3. Проблемы бытия и мышления; бытия, небытия и становления

Может показаться, что и знаменитый Гераклит (ок. 520 - ок. 460) про­должает поиск первоначал, только вместо воды, воздуха и т. д. он выбирает огонь, утверждая, что: "Мир, который все заключает в себе, не создал ник­то ни из богов, ни из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живым огнем, мерами вспыхивающим и мерами угасающим"²¹. Однако, если уже у Фалеса вода, у Анаксимена воздух обладали, как мы видели, символичес­ким значением, то огонь Гераклита есть символ еще более высокой степе­ни абстракции. Уже само слово "огонь" вызывает гораздо меньше ассоци­аций с конкретными телами, стихиями, чем, к примеру, вода. Поэтому не удивительно, что именно огонь стал у него символом потока, процесса все­общего изменения. Но этого мало. Гераклит называет огонь Логосом, весь­ма многозначным термином, под которым он понимает и "всеобщий миро­вой порядок", и "всеобщий закон", и "мысль, правящую всем во всем" и даже сперму рождения вселенной и т. д. В общем можно сказать, что огонь-Логос у Гераклита есть разумное начало мира, нечто вроде косми­ческого разума или разумного божества.

Все вещи текучи, все подобны пламени, но их текучесть, по Гераклиту, обладает разными "мерами" или законами движения, говоря современным язы­ком . В конечном счете, все сгорит в "огне времени", но в разные периоды, ибо судьба всех вещей одна: "все... грядущий огонь будет судить и осудит"²².

Многие историки философии считают мысль Гераклита о всеобщей из­менчивости ("все течет, нельзя дважды войти в одну и ту же реку") цент­ральной в его философии. Но есть и другая точка зрения, сторонники кото­рой справедливо замечают, что это идея была высказана задолго до Ге­раклита Гомером и Гесиодом. Как бы там ни было, сегодня эту идею и ее распространение в античном мышлении мы связываем с его именем. Го­ворят, что еще в древности один заимодавец стал требовать с должника деньги, а тот ответил ему словами из Гераклита: "Все течет, все меняется и я уже не тот человек, который брал у тебя в долг!" Заимодавец якобы поколотил его за это палкой, за что должник привлек его к суду, на котором заимодавец сказал в свое оправдание: "Все течет, все меняется и я уже не тот человек, который побил его палкой!" Один этот забавный пример гово­рит о большой известности идей Гераклита в античном мире.

Подлинную оригинальность философии Гераклита некоторые исследо­ватели усматривают в его учении о тождестве противоположностей.

Если у Анаксимандра противоположности лишь "выделяются" из "Бес­предельного", то у Гераклита они могут переходить друг в друга, взаимо­действовать между собой. Та же река, в которую нельзя войти дважды, по Гераклиту, постоянно меняется, но в то же время остается сама собой. То есть, все сущее и едино, и множественно одновременно, поэтому и позна­вать его надо во всеединстве, в многосторонности, в тождестве противопо­ложностей, как единое целое: "В нас (всегда) одно и то же: жизнь и смерть, бдение и сон, юность и старость. Ибо это, изменившись, есть то, и обрат­но, то, изменившись, есть это"²³.

У Гераклита можно найти множество подобных примеров совпадения противоположностей: "добро и зло (суть одно)", "морская вода - чистейшая и грязнейшая: для рыб она питательна и спасительна, людям же не годна для питья и пагубна"; "самая прекрасная обезьяна безобразна по сравне­нию с родом людей", а "мудрейший из людей по сравнению с богом кажет­ся обезьяной и по мудрости, и по красоте и во всем прочем".²⁴

Иногда вызывают недоумение слова философа о том, что "война всеоб­ща, что правда есть раздор, и что все возникает через борьбу и по необходимости"²⁵. По всей вероятности, речь здесь идет не столько о войне в прямом смысле этого слова, сколько о борьбе, состязательности, которая была, как мы уже отмечали, присуща всей культуре античности. Более сильное слово " война" используется Гераклитом, чтобы особо выделить движущую силу, источник развития бытия.

