4. Генеалогия морали по Ницше.

Наша любовь к ближним — разве она не есть стремление к новой собственности? основное противоречие той морали, которая нынче в таком большом почёте: мотивы этой морали противоречат её принципу! То, чем эта мораль хочет доказать себя, она опровергает сама своим критерием морального! Положение «ты должен отречься от самого себя и принести себя в жертву» должно было бы, во избежание конфликта с собственной моралью, быть введено в силу таким существом, которое при этом отреклось бы от своей выгоды и, быть может, обрело бы собственную гибель в акте требуемого самопожертвования личности. Но покуда ближний (или общество) рекомендует альтруизм ради пользы, в силе остаётся прямо противоположное положение: «ты должен искать себе выгоды, даже за счёт всех других», стало быть, здесь на одном дыхании проповедуется «ты должен» и «ты не должен».

Жить — это значит: постоянно отбрасывать от себя то, что хочет умереть; жить — это значит: быть жестоким и беспощадным ко всему, что становится слабым и старым в нас, и не только в нас. Жить — значит ли это, следовательно: быть непочтительным к умирающим, отверженным и старым?

Человеческие поступки и стремления находятся в строгой иерархии там, где есть мораль. Иерархия всегда оказываются выражением потребностей общины и стада, действует благодаря стадному инстинкту. Моралью каждый побуждается быть функцией стада и лишь в качестве таковой приписывает себе ценность. Поскольку условия сохранения одной общины весьма отличались от условий сохранения другой, то существовали весьма различные морали, и с точки зрения предстоящих ещё существенных преобразований стад и общин, государств и обществ можно решиться на пророчество, что впереди предстоят ещё весьма различные морали. Моральность есть стадный инстинкт в отдельном человеке.

Условия Бога. «Сам Бог не может существовать без мудрых людей, — сказал Лютер, и с полным правом; но «Бог ещё менее может существовать без неумных людей» — этого добрый Лютер не сказал!

Грех есть всюду, где есть или было христианство. Грех есть еврейское чувство и еврейское изобретение, и с точки зрения этого заднего плана всей христианской моральности христианство на деле добивалось того, чтобы «оевреить» весь мир. Мир греков был лишен чувства греха. Для грека только раб мог сказать «Если ты покаешься, смилостивится Бог над тобой». Власть Бога настолько велика, что ему вообще не может быть нанесено никакого ущерба, кроме как в пункте чести. Каждый грех есть оскорбление респекта. Самоуничижение, унижение, валяние в пыли = восстановление божественной чести. Грех есть прегрешение перед Богом, не перед человечеством. Грех же у греков из преступления превращался в достоинство (Прометей УКРАЛ огонь).

Если Бог хотел стать предметом любви, то ему следовало бы сперва отречься от должности судьи, вершащего правосудие: судья, и даже милосердный судья, не есть предмет любви.

Величайшая польза политеизма- это то, что отдельный человек устанавливает себе собственный свой идеал и выводит из него свой закон, свои радости и свои права.

У мертвых единственное преимущество-они больше не умирают.

Человеческие истины- это неопровержимые человеческие заблуждения.

Герой одновременно идет навстречу своему величайшему страданию и своей величайшей надежде.

Что говорит твоя совесть? «Ты должен стать тем, кто ты есть».

В чём твои величайшие опасности? В сострадании.

Что ты любишь в других? Мои надежды.

Кого называешь ты плохим? Того, кто вечно хочет стыдить.

Что для тебя человечнее всего? Уберечь кого-либо от стыда.

Какова печать достигнутой свободы? Не стыдиться больше самого себя.

Познание в конце концов будет господствовать и обладать.

Мученичество-не возвышенное, т.к тесно связано с жестокостью.

Попы, моралисты и теологи говорят, что дела обстоят весьма скверно и нужно радикальное лечение. Люди привыкли к этому и теперь они только и делают, что стонут и не находят в жизни ничего больше, чем корчить друг другу омрачённые рожи, словно бы им и в самом деле невмоготу. Преувеличение боли выглядит хорошим тоном, а об обезболивающих замалчивают. Попы и моралисты фантазируют о внутреннем «убожестве» злых людей и людей, подверженных страстям, ибо такие люди, в отличие от них, счастливы. Ошибочно лекарство, согласно которому всякое счастье наступает лишь с уничтожением страсти и с подавлением воли. Мир недостаточно скверен, чтобы сделать его еще сквернее подавлением воли и страстей.

