Глава I. Византийский двор глазами современника

Византийскому двору были присущи некоторые особые черты, отличавшие его от дворов других феодальных государств. Прежде всего, двор носил сугубо централизованный характер: вся внешнеполитическая деятельность исходила из императорского дворца и находилась под неустанным и строжайшим государственным контролем. «Текли столетия, чередовались у трона различные социальные группировки господствующего класса, приходили и уходили с исторической арены разные по наклонностям императоры и их высшие чиновники - логофеты, менялись в зависимости от внутренней и внешней обстановки цели и задачи внешней политики Византии, но неизменно сохранялась централизация дипломатической системы и лишь совершенствовались ее методы и приемы»¹¹. В сравнении с неупорядоченной, распыленной, зачастую действовавшей несогласованно, системой варварских королевств или феодальных княжеств, раздробленной Европы, византийский двор имел бесспорные преимущества. Специальной ее заслугой является разработка правил придворной жизни: порядка приема и отправления посольств, определения прав и обязанностей дипломатов. Византийское правительство чрезвычайно заботилось о поддержании престижа великого государства.

При византийском дворе было много дипломатических представительств разных государств Европы, Азии, Африки. Ведомство по посольским делам располагало огромным штатом: в нём служили переводчики со всех известных в то время языков. Оно же вырабатывало сложный порядок приёма послов.

При византийском дворе посланцев других государств, в сотрудничестве с которыми Византия была заинтересована, всячески обласкивали: их одаривали, показывали достопримечательности столицы и спортивные игры на ипподроме, водили в бани, брали на охоту и прогулки по морю и на конях. Алексей I говорил, что он принял знатного турка с почетом и предоставил ему возможность «насладиться роскошью двора» для того, чтобы тот навсегда проникся благодарностью к императору¹². Иногда василевс считал нужным поразить иноземных гостей видом груд золота и драгоценных изделий в казнохранилище, тут же предлагая гостям указать, что им понравилось более всего, и вручал это в качестве подарка. Когда же посол был неугоден или неуступчив, к нему сразу или немногим позже проявляли открытое пренебрежение при дворе, «забывали» о его удобствах, плохо кормили, держали под стражей¹³.

Организацией приема послов занималось ведомство дрома. Оно заранее определяло чин приема. Приветливость, с какой принимались послы, или, напротив, проявляемое к ним пренебрежение должны были показать, говорит Анна Комнина, каково отношение василевса к тому, кто послов отправил¹⁴. Встреча послов начиналась на границе. К ним приставлялась почётная стража, которая одновременно вела неусыпное наблюдение за послами. Послам не разрешалось иметь многочисленную свиту. Иногда послов везли до Константинополя самым длинным и неудобным путём, уверяя, что это единственный путь до византийской столицы¹⁵. Делалось это с целью показать послам труднодоступность Константинополя. В дороге послы получали провиант. Византийцы строили отдельные дома для встречи послов в пути. По прибытии в Константинополь для послов предоставлялся отдельный дворец, который фактически был одновременно тюрьмой, потому что к послам никого не допускали и сами они не могли выйти без конвоя. Византийцы всячески препятствовали послам вступать в контакты с местным населением.

С особой пышностью обставлялся прием важных послов. Когда их представляли василевсу в первый раз, устраивалась помпезная немногословная церемония. Приём у императора был рассчитан на то, чтобы поразить послов великолепием императорского двора. Анна Комнина оставила описание приёма у императора. По ее словам, в тронном зале стояло золотое дерево с порхающими и щебечущими на нём золотыми птицами, по сторонам от трона находились золотые львы, которые рычали и били хвостами. Когда посол совершил предусмотренный придворным этикетом земной поклон, то увидел императора, поднявшегося на троне до потолка, на котором было уже другое роскошное одеяние¹⁶. Пока посол сгибался в поклоне, трон императора с помощью скрытых механизмов поднимался под потолок приемного зала, статуи львов по сторонам от трона рычали, привставая и взмахивая хвостами, искусственные птицы на золотых деревьях щебетали¹⁷. Затем следовали деловые беседы — в разных помещениях дворца, в торжественной и интимной обстановке, в кругу царской семьи и за трапезой, в ходе которой пирующих развлекали музыкой, пением и зрелищами.

