еще особое, совершенно не -телесное бытие, чисто "идеальное". Но по содержанию это чисто идеаль­ное бытие есть... тождество идеального и реального... Итак, - делает вывод А. Лосев, - "идеальный мир" Платона вовсе не так уж идеален, как это обык­новенно думают. В глубочайшей своей сущности он еще и телесен"³³.

Предположим, возьмем понятие " студент". Это понятие как форма мысли, есть нечто идеальное, которое вместе с тем "несет в себе", отображает и нечто материальное, вещественное, "человеческое".

Вроде бы, все так! И все же Платон пытался разделить эти два мира: мир идей и мир вещей, много раз, говоря о том, что идея вещи невеществен­на. Например, вода может замерзать и кипеть, а идея воды не кипит и не замерзает. Мы слушаем лекцию, сидя на стуле, а не на идее стула. Это, -во-первых. Во-вторых, Платон считал, что в конкретных вещах, например, в том же стуле идей нет, т. е. в реальном стуле нет идеи стула. Почему? По­тому что идея есть нечто общее, целое и неделимое. Реальный стул лишь может быть похож на свою идею, быть ее копией, несовершенным образ­цом, отблеском или даже тенью. Идея же есть вид вещи, ее сущность, смысл, прообраз. Мы бы даже сказали так: по Платону получается, что реальный, чувственный мир есть только символ другого, идеального мира; мир вещей есть только своеобразная тень, отбрасываемая миром идей. В-третьих, конкретную вещь можно уничтожить, например, сломать наш пресловутый стул, а идею стула так просто уничтожить не удастся. Полу­чается, что идеи неуничтожимы, неизменны и даже вечны, и только они являют собой подлинное бытие, лишь они причастны бытию в полной мере. Мир же чувственных вещей текуч, подвижен, смертен, он только кажет­ся, занимая промежуточное положение между бытием (миром идей) и не­бытием, которое Платон называет материей. Под материей он понимает беспредельное начало, бесформенную массу, так сказать, строительный материал космоса. Материя есть лишь потенция, и только идея "оживляет", оформляет ее, превращая в реальные вещи и явления. Можно привести про­стую аналогию с работой скульптора, у которого, предположим, мрамор будет выступать материей, а идеей будет он сам!

Вернемся вновь к демокритовскому представлению об атомах. Выше мы уже говорили, что многие философы (В.Ф. Асмус и др.) считали их

телесными сущностями, чем-то вроде современных элементарных частиц, что давало им повод безоговорочно называть Демокрита материалистом. А.Ф. Лосев против такого понимания атомов у античных атомистов: "Де-мокритовы атомы, - подчеркивает он, - наделены ощущением и жизнью"³⁴ и даже свободой воли; они есть "маленькие эйдосы... "видики"³⁵. Эйдос и идея, как мы уже отмечали, есть все то, что можно увидеть глазами и умом. Причем, эйдос и идея не есть внешняя форма предметов (например, тех же атомов Демокрита), а есть видение, понимание их как целостных, жи­вых организмов, в которых с необходимостью присутствует символичес­кий момент, органически соединяющий в себе и явление (предмет), и его смысл. Отсюда следует, что демокритовские атомы есть скорее сим­волы, чем мельчайшие частицы вещества.

Не согласен А. Лосев и с теми, кто понятие необходимости у Демокрита интерпретирует в смысле закона природы: "Смело можно сказать, что это или сознательная ложь, или невежество, - негодует он. - Мыслитель, кото­рый объясняет все "необходимостью"... и для "необходимости" которого характерно, что "одно и то же - Судьба, Справедливость, Провидение и Творец мира", может быть, только в порядке насилия притянут в контекст западного атомизма"³⁶.

Истина, наверное, как всегда, где-то посередине, но нам ближе после­дняя точка зрения, которая, думается, более адекватно, тоньше и глубже передает сущность и дух античного мышления и философии.

Необходимо сказать о том, что Платон самой высокой идеей считал идею Блага, к которой стремятся души людей и вообще все вещи. По сути, эта идея блага и есть у него наивысшее божество; другие идеи Платон именует вечными богами, а Космос и звезды - богами видимыми. Как же филосо­фии "добраться" до мира идей, до подлинно-сущего бытия? Ведь оно не су­ществует в реальном мире чувственных вещей. Философ даже говорит о "наднебесных" местах его обитания. Выход Платон находит в своем зна­менитом понимании познания как воспоминания душой того периода време­ни, когда она находилась в мире идей до своего вселения в тело конкретного человека. Познавать, согласно Платону, - значит воспоминать, а последнее возможно только с помощью мышления, когда ведется диалог, ставятся воп­росы и даются на них ответы. Такой процесс он называет диалектикой.

И последнее, что следует сказать, имея в виду платоновское учение об идеях. У него нет стройного, логически строгого и систематического его изложения. Поэтому его учение можно реконструировать только из много­численных художественных и поэтичных диалогов. Естественно, что такая реконструкция у разных авторов подчас существенно различна.