Человек должен сам создать мораль и перестать задумываться над моральной ценностью его поступков. Человек должен стать неповторимым и себя-творящим.

Природа скупа, ибо великие люди не выглядят на фоне остальных светящимися как солнце.

Ницшеанская мораль: «Живи скрытно, чтобы тебе удалось жить по себе! Живи в неведении того, что кажется твоему времени наиболее важным! Проложи между собою и сегодняшним днём, по крайней мере, шкуру трёх столетий! И крики сегодняшнего дня, шум войн и революций да будут тебе журчанием! Я хочу научить всех, в т.ч и проповедников страдания, сорадости!»

Мы познали, что мир не разумен, милосерден или справедлив: нам известно, что мир, в котором мы живём, небожествен, неморален, «бесчеловечен», — мы слишком долго толковали его себе ложно и лживо.

Если человек нуждается в каком-то догмате, то хоть тысячу раз опровергай-он будет в него верить. Вера всегда больше всего жаждется, упорнее всего взыскуется там, где недостаёт воли: ибо воля, как аффект повеления, и есть решительный признак самообладания и силы. Чем меньше умеет некто повелевать, тем назойливее влечётся он к тому, кто повелевает, и повелевает строго, — к Богу, монарху, званию, врачу, духовнику, догме, партийной совести. Распространение буддизма и христианства, заключались главным образом в чудовищном заболевании воли.

Церковь есть прежде всего структура господства, гарантирующая высший ранг более духовным людям.

Нужно быть очень лёгким, чтобы увлечь свою волю к познанию в такую даль. Нам для новой цели потребно и новое средство, именно, новое здоровье, более крепкое, более умудрённое, более цепкое, более отважное, более весёлое.

Ницше (1844-1900) – неклассический философ, философ жизни. Фундаментальная концепция Ницше включает в себя особые критерии оценки действительности, которые ставят под сомнение базисные принципы действующих форм морали, религии, культуры иобщественно-политических отношений.

<СПРАВКА: Философия жизни — философское течение, получившее основное развитие в конце XIX — начале XX веков. В рамках этого направления взамен таких традиционных понятий философской онтологии, как «бытие», «разум», «материя» в качестве исходного выдвигается «жизнь» как интуитивно постигаемая целостная действительность. Стала реакцией на зарождающийся кризис сциентистских ценностей и попыткой преодоления связанного с этим нигилизма, построения и обоснования новых духовно-практических ориентиров.

Представители: Ницше, Клагес, Кьеркегор, Лессинг, Дильтей, Шпенглер, Шопенгауэр, Георг Зиммель, Ортега-и-Гассет, Бергсон, Шелер, Крик.>

Оказался под влиянием Шопенгауэра, Р.Вагнера. Волю к системной Ницше считал недобросовестной. . Ницше одним из первых подверг сомнению единство субъекта, причинность воли, истину как единое основание мира, возможность рационального обоснования поступков. Афоризм для Ницше не просто стиль, но философская установка — не давать окончательных ответов, а создавать напряжение мысли, давать возможность самому читателю «разрешать» возникающие парадоксы мысли.

Ницше первым заявил, что «нет никаких моральных феноменов, есть только моральное истолкование феноменов» ^[2], тем самым подвергнув все моральные положения релятивизму. Согласно Ницше, здоровая мораль должна прославлять и укреплять жизнь, её волю к власти. Всякая иная мораль — упадочна, есть симптом болезни и разложения. Человечество инстинктивно использует мораль для того, чтобы добиваться своей цели — цели расширения своей власти. Вопрос не в том, истинна ли мораль, а в том, служит ли она своей цели. Такую «прагматическую» постановку вопроса мы наблюдаем у Ницше в отношении к философии и культуре вообще. Ницше ратует за приход таких «свободных умов», которые поставят себе сознательные цели «улучшения» человечества, мысли которых уже не будут «задурманены» никакой моралью, никакими ограничениями. Такого «сверхнравственного», «по ту сторону добра и зла» человека Ницше и называет «сверхчеловеком».

В отношении познания, «воли к истине» Ницше опять же придерживается своего «прагматического» подхода, спрашивая «для чего нам нужна истина?» Для целей жизни истина не нужна, скорее иллюзия, самообман ведут человечество к его цели — самосовершенствованию в смысле расширения воли к власти. Но «свободные умы», избранные должны знать правду, чтобы быть способными управлять этим движением. Эти избранные, имморалисты человечества, созидатели ценностей должны знать основания своих поступков, отдавать отчёт о своих целях и средствах. Этой «школе» свободных умов Ницше посвящает многие свои произведения.