Но, как верно замечает А.Н. Чанышев, "Гераклит учит не только о рас­хождении, разделении первоединого и о борьбе противоположностей, но и об их первоначальном единстве и вторичном схождении, о восстановле­нии (но уже в скрытой форме) их единства различного и противоположного, для чего и нужна гармония"²⁶.

В отличие от Гераклита глава еще одной школы античной философии -элейской - Парменид (согласно Платону, родился ок. 515 г., а, согласно Аполлодору - ок. 544 г. до н. э.) с самого начала выступил против идеи всеобщей изменчивости и противоречивости сущего, которое философ стал называть предельно общим термином "Бытие". Если милетцы пытались найти неизменную, статичную основу бытия и свести к ней все многооб­разие изменчивых чувственных вещей, то Гераклит само бытие понимал как становление, вечное движение изменение. Парменид же стал утверждать, что бытие и движение, становление несовместимы, что суще­ствует лишь бытие, которое едино и неделимо и мыслится им в образе шара, шаровидного бога, который обнимает собой и заключает в себе все сущее. Однако не это является интересным и существенным в элейской философии. Главное заключается не столько в том, что утверждает тот же Парменид (хотя и это важно), а как он это делает. Дело в том, что чуть ли не впервые в истории философии элейцы стали аргументировать, доказы­вать в явном виде ход своих рассуждений, а не просто провозглашать свои тезисы. Это, во-первых. Во-вторых: "Именно элеаты впервые в истории западной мировоззренческой мысли вычленили два важнейших собствен­но философских вопроса: об отношении бытия и небытия и об отношении бытия и мышления..."²⁷. Можно привести еще определение: собственно фи­лософия в античности начинается с элейской школы.

Как же ими решаются вопросы о соотношении бытия и мышления, бы­тия и небытия и что из такого решения следует? Мышление и бытие, утвер­ждает Парменид, есть одно и то же: "Одно и то же есть мысль и то, о чем она мыслит"²⁸. То есть, по его мнению, мысль о предмете и сам предмет тождественны. Как такое может быть?! Ведь нельзя же всерьез считать, что, например, мысль о столе и сам стол есть одно и то же: за столом можно сидеть, на нем можно писать, но как писать "за мыслью" о столе?!

Все дело заключается в том, что, по мнению элеатов, подлинное, "насто­ящее" бытие познается только с помощью разума, чувства же нас обманы­вают, рисуя картину множественности воспринимаемых вещей, которая есть лишь кажимость, мнимое бытие, ненастоящее. Поэтому подлинное бы­тие того же стола совпадает с мыслью о столе, а не с его чувственной пред­метностью, которая может быть лишь иллюзией, видимостью.

Из тождества бытия и мышления вытекает, что небытия не существу­ет, так как его нельзя "ни познать, ни в слове выразить", говорит Парменид. Ясно, что здесь явный логический круг в определении: "несуществую­щее не есть существующее", подобно тому, что "масло есть то, что масляно". К тому же, если мы даже и помыслим о небытии, то от этого оно не станет бытием. Пармениду могла бы помочь логика, показав, что тезис о существовании небытия внутренне противоречив ("несуществующее есть существующее"), но она тогда была еще в пеленках.

Из тезиса о том, что существует лишь бытие, Парменид дедуцирует ин­тересные следствия:

1) бытие должно быть неподвижным и неизменным, так как двигаться оно должно туда, где его нет, и изменяться в нечто отличное от самого себя, то есть в небытие, которого нет;

2) бытие не может возникать и не может погибнуть, потому что родить­ся оно может из чего-то неподобного себе, то есть из небытия; исчезнуть бытие тоже не может, превратившись в небытие, которого нет, поэтому бытие вечно;

3) бытие всегда существует только в настоящем времени, сейчас, по­скольку прошлого уже нет, будущего еще нет, а того чего нет, есть все то же самое небытие; поэтому бытия не было в прошлом, не будет и в будущем;

4) бытие должно быть чем-то цельным, единым, не иметь частей, ибо между частями бытия может быть лишь небытие, существование которого отрицается.

