Ответы (экзамен) 31-40

31. “Большой Ближний Восток” как оформляющаяся региональная подсистема кризисной направленности.

Большой Ближний Восток — политический и географический термин, используемый с 1980 года.

 Помимо традиционных арабских стран ближнего востока включает в себя так же Иран, Турцию, Афганистан, Пакистан, Туркменистан, Кавказ и ещё ряд мусульманских стран центрально-восточного района,  а также традиционно мусульманские страны северной Африки.

Сегодняшняя революционная волна в арабском мире уже третья с начала ХХ века. Первая такая волна, названная Великой арабской революцией, случившаяся в 1916–1918 годах, была частью Первой мировой войны, итогом которой на Ближнем Востоке стал территориальный раздел Османской империи и возникновение арабских национальных государств.

Революции произошедшие в части арабских стран в 1950–1960-е годы, закрепили окончательное становление вестфальско-ялтинской системы международных отношений применительно к Ближнему Востоку и Северной Африке.

Процесс создания независимых национальных государств в целом завершился к концу 1960-х годов, когда подобный статус получили не только подмандатные территории, но и бывшие колонии и протектораты западных держав в арабском мире.

Антиколониальные революции после Второй мировой войны положили начало процессу раздела сфер влияния сверхдержав в регионе в рамках так называемой биполярной системы «Восток–Запад». Таким образом, арабские страны, как часть того, что потом будет названо «Большим Ближним Востоком», стали одной из важнейших структурных частей третьего мира, рассматривавшегося как арена противостояния первого — капиталистического и «второго» — социалистического миров.

В каком-то смысле происходящая сегодня в арабском мире третья волна революций демонстрирует типологическое сходство с советской перестройкой 1980-х годов.

С 1960-х годов арабский мир пытался копировать западную модель развития, но на практике это оказалось невозможно. Во многом, конечно, потому, что странам региона не удалось добиться устойчивых результатов в экономическом развитии. То есть не удалось создать экономическую базу, которая позволяла европейским странам поддерживать тот социально-политический уклад, который и сделал западную модель привлекательной для арабского мира.

Происходит то, чего, собственно, и следовало ожидать. Арабский мир на глазах исламизируется. Оценивать этот процесс можно по-разному, но трудно спорить с тем, что альтернативы этому процессу у стран региона сегодня нет. Проект построения светских национальных государств провалился тут повсеместно. Национальныегосударства с большей или меньшей степенью социализма, а точнее, государственного контроля за экономикой, возможно, и были построены, но оказались, мягко говоря, неуспешными. От всего арабского национальноосвободительного движения сегодня остались «полтора землекопа» — Алжир да Сирия. Все остальное — это либо монархии той или иной степени просвещенности, либо страны, быстро исламизирующиеся при активном участии этих самых монархий.

Волна социально-политических потрясений, захлестнувшая в 2011 году страны Северной Африки и Ближнего Востока, была неожиданной только на первый взгляд. В действительности она стала отражением недовольства, которое накопилось в арабском мире из-за целого ряда неразрешенных проблем социально-экономического и политико-демографического характера. Начавшись в Тунисе после самосожжения мелкого торговца Мухаммеда Буазизи из провинциального города Сиди Бузид, «арабская весна» распространялась по принципу эффекта домино, приобретая все большую массовость. И в конечном итоге затронула практически все страны Арабского Востока. Поскольку большинство арабских государств относятся к развивающимся странам со средне- или слаборазвитой экономикой, укоренилась точка зрения, согласно которой главными причинами волны социально-политической дестабилизации стали бедность, нищета, коррупция, неравенство, экономическая стагнация и т. п. Однако это не вполне соответствует действительности.

Накануне «арабской весны» в арабском мире не наблюдалось никакой экономи-ческой стагнации. Экономики арабских стран развивались весьма динамично (особенно в сопоставлении со странами Запада). Экономика Египта за тридцать лет правления Хосни Мубарака выросла в 4,5 раза. Даже в Йемене ВВП увеличивался достаточно быстрыми темпами (правда, он в значительной степени «съедался» чрезвычайно высокими темпами роста населения, уже не характерными для остальных арабских

стран).Нельзя считать основной причиной социального взрыва и фактор бедности. Доля населения, живущего в крайней бедности (менее чем на 1,25 доллара на человека в день), в большинстве араб-ских стран чрезвычайно мала и вполне сопоставима с соответствующей долей в таких откровенно благополучных стра-нах, как Эстония или Словения. Даже в беднейшем государстве региона — Йемене — уровень крайней нищеты накануне «арабской весны» был сопоставим с таковым в КНР и оказался почти в три раза ниже, чем в Индии; к тому же он имел устойчивую тенденцию к спаду. Не было там и голода. По нормам потребления продовольствия практически все арабские страны (опять-таки за исключением Йемена) уже давно вышли на уровень переедания. Аналогичная ситуация и с уровнем социально экономического неравенства — по меркам третьего мира очень даже умеренным.Нельзя винить в «арабской весне» и высокий уровень коррупции. Первыми жертвами «весны» стали Тунис и Египет — страны, где уровень коррупции не са-мый высокий (по данным Transparency International, Тунис накануне революции был даже несколько менее коррумпирован, чем Италия).