• Ницше исходит из двойственности (дуализма) культуры, где борются начала Аполлона и Диониса. Аполлон (греческий бог света) символизирует собой порядок и гармонию, а Дионис (греческий бог виноделия) — тьму, хаос и избыток силы. Эти начала не равнозначны. Тёмный бог древнее. Сила вызывает порядок, Дионис порождает Аполлона. Дионисийская воля (der Wille — в германских языках означает желание) всегда оказывается волей к власти — это интерпретация онтологической основы сущего. Ницше подобно Марксу испытал влияние дарвинизма. Весь ход эволюции и борьба за выживание (англ. struggle for existence) не что иное, как проявление этой воли к власти. Больные и слабые должны погибнуть, а сильнейшие — победить. Отсюда афоризм Ницше: «Падающего толкни!», который следует понимать не в том упрощённом смысле, что не следует помогать ближним, но в том, что самая действенная помощь ближнему — дать ему возможность достигнуть крайности, в которой можно будет положиться только на свои инстинкты выживания, чтобы возродиться или погибнуть. В этом проявляется вера Ницше в жизнь, в её возможность самовозрождения и сопротивления всему роковому. «То, что не убивает нас, делает нас сильнее!»

• Как от обезьяны произошёл человек, так в результате этой борьбы человек должен эволюционировать в Сверхчеловека (Übermensch). Разум и все так называемые духовные ценности — это всего только орудие для достижения господства. Поэтому сверхчеловек отличается от простых людей прежде всего несокрушимой волей. Это скорее гений или бунтарь, чем правитель или герой. Подлинный сверхчеловек — это разрушитель старых ценностей и творец новых. Он господствует не над стадом, а над целыми поколениями. Однако воля не имеет поступательного движения вперёд. Её основными врагами являются собственные проявления, то, что Маркс называл силой отчуждения духа. Единственные оковы волевого человека — это его собственные обещания. Создавая новые ценности, сверхчеловек порождает культуру — Дракона илиДуха тяжести, подобно льду, сковывающему реку воли. Поэтому должен прийти новый сверхчеловек — Антихрист. Он не разрушает старые ценности. Они исчерпали себя сами, ибо, утверждает Ницше, Бог мертв. Наступила эпоха европейского нигилизма, для преодоления которого Антихрист должен создать новые ценности. Смиренной и завистливой морали рабов он противопоставит мораль господ. Однако потом будет рождён новый Дракон и придет новый сверхчеловек. Так будет до бесконечности, ибо в этом проявляется вечное возвращение. Одним из основных критикуемых понятий в философии Ницше являлся decadence (декаданс).

• Большинство читателей Ницше ^{[источник?]} предполагают, что он полностью отвергает мораль. На самом деле он призывает к тому, чтобы мораль шла не из каких-то внешних источников: религия, законы, правила поведения и тому подобное, а была рождена внутри человека, его собственным сознанием. Когда она идёт от души, а не вследствие какого-либо принуждения, тогда она является истинной.

«Веселая наука»: в данном произведение Ницше рассматривает, в частности, такие вопросы, как сущность зла (первая книга), связь искусства с природой (вторая книга), «тень Бога», то есть упорядоченность мира по законам логики (третья книга) и др. Именно в ней появляется известный афоризм «Бог умер».

«Бог умер» (нем. Gott ist tot) — высказывание Ницше. Появилось в написанной в 1881—1882 годах книге «Весёлая наука».

«Бог мертв: но такова природа людей, что еще тысячелетиями, возможно, будут существовать пещеры, в которых показывают его тень. — И мы — мы должны победить еще и его тень!»

«Бог умер! Бог не воскреснет! И мы его убили! Как утешимся мы, убийцы из убийц! Самое святое и могущественное Существо, какое только было в мире, истекло кровью под нашими ножами — кто смоет с нас эту кровь?»

Величайшее из новых событий — что «Бог умер» и что вера в христианского Бога стала чем-то не заслуживающим доверия — начинает уже бросать на Европу свои первые тени.

Ницше не считал, что личностный Бог когда-либо жил, а потом умер в буквальном смысле. Смерть Бога следует понимать как нравственный кризис человечества, во время которого происходит утрата веры в абсолютные моральные законы, космический порядок. Ницше предлагает переоценить ценности и выявить более глубинные пласты человеческой души, чем те, на которых основано христианство.