Размышления Парменида о бытии и времени нашли свое продолжение и развитие у многих поколений философов и ученых. Так Августин (354 -430) в своей знаменитой "Исповеди", рассуждая о времени, задается воп­росом: "Если и будущее, и прошлое существуют, я хочу знать, где они. Если мне еще не по силам это знание, то все же я знаю, что где бы они ни были, они там не прошлое и будущее, а настоящее. Если и там будущее есть буду­щее, то его там еще нет; если прошлое и там прошлое, его там уже нет. Где бы, следовательно, они ни были, каковы бы ни были, но они существуют только как настоящее"²⁹. Не правда ли, все это очень похоже на логику Пар­менида? Созвучные образы и идеи можно найти и в истории науки, напри­мер, физики. Так, известная геометрическая интерпретация Минковским специальной теории относительности ("мир Минковского") с помощью так называемых "мировых линий", на которых прошлое отличается от будуще­го и настоящего не больше, чем север отличается от юга, тоже отдаленно напоминает мир парменидовского Бытия.

Ученик Парменида Зенон Элейский (ок. 490 - ок. 430) пошел еще даль­ше своего учителя и стал утверждать, что само движение, изменение не­возможно, потому что мысль о них приводит к противоречиям. И он не просто утверждал, а пытался обосновать эти необычные выводы, приводя свои знаменитые парадоксы, апории (апория - это затруднение, безвыход­ное положение). Рассмотрим три из таких апорий.

а) "Дихотомия"

Если тело движется из точки А в точку В, то прежде чем пройти АВ, оно должно пройти половину АВ, но прежде чем пройти половину АВ, оно должно пройти половину этой половины и т. д. до бесконечности.

Отсюда следует вывод: движущееся тело не может начать движения. Математически эта апория решается просто: сумма бесконечного ряда дро­бей 1/2 + 1/4 + 1/8 + ... 1/2ⁿ в пределе равна 1. При этом lim = 8

Но математика еще не есть физика. Здесь важно понять, что физически означает, если пространственный отрезок пути, логически последний, но первый при начале движения от А к В, стремится к нулю? Значит ли это, что пространство можно делить до бесконечности или нет? То же самое касается и временных интервалов, поскольку, чтобы пройти бесконечное число отрезков, надо затратить на их прохождение бесконечное время.

б) "Ахиллес"

Эту апорию Зенона можно выразить простым примером. Если Ахиллес передвигается в 10 раз быстрее черепахи, а черепаха находится в 10 метрах от него, то, когда Ахиллес пробежит эти 10 метров, чтобы догнать черепа­ху, черепаха передвинется на 1 метр. Когда Ахиллес преодолеет этот метр, черепаха уползет вперед на 1/10 метра и т. д. до бесконечности. Опять-таки математически эта апория решается просто. Мы имеем здесь сходящийся ряд, который имеет предел, но проблема состоит в том, чтобы понять, что значит, что пространственный отрезок - последний на этот раз не только в ряде чисел, но и на самой траектории - стремится к нулю?

Смысл этих двух апорий таков: движение /невозможно/ не может ни начаться, ни закончиться.

в) "Стрела"

Стрела, выпущенная из лука, должна покоиться, ибо в каждый момент времени она занимает равное себе место, совпадает со своим местом, сле­довательно, покоится в нем. А сумма "покоев" движения дать не может. Один из вариантов этого рассуждения призван показать, что человек уме­реть не может! Ведь если некто умирает, то это происходит либо когда он жив, либо когда он мертв. Если он умирает, когда мертв, тогда ему придет­ся умирать дважды. Если же он умирает, когда жив, тогда он должен быть и живым и мертвым одновременно. Следовательно, он не может умереть вовсе. У Зенона встречается множество подобных и других апорий, боль­шинство из которых он направлял, как говорят, против пифагорейцев, кото­рые якобы вследствие этого пересмотрели свое представление о единице, перейдя от физической к математической ее трактовке как не имеющей пространственной величины. Так ли это или нет - судить трудно. Можно только согласиться с мнением А.Н. Чанышева, который пишет о том, что " в общем, развитии античной математики Зенон, по-видимому, подготовил парадоксальное представление о математической точке, которая существу­ет, не имея величины, и которая в смысле величины действительно ничто, ибо она не имеет частей, но которая, тем не менее, не ничто, ибо она определяется не своими размерами, а своим положением, своим отношением к другим точкам. Но сам Зенон, - замечает А. Н. Чанышев, - этого не мог бы принять. Для него существовать означало иметь размеры, быть час­тью пространства"³⁰.