Именоваться «ромеем» для Никиты Хониата – большая честь. Ромеи для него – категория не этническая, а скорее культурная, это вопрос склада ума и души. Ромеем «в душе» мог быть назван даже иноземец, как в случае с повелителем Атталии Алдебрандином, который, хотя и являлся италийцем по происхождению, «но по воспитанию и по понятиям» был «совершенным римлянином»¹⁸.

Прежде всего, для византийского двора огромную роль играло государство. Византия была единственным в средневековой Европе централизованным государством, просуществовавшим так долго. Европейские империи рождались и распадались, а Константинополь стоял веками. Византийцы гордились преемственностью Римских империй, называя себя «ромеями», т.е. римлянами. На протяжении всей хроники мы ощущаем почтительное отношение к имперским традициям, к имперскому порядку. Так, рассказывая о Константине Месопотамском, которого жена императора Алексая приблизила к власти, Никита говорит, что тот «привел в брожение спокойный старинный порядок значительной части дел римского государства»¹⁹.

Имперский порядок при дворе воплощается в носителе верховной власти – императоре. Идеал византийского правителя для Никиты – человек мудрый, «подобно Соломону», справедливый, уважающий свой народ. Для него «невыносимо… обращаться с людьми свободными, как с рабами». Но не все императоры оправдывают его ожидания. Он осуждает их корыстолюбие, развращенность, изнеженность, легкомыслие, коррупцию при дворе, когда «Всякий, кто только хотел, мог приобресть управление любой областью и получить самое высшее звание у римлян»²⁰. Среди поведения, недостойного василевса, он также называет и ложные клятвы, коварство в ведении войны (арест парламентеров в ходе переговоров Алексеем III). Дворцовые перевороты, ставшие частым явлением в поздней империи, он связывает с падением престижа государственной власти: «кому не отдавалась»²¹. Все это, по его мнению, привело к деградации имперской идеи у населения: «частые мятежи развратили политическую нравственность народа». Таким образом, понятие верности и преданности государя своему народу в позднеимперскую эпоху становится крайне насущным.

Важное место в устройстве двора занимал и образ Константинополя. Хронист награждает столицу империи эпитетами «прекрасный», «предмет всеобщих похвал и повсюдных разговоров»²². Разорение Константинополя для него – истинная трагедия. Попутно он высказывает характерное для городского жителя презрение к крестьянам, их жадности и жестокости. Любопытен здесь такой пассаж: «[селяне] жестоко издевались над нами, византийцами, неразумно считая наше злополучие в бедности и наготе равенством с собою в гражданском положении»²³. Селян он, таким образом, отделяет от придворных особ, гордо именуемых византийцами. Крестьяне, в свою очередь, могли презирать приближенных ко двору за их распущенность, за праздность и несправедливое присвоение плодов их труда.

Вообще, в социальной схеме византийского двора Никиты Хониата на первом месте стоят воины. Он негодует на порядки комплектования и содержания прониарских дружин, введенные Мануилом Комнином, приводя в пример образцовую заботу о войске, «принятую у ромеев»: жалование, частные смотры, испытания выносливости перед приемом на службу и т.п. Приоритет воинского сословия вполне естественен, если учесть, что на протяжении своей истории Византия почти непрерывно вела войны.

На второе место он ставит священников, на третье – монахов, далее идут, купцы, живущие «весами и обменом». Хронист с недоверием относился к простолюдинам при дворе, которые в его понимании были неуправляемыми». Если бы эти люди, - говорит он по поводу беспорядков, учиненных толпой, - предварительно нагрузились вином и уже тогда ухватились за свои шилья и ножи, то никакие сирены не могли бы возвратить их к миру».²⁴