«Так говорил Заратустра» (1885): Заратустра-бродячий философ, взявший себе имя знаменитого перса, создателя зороастризма. Одной из центральных идей романа является мысль о том, что человек — промежуточная ступень в превращении обезьяны в сверхчеловека (нем. Übermensch): «Человек — это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком. Канат над бездной».

Обращаясь к «ветхой арийской древности», автор стремился противопоставить свою «арийскую» книгу Библии как воплощению отжившей своё иудео-христианской морали

Учение, изложенное в книге,-это учение, в котором человек противопоставляет себя толпе.

Имя "Заратустра" взято из восточных легенд и верований — с несомненной целью подчеркнуть отличие "жизненной мудрости", проповедуемой Заратустрой, от типично европейских норм, ценностей, догматов.

Природа развивается от червя к человеку, "но многое в вас, — обращается Заратустра к слушателям, — осталось от червя. Когда-то были вы обезьянами, и даже теперь человек больше обезьяна, чем иная из обезьян". Близость человека к природному, животному миру несомненна. Человек — сын земли. "Будьте верны земле", — проповедует Заратустра и уточняет: "но разве я велю вам стать призраком или растением?" Верность земле означает только, что нельзя верить "неземным надеждам". Это намек на религию, что снова заставляет Заратустру повторить: "Бог умер".

В "Заратустре" Ницше, кстати, замечает: "Прежде хула на Бога была величайшей хулой; но БОГ умер, и вместе с ним умерли и эти хулители". А что же человек? В проповеди Заратустры высказаны самые резкие обвинения в адрес людей: "Разве ваша душа не есть бедность и грязь и жалкое довольство собой?", "поистине человек — это грязный поток". Люди твердят о добродетели, справедливости, но для того чтобы действительно достигнуть их, человек "должен быть пламенем и углем", т.е. сверхчеловеком.

О разных типах людей повествовал Заратустра — о тех, кто устремляется мыслью в потусторонние миры, о презирающих тело, о любящих войну. Он повествовал "о тысяче и одной цели": перевидев много стран и народов, Заратустра убедился, что доброе у одного народа у другого народа считается злым. Люди не понимают друг друга. Они твердят о любви к ближнему, но любят только самих себя. Многие парадоксальные жизненные устремления обсуждает Заратустра — одни цепляются за жизнь, другие постоянно одержимы мыслью о смерти. Ни одну установку Заратустра не отвергает с порога, находя в ней хоть что-нибудь жизненное и правдоподобное. Но всегда находится решение, соответствующее учению Заратустры, а значит, главным устремлениям сверхчеловека. И потому образ сверхчеловека постоянно уточняется и обретает новые краски.

Как считают многие исследователи, Ницше часто отождествляет себя с Заратустрой: он столь же одинок и переполнен богатством воли и любви, о которой нельзя рассказать толпе равных перед Богом людей. Это не покинутость, это потребность в вольном воздухе — жизненная самодостаточность, которая тоже открывается самому Заратустре не сразу: он сначала идет к людям.

В «Сумерках идолов» (1888) Ницше развенчивает общественное представление об авторитете различных философских понятий. 1) Всесторонняя критика Сократа, начиная от его диалектики, "декадентства", и вплоть до происхождения. Ницше пишет: "Сократ представляет собой недоразумение; вся стремящаяся к улучшению людей нравственность была также недоразумением.." 2) О важности чувственного ощущения мира перед разумом. "..они вообще не лгут. Ложь заключается в том, что мы делаем из них ложные образцы.." - говорит Ницше о чувствах. 3) Критика философского понятия "Истинного мира", как мира, доступного немногим мудрым и добродетельным людям 4) Критика нравственности, как понятия, призывающего к борьбе со страстями, направленного "против инстинктов жизни". 5) Четыре великих заблуждения Ницше критикует такие "распространённые" ошибки в понятиях, как: "Такое заблуждение, когда причину смешивают со следствием". "Заблуждение ложной причинности". "Заблуждение воображаемой причинности". "Ложное представление о "свободной воле".

5. Критика нравственности как способа наставления людей. "..все средства, с помощью которых человечество должно было бы сделаться нравственным, были совершенно безнравственными." - отмечает Ницше.