Одной из попыток разрешить возникшие трудности, поставленные пе­ред философией элейцами, была концепция античного атомизма, видней­шим представителем которого был Демокрит (460-370). Атомисты ("атомос" по-гречески означает "неделимый"), так же как и элейцы, исходили из того, что подлинное бытие должно быть вечным, но не соглашались с ними, когда те отрицали реальность и мыслимость (без противоречий) движе­ния, множественность форм бытия. Для этого и была выдвинута гипотеза о том, что все состоит из атомов и пустоты. Атомы мыслились ими абсо­лютно непроницаемыми, плотными, неделимыми, неизменными, но посто­янно находящимися в движении. Носясь в пустоте, соединяясь между собой, атомы образуют более сложные тела, причем вопроса о причине движения атомов эти философы не ставили, считая, что движение присуще им изначально, от природы. По мнению Демокрита, число атомов бесконеч­но, бесконечно и число их форм: есть атомы шаровидные, пирамидальные, крючковатые и т. д. Сцепляясь между собой, атомы образуют бесчисленные миры; душа человека тоже состоит из особых (шарообразных) атомов, а из еще более совершенных, так сказать, более "легких", "воздушных" атомов состоят боги. Кстати, есть свидетельства, что атомы Демокрит иногда на­зывал богами, а иногда и идеями. По поводу последнего термина В. Ф. Ас -мус замечает: "Слово "идея" здесь означало не "понятие" или "мысль" в со­временном значении, а... "вид", " очертание", "форму". Этим значением слова "идея" Демокрит воспользовался как термином, означающим "неделимые формы", или "атомы"... То, что он называет "идеями", есть телесные формы, или сущности". А великий Платон (427-347), мол, в дальнейшем стал ис­пользовать это понятие применительно к бестелесным сущностям. Таким образом, получается, что "идея" понимается Демокритом в материалисти­ческом смысле, а Платоном - в идеалистическом, считает В. Ф. Асмус.

Но есть и другие мнения на этот счет, о которых мы скажем дальше, когда перейдем к философии Платона.

Итак, по Демокриту, атомы различаются лишь по форме, по величине, по порядку расположения. Поэтому такие, например, качества вещей, как вкус, цвет, запах и т. п., которые мы воспринимаем с помощью чувств, не принадлежат атомам, следовательно, и вещам, из которых они состоят. Через две с лишним тысячи лет эта проблема вновь обсуждалась европейскими философами как проблема первичных и вторичных качеств.

Теперь посмотрим, как атомисты разрешают некоторые апории Зенона, говоря точнее, пытаются найти выход из обнаруженных Зеноном противо­речий. Если признать, что такое тело можно делить до бесконечности и что любое тело, любой отрезок, например, состоит из бесконечно большого числа непротяженных точек, то, согласно Зенону, получается противоре­чие: 1) сумма любого числа непротяженных точек должна быть равна нулю и 2) разделив тело на бесконечное число частей, мы, наоборот, должны получить бесконечно большое тело. В результате мы пришли к противоре­чию, следовательно, исходная посылка о делимости тел неверна. Так ду­мал Зенон. но он ошибался, как и вся греческая математика того времени, принимая как аксиому утверждение о том, что бесконечно большое число не равных нулю частей должно давать бесконечно большое тело, бесконеч­но большую сумму.

" Атомистическая теория математики, - утверждает В. Ф. Асмус, - из­бавляла математику от противоречия, обнаруженного в ней критикой Зено-на. Теория атомистов утверждала, что деление тела не может идти в бес­конечность и что для частиц вещества существует абсолютный предел делимости. Атом и есть этот предел. Поэтому тело... состоит не из беско­нечного числа частей, а из весьма большого, но все же конечного числа атомов. Поэтому всякое тело вовсе не должно оказаться во всех случаях бесконечно большим"³².

С другой стороны, совершенно ясно, что тело не может обладать нуле­вой протяженностью, так как оно состоит из атомов.

Однако, последующее развитие философии и математики посчитало неудовлетворительной эту точку зрения, признав бесконечную делимость любой величины, отрезка, тела.