В то же время некоторые экономические факторы сыграли свою роль в генерировании социально-политического взрыва в арабском мире. Прежде всего речь идет о второй волне агфляции. Уже первая волна глобального роста цен на продовольствие, в 2007–2008 годах, привела к заметному росту социально-политической напряженности в некоторых странах Ближнего Востока, а в ряде из них даже спровоцировала появление трещин в социально-политической системе. Эти расползающиеся трещины и способствовали коллапсу систем во время новой волны потрясений в начале 2011 года.Немаловажную роль в дестабилизации сыграла и безработица. Однако \она была обусловлена не столько экономическими, сколько структурно-демографическими и культурными факторами. Однако стремительное снижение смертности, в том числе младенческой (например, в Египте с 1970-го по 1990-е годы общая смертность упала в два раза, младенческая — в три, а детская — в четыре раза), вкупе с запоздалым снижением рождаемости привело к резкому росту доли молодежи в общей численности населения, в том числе взрослого, то есть к так называемым молодежным буграм (необычно высокой доле молодежи в общем взрослом населении), дестабилизирующим политические системы. Одним из ярких проявлений этих «молодежных бугров» стало то обстоя-тельство, что достаточно умеренный об-щий уровень безработицы в арабских странах накануне «арабской весны» сочетался с катастрофически высоким уровнем молодежной безработицы. К тому же незадолго до этого случился взрывообразный рост охвата молодежи высшим образованием, так что более половины египетских безработных окончили вузы, а сотни ты-сяч других выпускников были вынуждены работать таксистами, официантами, продавцами и т. д. И при этом они были сосредоточены в непосредственной близости к центральной власти — в Каире — и получили возможность для самоорганизации с помощью интернета.Изначальная координация акций про-теста проводилась именно посредством социальных сетей. В Египте призыв выйти на улицы 25 января 2011 года первоначально исходил от многочисленной фейсбук-группы «Все мы Халед Саид» и был направлен против полицейского произвола и за отмену чрезвычайного положения.

В каждой из стран конфликт имел свою специфику.Так, в Тунисе было налицо противостояние армии и спецслужб, на которые опирался теперь уже бывший президент Бен Али. Численность местных спец-служб в период его правления превышала численность армии чуть ли не в четыре раза, что нарушило традиционный для арабского мира баланс сил и отдалило армию от управления страной. После переворота и бегства Бен Али армия взялась за восстановление баланса, подтверждением чему служат массовые аресты сотрудников тунисских спецслужб.

В случае с Египтом конфликт был между армейской верхушкой и группировкой сына президента Гамаля Мубарака (включавшей в себя многих видных египетских бизнесменов). Военная верхушка, державшая власть в стране со времен Июльской революции 1952 года, ревниво относилась к потенциальной возможности не связанного с армией Гамаля Мубарака занять пост президента, который до этого времени был прерогативой исключительно военных. Кроме того, верхушку не радовала перспектива возможного перехода находящейся в распоряжении генералов собственности под контроль бизнесменов из группировки Гамаля.

В Ливии же дал о себе знать конфликт между племенами Триполитании и Киренаики. Выходец из Триполитании Муаммар Каддафи находился у власти более сорока лет, и это вызывало недовольство племен Киренаики, обделенных возмож-ностью политического участия, особенно учитывая факт расположения основных нефтяных месторождений Ливии именно в восточной ее части.

Между тем Сирии и Бахрейну удалось избежать внутриэлитного конфликта, благодаря чему их политические режимы пока не пали под натиском «весны». На протяжении всего 2011 года правящий сирийский режим демонстрировал высокую степень консолидации, имел поддержку со стороны внутрисирийской системной оппозиции, армии и дипломатического корпуса. Нахождение у власти алавитов не ставилось под сомнение, не было случаев масштабного дезертирства военных. Более того, вооруженные силы и органы правопорядка на протяжении всего 2011 года оставались гарантом стабильности режима Башара Асада. Кроме того, свою приверженность официальному мейнстриму продемонстрировали представители сирийских дипломатических миссий за рубежом. Применительно к Бахрейну, где вся полнота власти концентрируется в руках правящего дома Аль-Халифа, говорить о каком бы то ни было конфликте внутри высшего эшелона политической элиты и вовсе не приходится.

«Арабская весна» в той или иной степени привела к трансформации затронутых ею обществ. И прежде всего речь идет об исламизации социально-политической жизни. Исламисты уже стали частью политической элиты Туниса и Египта и, бесспорно, возьмут свое в Ливии. Вопрос лишь в том, каким из путей пойдут эти страны.Наиболее предпочтительным выглядит сценарий, подразумевающий баланс сил между исламистами и армией. Однако для этого необходимо достижение политического консенсуса между исламистами, изголодавшимися по власти, и генералами, традиционно удерживающими власть в своих руках. Попытки же узурпировать всю полноту власти при относительном паритете сил могут привести к новым социально-политическим потрясениям и только затруднят модернизационные процессы в арабских странах, которые и без того по многим параметрам замедлились с приходом «арабской весны». Египетская и тунисская экономики до сих пор не вышли на предреволюционные темпы роста и, по всей видимости, вряд ли выйдет в ближайшие годы.

Оценки промежуточных итогов ближневосточных революционных процессов сильно разнятся. Одни видят в них исполнение мечты поколений, торжестве высшей справедливости и установлении исламско-демократической власти. Другие же делают панические прогнозы, предрекая региональную и — в перспективе — глобальную катастрофу: Афганистан от Магриба до Китая и возврат в средневековье.Обе крайние оценки представляются поспешными и предвзятыми. В действительности нельзя говорить об «исламизме» или «политическом исламе», как о едином идеологическом и политическом явлении. Понятие «исламизм» сегодня — политологическая химера, за которой скрываются истинные качества весьма разных исламских течений, чьи последователи встали во главе той или иной страны. Необходимо понимать, что в «арабскую весну» к власти приходят именно те силы, которые доминировали в оппозиции, но не в подполье. И произошло это только там, где власть оказалась действительно недееспособной (в странах Залива, например, «весна» была заморожена на самых ранних этапах). При этом поднявшиеся исламисты сильно отличаются друг от друга как идеологически, так и по степени организации.