В «По ту сторону добра и зла»(1886) Ницше разоблачает недостатки тех, кого обычно называют «философами» и выявляет качества «новых философов»: воображение, настойчивость, оригинальность и «создание ценностей». Затем он оспаривает некоторые из основных предпосылок старой философской традиции наподобие «самосознания», «знания», «истины» и «свободы воли», объясняя их изобретением морального сознания. Вместо них он предлагает в качестве объяснения любого поведения тягу к власти. Он производит переоценку гуманистических убеждений, показывая что даже жажда власти, присвоение и причинение боли слабому не являются абсолютно предосудительными.

В «Антихристе» (1895) устранение неточностей проходило до 1956 года, когда вышла редакция работы под руководством Шлехты. Данная редакция примечательна ещё и тем, что только в ней появилась характеристика Иисуса как «идиота» (глава 29); в прошлых редакциях эта характеристика отсутствовала. «Угодно ли вам услышать одно из новых моих имён? В церковном языке существует таковое: я есмь… Антихрист.» «Что мне доставляет удовольствие, так это видеть, что уже этот первый читатель имеет предчувствие того, о чём здесь речь: о давно обещанном «Антихристе».

В книге «Человеческое, слишком человеческое» произошёл перелом от метафизики и идеализма к позитивистически окрашенному реализму.

Еще Кьеркегор бросил религии обвинение: "Христианский мир убил Христа". Почти те же слова Ницше вкладывает и в уста Заратустры, и одного из персонажей произведения "Веселая наука": "Где Бог? — воскликнул он. — Я скажу вам! Мы его убили — вы и я! Все мы убийцы!.. Бог умер! Бог мертв!" (Афоризм 125). Вера в христианского Бога, заключал Ницше, более не заслуживает доверия. Кьеркегор был человеком религиозным — он стремился обновить христианскую веру, возвратившись к ее евангельским первоистокам и отринув скомпрометировавшие себя позднейшие практику и учения церкви.

СПРАВКА: <Ресентиме́нт (фр. Ressentiment «злопамятность, озлобление») — философский термин, означающий чувство враждебности к тому, что субъект считает причиной своих неудач («врагу»), бессильная зависть. Чувство слабости или неполноценности, а также зависти по отношению к «врагу» приводит к формированию системы ценностей, которая отрицает систему ценностей «врага». Субъект создает образ «врага», чтобы избавиться от чувства вины за собственные неудачи.

Ресентимент является более сложным понятием, чем зависть или неприязнь. Феномен ресентимента заключается в сублимации чувства неполноценности в особую системуморали.

Фридрих Ницше различал три ресентимента: зависть, обида и вина^{[источник не указан 488 дней]}.

Согласно «Словарю иностранных слов» ресентимент также означает «тягостное сознание тщетности попыток повысить свой статус в жизни или в обществе»

Перспективизм — термин, впервые использованный Готфридом Лейбницем для обозначения философских учений, ставящих действительность в зависимость от качеств исследующего её индивидуума. Человеческое мышление, познание и действия конечны, поскольку подвергаются разнообразным ограничениям, возникающим вследствие времени и пространства, индивидуальной предрасположенности, окружения и ситуации (например, культурного и общественного происхождения). Этой позиции противостоит допущение божественной вневременности и вездесущности, которые ведут из тотальной перспективы к абсолютному разуму.

Перспективистский объективизм — перспективизм, исходящий из объективной реальности, которая даётся на основании различных точек зрения и свойств разных наблюдателей, придерживающихся различных взглядов. Представителем перспективистского объективизма является Готфрид Вильгельм Лейбниц. В противовес ему существует перспективистский субъективизм, который исходит из множественности действительности, его представителями являются Фридрих Ницше и Ханс Файхингер.>

Ницше видит жизнеутверждающую силу греческой культуры в трагедии. «Поступательное развитие искусства», которое понимается как поиск соответствующего языка выражения воли и противопоставляется традиционному историческому взгляду на прогрессивное развитие искусства, Ницше связывает «с двойственностью аполлонийского и дионисийского» (3: 64). Он указывает на то, что «в греческом искусстве существует стилистическая противоположность: два различных влечения идут в нем рядом друг с другом, по большей части в расколе между собою и взаимно побуждая друг друга ко все более крепким порождениям, в которых увековечивается борьба названной противоположности, — пока наконец, в момент цветения эллинской «воли», не сливаются они воедино, дабы совместно произвести на свет художественное творение — аттическую трагедию» (3: 65 — 66). Ницше описывает Аполлона как «прекрасную кажимость сновиденческих миров» (3: 66), которого, соответственно, «хочется [...] назвать великолепным божественным образом principii individuationis» (3: 68). Аполлонийские искусства — прежде всего пластические — главным своим предметом делают отдельное явление, возвеличивают его. Культ Диониса не столь прекрасен, его радость — в грубом страдающем наслаждении, в разгуле страстей, «в похмелье», дионисийское начало, по мысли Ницше, возвращает человека к непосредственной мировой гармонии, здесь снимаются все ограничения: «всякий чувствует — он не просто примирен с ближним своим, не просто един, не просто слит с ним, он стал с ним одно, будто разорвалась пелена Майи и лишь обрывки ее развеваются пред таинственным пра-Единым»

Именно дионисийское начало заявляет о себе языком музыки, которую Ницше вслед за Шопенгауэром определяет как «язык воли» (3: 158), музыка рождает самый значительный миф — трагический. Так дионисийское начало воздействует на аполлонийскую художественную культуру.

Миф сначала доставляет удовольствие своим представлением подобия мира — это сфера аполлонийской кажимости, затем это более высокое наслаждение от уничтожения этого мира кажимости. Только трагический миф, когда Аполлон начинает говорить на языке Диониса, может выразить вечность жизни: «только дух музыки позволяет нам уразуметь радость, испытываемую от уничтожения индивида. Ибо отдельные примеры такого уничтожения лишь проясняют для нас вечный феномен дионисийского искусства, что выражает всевластие воли как бы позади всякого principii individuationis, вечную жизнь — по ту сторону любого явления и невзирая ни на какую гибель и уничтожение. Метафизическая радость от трагического — это перевод инстинктивной, неосознаваемой дионисийской мудрости на язык образа: герой, это наивысшее явление воли, отрицается к удовольствию нашему — он только явление, и вечной жизни воли его уничтожение не затрагивает» (3: 159— 160). Ницше развивает идею Шопенгауэра о том, что музыка — непосредственный образ Воли. Воля играет сама с собой, радуется и созидает.

Таким образом, Ницше определяет дионисийское начало как подоснову мира, как призвание человечества, которое лучше всего выражено в музыке и трагическом мифе, — как следствие, они лежат в основе замыслов аполлонийской художественной культуры, всех наших представлений о мире: «это дионисическое подполье мира может и должно выступать как раз лишь настолько, насколько оно может быть затем преодолено аполлонической просветляющей и преображающей силой, так что оба этих художественных стремления принуждены, по закону вечной справедливости, развивать свои силы в строгом соотношении» (1: 1, 156). Соединение одного и другого в трагедии позволяет принять мир в его страшной, ужасающей целостности, судьба трагического героя показывает относительность ценности отдельного существования.

В этой работе Ницше предпринимает и первое критическое наступление на современную культуру. Ее неподлинность — в увлечении аполлонийским началом, доверием к научным представлениям и оптимизме. Эта культура, которую Ницше называет сократически-александрийской, изживает себя и свидетельством тому он считает состояние образования. Оно поверхностно, чрезмерно логично и рассудочно. Ницше ищет тот момент, когда гармоничная аттическая культура вдруг стала ущербной, переориентировалась исключительно на аполлонийское начало. Он связывает этот момент с так называемым «переворотом» Сократа и представляет здесь свое понимание фигуры Сократа и ее значения в истории культуры и философии. Именно дерзкая рассудочность Сократа разложила афинское общество: подчинение истины логической процедуре диалогического спора, даже если Сократ называл это искусством майевтики, лишало ценности естественное вдохновение, это был труд — и труд переставал быть унизительным уделом рабов, — все это в конечном счете подтачивало телесные и душевные силы греков. Именно Сократ «изгнал музыку из трагедии»: главной целью культуры стало универсальное рассудочное познание и просвещение, призванное одновременно научить истине и добродетели каждого.

Как считает Ницше, современная наука уже убеждается в ограниченности возможностей теоретического разума, сократический человек уходит из культуры — появляются философские победы Канта и Шопенгауэра, появляется немецкая музыка от Баха к Бетховену и Вагнеру — возрождается трагедия, трагическое миропонимание и трагический тип человека.

Основой рассуждений становится учение об аффектах —- «из страстей вырастают мнения, косность духа превращает последние в застывшие убеждения» (1: 1. 488). Следует пересмотреть эти убеждения, убедиться в их недостоверности и относительной вероятности, как пишет Ницше, и «изменить» им.